13.05.2022
Сто пятнадцать лет назад, в начале мая 1907 года, родился Николай Гастелло. 26 июня 1941-го, на пятый день Великой Отечественной войны, он направил свой подбитый, горящий самолет на колонну немецких танков. Это был первый «огненный таран» войны, и подвиг Гастелло сразу же использовала пропаганда. О нем рассказало радио, написали газеты, имя летчика стало известно всем. В перестройку писали о том, что таран совершил не Гастелло, а его сослуживец, капитан Маслов.
В позднее советское и раннее постсоветское время была острая потребность в препарировании и последующем разоблачении героических советских мифов. Но «огненный таран», скорее всего, совершил все-таки Гастелло. Останки капитана Маслова нашли, а можно ли обнаружить тела людей, направивших на врага горящий самолет?
Так ли важно, кто именно совершил этот подвиг, ведь в герое воплощен весь народ? Эта мысль идет и от того, что перед Великой Отечественной сказал Сталин, помянувший множество летчиков Ивановых, в сущности, безымянных, сильных своей массой, которые задавят врага числом. Она неверна, у подвига всегда есть имя, но на смерть пошли и Гастелло, и Маслов, и множество других летчиков, встретивших начало войны на худших, чем у противника, самолетах, хуже обученных, меньше летавших. Сталинская ставка на массовость подвела предвоенную советскую авиацию: для полноценной подготовки летчиков не хватало горючего, из-за того, что промышленность гнала вал, падало качество авиационной техники, у истребителей заклинивали пулеметы. Ее сильной стороной оказалась готовность летчиков умереть, противнику было трудно что-то этому противопоставить.
В обстоятельствах июня 1941 года подвигом был каждый вылет на неприспособленных для дневных вылетов и штурмовок дальних бомбардировщиках ДБ-3ф, на которых летали Гастелло и Маслов. У них не было истребительного прикрытия, они были уязвимы для зенитного огня: летчики становились смертниками. Тут все было подвигом, огромное уважение вызывает каждый пилот. Жаль только, что мы никогда не узнаем, что думал и чувствовал тот, кто развернул свой горящий самолет и направил его вниз, на вражеские танки.
После войны, за долгие советские десятилетия, под влиянием разнообразных киноэпопей, «секретарской» литературы и свойственной всем, даже и участникам Великой Отечественной, аберрации памяти, возникло представление о людях того времени как о перепрограммированных пропагандой «советских муравьях», свято веривших всему, что неслось из репродукторов. Но если посмотреть источники того времени, становится видно, что человеческая реальность была бесконечно разнообразнее и сложнее. Истребитель, у которого заклинило пулемет, мог решиться на таран в азарте боя. Но что вело вниз, к земле, на врага, капитана Гастелло, у которого был шанс спастись, выбросившись с парашютом?
Вокруг совершенных в Великую Отечественную подвигов наросло много созданного профессиональными мифотворцами словесного мусора, поработали и те, кто эти подвиги разоблачал. Но ни то ни другое их не отменяет – пусть они и не выглядели так кинематографически красиво, как сочиняли пропагандисты. Александр Матросов действительно заставил замолчать немецкий дот, пожертвовав собой, Николай Гастелло пошел на таран. За плечами Матросова было жуткое детство, с режимной и трудовой колониями, судьба Гастелло выглядит куда более благополучной. Общим у них было то, что они, так же как и сегодняшние молодые люди, хотели жить. Но подобное самопожертвование в Великую Отечественную было достаточно массовым.
Наряду с этим были коллаборационизм и нераспорядительность, трусость и неумение, но это не оказалось главным. В критические для выживания нации моменты, очевидно, начинают работать особые психологические механизмы, ведущие людей на заведомую смерть, если та хоть немного приближает Победу. И дело не в роях летчиков Ивановых, а в отключающем инстинкт самосохранения импульсе самопожертвования.
Война всегда ужасна, но это придает ей по-настоящему великий смысл — и тридцатичетырехлетний капитан Гастелло направляет горящий самолет вниз, на огненную смерть. А что он перед этим подумал, что он чувствовал в этот момент, мы так никогда и не узнаем.