Эшпай: Естественно, в нашем доме звучала музыка. Отец в составе струнного квартета играл и классику, и марийские мелодии, знакомые с раннего детства. Есть две точки зрения на народную музыку. Можно ли корректировать шедевр, которым является народная песня, где каждое лишнее слово, каждая лишняя нота уже убраны вековой историей? Нельзя. И это — правильно. Но если я знаю свой родной язык, то есть свой фольклор, то почему не могу говорить на этом языке своими словами? Могу. Вот на этом пути возникает или не возникает композитор. В основе марийской музыки — пентатоника, она меня гипнотизирует. Причем поволжская пентатоника — особая, ее варианты есть у башкир, мордвы, чувашей, татар. Трио Равеля, которому посвящены несколько моих сочинений, — тоже шедевр пентатоники. Мое творчество — из марийской мелодики. У меня есть «Песни горных и луговых мари», Третья симфония — все посвящены отцу, все основаны на пентатонике.
культура: Можете ее охарактеризовать?
Эшпай: Могу сыграть. По черным клавишам. Это очень глубокая, притягательная мелодика. Венгры тоже относятся к угро-финской группе. У известного венгерского композитора Золтана Кодая я гостил дома и, увы, не спросил — ведал ли он о пентатонике, умышленно ли взял ее как тему своей симфонии или сам сочинил.
Всякий этнос имеет древнейшее происхождение. Недавно узнал, что название красивейшего города Муром происходит от названия народности «муромА». Ученые доказали по артефактам, что от муромЫ произросли две ветви: мордва и марийцы. Так что чем дальше ты идешь, тем больше пространство, которого ты не знаешь.
культура: Каждый воспитанник колледжа культуры и искусств имени Палантая в Йошкар-Оле знает о Вашем дяде — сама спрашивала.
Эшпай: Есть удивительные вещи. Эшпай в переводе с марийского «хороший друг» — это полностью относится к папе, а Палантай — «молодое растение», дядя умер, дожив только до сорока лет. Словно фамилия запрограммировала. Помните философа Григория Сковороду? Ходил босиком, с краюхой хлеба, радовался природе, писал трактаты. Два его высказывания мне очень близки. В его эпитафии — выражение свободы: «Мир ловил меня, но не поймал». Второе: невидимое первенствует. Ни Вы, ни я, никто не знает, что будет с нами в следующую секунду.
культура: Опыт войны обостряет это восприятие?
Эшпай: Да, я — фронтовик, командир полковой разведки, был на 1-м Белорусском фронте, прошел от Вислы до Берлина. В последние военные дни, даже часы, погибли два моих друга — Володя и Гена — бойцы Третьей ударной армии, которая брала Берлин. Как я остался жив? Невидимое первенствует. Мне еще и двадцати лет не исполнилось, когда война кончилась.
культура: Как же Вас взяли, такого юного?
Эшпай: Мечтал стать летчиком, хотел уйти на фронт добровольцем — не позволили из-за возраста. Тогда поступил в пулеметное училище, окончил курсы военных переводчиков, подрос и воевал. В штабе ни разу не был, все время — на передовой. Может, это и спасло.
культура: От одного Вашего знакомого слышала: Эшпай проходит мимо возраста. В чем секрет бодрости духа, ведь дело не в летах?
Эшпай: Два принципа для меня важны: не жалей себя и не прячься. К тому же я — чемпион по необдуманным поступкам. Еще не успел выскочить из гриппа, тут же отправляюсь в Казань на симпозиум по угро-финской культуре. Приедут и финны, и венгры, и марийцы, конечно. С поезда — на конференцию, потом репетиция. Видимо, считают, что мне 18 лет. Наверное, так и есть. А вечером играют мой Концерт для оркестра. На следующий день мастер-классы, после которых — обратно в Москву.
К тому же я учусь до сих пор. Еще не встречал ни одного человека, у которого не мог бы чему-нибудь научиться. Считать себя умнее других — вернейший способ быть обманутым. Познание — бесконечно.
культура: Война повлияла на Ваше творчество?
Эшпай: Безусловно. О войне словами говорить невозможно, и кто не участвовал в боях, не узнает, что это такое. У меня Пятая симфония «Военная», Реквием, и Вторая симфония «Хвала свету». Прожитое музыка не иллюстрирует, но определяет взгляд и на жизнь, и на людей, и на искусство.
культура: С какой музыкой у Вас ассоциируется война?
Эшпай: Под военный марш «Прощание славянки» Василия Агапкина уходили на фронт. Агапкин был скромный человек, кстати, его дочь жива и не избалована вниманием.
культура: В фильме, который снял Ваш сын Андрей Эшпай, Вы свободно беседуете с немецкими музыкантами. Язык знаете в совершенстве?
Эшпай: Моя мама — выпускница Института благородных девиц — говорила, что воспитанный человек должен владеть тремя иностранными языками: французским — это от любви к Пушкину (его же называли французом), немецким и английским. Я непоседа, ленился в детские годы. Мой старший брат Валя был куда как усерднее, и языки знал лучше. Он погиб в первые дни войны, маме мы не сказали, и она ждала сына всю жизнь. Надеялась на чудо.
