Столетие восстания моряков Балтийского флота в Кронштадте — дата, которую вряд ли будут отмечать всенародно. Но этот яркий, трагический эпизод нашей истории, едва не ставший новым витком Гражданской войны, безусловно, надо помнить.

Можно помнить об этом событии, как поэт Юрий Борисов, песни которого исполняли Валерий Агафонов и Жанна Бичевская: «Перед пушками, как на парад, встали те, кто у Зимнего выжил… Расстреляли мятежный Кронштадт, как когда-то Коммуну в Париже... Ведь не дрогнула ж чья-то рука на приказ, что достоин Иуды, только дрогнули жерла слегка, ненасытные жерла орудий». А можно — бесстрастно, как принято у музы Клио. Беседуем с доктором исторических наук, профессором МПГУ Василием Цветковым.

— Что это было: мятеж или восстание? Терминология все время менялась...

— В любом случае это было протестное движение, причем вооруженное. А эмоциональную коннотацию ему каждый волен присвоить сам. Историк не выставляет «плюсов» и «минусов», но анализирует причины, ход события, его итоги. Со всех точек зрения это было значимое событие для страны. Не какая-то отдельная деревня или уезд, губерния выступили против власти большевиков, но Балтийский флот — «краса и гордость революции», город, близкий к бывшей столице. Подчеркну, выступил не против советской власти, а именно против фактически сложившейся к 1921 году однопартийной системы РКП(6) и ее политики «военного коммунизма». Это событие всколыхнуло всю Россию и русскую эмиграцию.

— Каковы же были причины, что стало «запалом» возмущения?

— Самое главное, что, в отличие от оценочных суждений советских учебников по истории, восстание это не было инициировано какими-то «белогвардейскими» тайными силами и происками Антанты и произошло не по причине «неправильного принципа комплектования» флотских экипажей. Утверждалось, в частности, что на корабли пришло «слишком много» крестьянского элемента, анархистов-махновцев, в то время как «сознательные матросы» погибли на фронтах гражданской войны. Все это было не так. Флот что в царское, что в советское время комплектовался грамотными людьми, которые не будут «бузить» просто с какой-то дури. Так что это были достаточно сознательные элементы. Мы видим здесь некий новый формат протеста, который не вписывался в прежние привычные формулы: матросы, в отличие от крестьян и казаков, до этого никогда не восставали против революционной власти. Ни большевики, ни белогвардейцы не ожидали от них ничего подобного и первое время пребывали в явном замешательстве.

— Это же были те самые матросики, которые в Гельсингфорсе и Кронштадте топили и резали своих офицеров, адмиралов в марте семнадцатого. За что боролись, на то и напоролись?

— Да, многие из них оставались на кораблях и приняли участие в восстании. Экипажи были не полностью укомплектованы, но много человек и не нужно, чтобы начать действовать. Большинство кораблей ведь стояли практически на приколе: у многих линкоров были неисправны механизмы, не действовали орудия, и больших команд на них не требовалось. Если уж говорить о бывших махновцах, то они могли быть не во флоте, а в гарнизоне Кронштадта. И они не стали застрельщиками мятежа.

— Однако же некоторые историки часто вспоминают про Владимира Кукеля — внука царского адмирала, сменившего на посту главкома Балтфлота Федора Раскольникова и взявшего на себя оборону восставшего Кронштадта, и про других военспецов — царских офицеров во главе с генерал-майором Александром Козловским, принявшим участие в восстании. Их называют «мозгом» восстания…