культура: В этом же фильме много пароходов…
Эшпай: Пароходы — моя страсть с детства. Мы с родителями часто отправлялись по реке на колесных пароходах. С тех пор это лучший отдых для меня, я и этим летом плавал. Любимое место, где провел золотые годы, Государева гора на Волге, близ Мариинского Посада. И сердце, и душа — там. Напротив — марийские леса и деревня Кокшамары, где родился папа. Неподалеку родные места мамы, она из семьи священника. Дедушка имел несколько приходов, его бархатный бас славился на всю округу. Я его застал, теперь он покоится в Мариинском Посаде.
Сейчас мои речные поездки тихие, а раньше собирал шумную веселую компанию: Борис Чайковский, Альфред Шнитке, Роман Леденев, Георгий Гаранян, Николай Пейко. Покупали билеты и плыли с семьями, чаще — до Нижнего, тогда он еще назывался Горьким. Настоящие колесные пароходы теперь в музеях. Плавали по волжским просторам легендарные «Спартак» и «Володарский», при рождении они имели иные имена: «Великая княжна Татьяна Николаевна» и «Великая княгиня Ольга». Потрясающие — белые, двухпалубные, колесные, таких уже нет, — тоскую по ним. Нынешние громадины напоминают мне плавучие тюрьмы.
культура: Три имени, которые повлияли на Вас?
Эшпай: Тремя не обойтись. С юности увлечен Равелем, посвятил ему несколько своих сочинений, в том числе Третью сонату. Сегодня она исполняется на фестивале «Московская осень». Безусловно, мои угро-финские корни притягивают к Бартоку. Гениальны его сюита из балета «Чудесный мандарин» и квартеты. А сколько важного сказал своей музыкой Стравинский! Хачатурян — мой учитель. Не понимаю, почему сейчас не играют его изумительные скрипичный и фортепианный концерты? Еще один мой учитель Евгений Голубев — замечательный человек, ему я посвятил Прелюд. «Кармина Бурана» Карла Орфа повлияла на меня. А еще такие гиганты, как Чайковский и Бах. Знаете, что сказал Дебюсси о Бахе? Мысль такая: Бах невыносим там, где не великолепен. Вспоминаю детский ужас — заучивание баховских инвенций. Бах работал все время. И, кстати, пил хорошее вино. Говорят, сейчас такого нет.
Еще одна потрясающая мысль Дебюсси: музыка каждый раз становится трудной там, где ее нет. Композитор-авангардист Карлхайнц Штокхаузен сажал на четыре вертолета четыре струнных квартета — они летали и играли, шум заглушал музыку. Автор же, считавший, что необходимо изобретать и удивлять, сокрушался, что не хватило средств на пятый вертолет. Есть восхитительная фраза: объявление на зоопарке — «Здесь показывают величайшего в мире слона за исключением его самого». Знаете, факт искусства мгновенно узнаваем. Все минется, правда останется.
культура: Как рождается музыка? За работой или ждете вдохновения?
Эшпай: Музыка, как и всякое искусство, основано на тайне. Это глупо: вот я сейчас сяду и сочиню сонату. Что толку? Ничего ты не сочинишь. Музыка находится как бы вне нас и в нас. Работа начинается, когда она, музыка, приходит. Как, откуда? Тайна. Но если пришла интонация, умей справиться.
культура: Шостакович написал Вам на своей фотографии: «Дорогому Андрею Яковлевичу Эшпаю от любящего и почитающего Шостаковича». В Вашем кабинете множество портретов с дарственными надписями. Самая памятная есть?
Эшпай: Дороги все. Шостакович очень поддержал меня, ему понравилась моя Первая симфония, после ее прослушивания на репетиции он эти слова и написал. Дмитрий Дмитриевич — человек хрестоматийной скромности, поразительной эрудиции, удивительного внимания к людям. С ним связаны многие истории.
культура: Не расскажете?
Эшпай: Хотите забавную? Шостакович уважал водочку, но никогда не пил до забвения, всегда две трети фужера залпом, и — все. Скромнейший человек, он не умел отказывать и врать. Прогуливался однажды по улице Горького, из-под арки дома, где магазин «Армения», вышел человек со словами: «Третьим будешь?» Шостакович имел привычку повторять слова: «Буду, буду, буду…» «Три рубля есть?» Он, конечно, дал. Незнакомец быстро вернулся, по-аптекарски ровно разлил. Выпили, помолчали, спрашивает: «Кем ты работаешь?» Шостакович: «Я композитор». Ответ: «Ну, не хочешь, не говори…»
культура: Ваша песня про Сережку с Малой Бронной и Витьку с Моховой, впервые исполненная Марком Бернесом, стала народной. Как она родилась?
Эшпай: В подвал на Большой Бронной, где я жил с родителями, пришел Марк Бернес, спросив у соседей, где марийцы живут. И с порога: «Андрюша, есть стихи, нужна песня, напиши музыку». Я прочитал и онемел: там про мою жизнь. «В полях за Вислой сонной /Лежат в земле сырой», — я форсировал Вислу, там действительно земля сырая. Или — «Одни в пустой квартире / Их матери не спят…» — мама моя все время ждала старшего сына, и «свет лампы воспаленной» горел в ее комнате ночами. В каждом слове — правда, гениальны слова Жени Винокурова. Прямо при Бернесе я сел и наиграл мелодию.
культура: Откуда Бернес узнал о Вас?
Эшпай: Мы познакомились на съемках фильма «Ночной патруль», к которому я писал музыку. И, кстати, там песни, по-моему, хорошие есть. «Я не знал, сам не знал, как я верен тебе», — песня понравилась, а в ЦК ее раскритиковали как блатную: о какой-де родине может петь вор? Там такие слова: «Нету свету, счастья нету, / Посреди чужих людей, / Даже птице не годится / Жить без родины своей…» Бернес ее в концертах не пел — он был послушный. Но настоящий артист, как Фрэнк Синатра. Сейчас мужественных героев на эстраде все меньше.
культура: Шлягером стал «А снег идет, а снег идет». Недавно в пятерке лучших застольных песен в интернете увидела «Два берега»…
Эшпай: Это из фильма «Жажда». Снимали в Одессе. Все молодые — оператор Петя Тодоровский, режиссер Женя Ташков. Задачу поставили непростую: «Андрюша, завтра песню будем записывать в десять утра». А мне-то ничего не говорили и слов у меня нет. «Да, ладно, — отвечают, — напишешь, а слова Гриша Поженян сейчас прочитает». Он начал: «Ночь была с ливнями,/ И трава в росе. / Про меня «счастливая» / Говорили все». Я парирую: «Гриша, когда ночь с ливнями, то трава сырая, а роса бывает после жаркого дня». Отвечает: «Ну, это для рифмы». За ночь написал музыку и досочинил третий куплет: «Ночь была, был рассвет, / Словно тень крыла. / У меня другого нет, /Я тебя ждала».
«А снег идет… И все вокруг чего-то ждет» — это на стихи Евгения Евтушенко, из кинофильма «Карьера Димы Горина». Песню может сочинить всякий человек. Это несложно. Мне нравятся песни, что играл Лундстрем. Хотите послушать?
культура: Вашу песню «Почему, отчего» Леонид Утесов пел с другими словами…
Эшпай: «Почему, отчего и не знаю сам, / Я поверил твоим голубым глазам…» — из фильма «Повесть о первой любви». Как-то Леонид Осипович — человек основательный и глубокий — подошел ко мне и серьезно спросил: «Я могу эту песню сделать про Одессу? Мне нравится ваша музыка». И спел: «Ах, Одесса, моя ненаглядная, / Без тебя бы не мог, вероятно, я…»
Есть еще песня «Криницы». Александр Свешников рассказывал, что его капелла ее три раза в Японии бисировала. А однажды в Испании, в монастыре Эскориал, я услышал мелодию «Криницы», пел детский хор. Сначала не узнал мелодию — неожиданно и очень красиво, еще наверху детский голос в контрапункте летел. Подумал: неужели это я сочинил? Испугался, можно ли это петь в храме? Мне объяснили, что песня понравилась архиепископу, и он благословил исполнение. Это меня тронуло.
культура: Балеты на современную тему — редкость, у Вас же есть «Ангара» по «Иркутской истории» Арбузова.
Эшпай: Получил заказ от Юрия Григоровича, и публика тепло принимала спектакль Большого театра. У меня есть второй современный балет — «Круг», его ставил хореограф Игорь Чернышев.
культура: Композиторы и пианисты в одном лице — редкость.
Эшпай: Почему? Рахманинов, Метнер, Лист…
культура: И все-таки их немного… Как у Вас пианистическая карьера сочеталась с композиторской?
Эшпай: Я играл свои сочинения, любил исполнять Концерт Арама Хачатуряна. Тургенев говорил, что талант — это подробность. Если необходимых подробностей не будет, то целое может потеряться. Мне легче исполнить самому эти подробности. Их я добиваюсь и от оркестра — люблю репетировать. Обожаю стихию джаза с его природным началом. Джаз — великое искусство и будет жить столько, сколько будет жить музыка.
культура: Ваша внучка — тоже музыкант. Продолжает династию?
Эшпай: Я даже не думал, что Маша так талантлива. Она еще и упорна, как ее мама — актриса Евгения Симонова. Недавно Маша получила в Дании премию за блестящее исполнение произведений Карла Нильсена. Он такой ортодоксальный композитор, я бы не смог выучить текст, а Маша — пожалуйста. Характер.
культура: Сейчас музыку пишете?
Эшпай: Все время работаю. Слова Мясковского о том, что всего-то и надо, что быть искренним, пламенеть к искусству и вести свою линию, для меня — девиз. Этим я и занят.