— Есть такая версия. Она основана на том, что Кукель был связан с Раскольниковым, будущим невозвращенцем. И уже в 1921 году они сговорились, и при этом у них были связи с белоэмигрантами и иностранными разведками… Но такая гипотеза нуждается в очень серьезном документальном обосновании. Но если бы были хоть малейшие зацепки, ГПУ их бы непременно вытащило на свет. Все зарубежные контакты кронштадтских повстанцев начались уже после восстания, когда старший писарь линкора «Петропавловск» Степан Петриченко, возглавлявший Временный революционный комитет мятежа, с группой инсургентов сбежал по льду в Финляндию, тогда уже началась переписка с Врангелем, с Гучковым. Генерал же Козловский и другие офицеры играли роль чисто военно-специальную — руководили обороной крепости, координацией действий сухопутной части гарнизона и флота. Насколько они хотели, чтобы это движение развернулось по всей России, сказать трудно. Во всяком случае как кадровые военные они прекрасно понимали: один восставший Кронштадт без взаимодействия с другими антисистемными центрами в России не мог бы переменить власть. Вполне возможно, такие центры и могли возникнуть, поэтому Ленин быстро понял, что мятеж нужно подавлять быстро и решительно, пока его искры не разлетелись дальше.

— Союзниками кронштадтцев иногда называют боевую группу профессора Владимира Таганцева, в которую входил и Николай Гумилев, расстрелянный по этому делу…

— У петроградского подполья планы стали составляться на лето 1921 года. Да. У них были идеи создать группы из матросов, которые примут участие в вооруженном выступлении, они хотели принимать курьеров из Финляндии, но те перешли на сторону большевиков. Подполье Таганцева ничего не успело сделать, кроме проектов. Серьезной координации с восставшими кронштадтцами наладить не удалось.

— Считается, что основной запал возмущения пришел в Кронштадт из деревни. В тесных кубриках зачитывали письма от деревенских родственников, в которых те описывали зверства продотрядов, насилия комиссаров... Страсти начинали кипеть — сперва в жарких дискуссиях, потом в корабельных стенгазетах…

— Да, безусловно, это имело место. Но многие историки, особенно в советское время (что понятно) обходили стороной другие связи матросов — с питерскими рабочими. А они были и достаточно тесные. В это время, в январе — феврале 1921 года, на нескольких крупных заводах Петрограда, в том числе на Балтийском судостроительном и Путиловском начались так называемые «волынки»: рабочие приходили на предприятия, но «волынили», не работали. Эта протестная стихийная волна, вызванная недовольством политикой большевиков, была для властей очень опасна. И она смыкалась с брожением на Балтфлоте. Партийным агитаторам это было сложно объяснить, как крестьянские восстания, «мелкобуржуазной стихией», «несознательностью». При этом многие руководители партии уже хорошо сознавали: мобилизационная экономика военного коммунизма, сыграв свою роль во время войны, категорически не годилась для мирного времени.

— Могло ли восстание победить? Если бы, например, Финский залив не замерз и корабли вошли бы в Неву?

— Вряд ли. Линкоры нуждались в серьезном ремонте, чтобы активно действовать. После 1917 года они не участвовали в морских операциях. В 1919 году они, не снимаясь с якорей, обстреливали восставший против большевиков форт «Красная горка» — дальнобойности орудий хватало. Кстати, в марте 1921-го форт им «отомстил», обстреливая кронштадтские линкоры с берега. Вообще линкорам Балтфлота войти в Неву — это большая проблема. В октябре 1917-го не линкоры, а всего лишь крейсер «Аврора», броненосец «Заря Свободы» с небольшой осадкой могли войти лишь в устье Невы. Теоретически в 1921-м мятежники могли бы провести по реке корабли с малой осадкой, типа эсминцев, чтобы высадить десант. Но им надо было быть при этом точно уверенными, что на берегу их поддержат. Иначе десант просто сбросили бы в Неву, и на этом все закончилось.

Более реально: восставший Кронштадт мог стать центром притяжения даже не для самого Петрограда, а для его окрестностей, предместий. В Гражданскую войну всегда существовало искушение создать территорию с альтернативной властью. Так было в мае 1921-го, когда во Владивостоке пришел к власти Николай Меркулов, организовав центр белой власти в Приморье. Так было с врангелевским Крымом в 1920-м. Подобная «антикоммунистическая область» могла возникнуть и вокруг Кронштадта под защитой его орудий и с помощью, например, из Финляндии. Опять же теоретически с восставшими матросами могли как-то при помощи финнов связаться восставшие карельские крестьяне. Но ключевым вопросом оставалась поддержка питерских рабочих. А те хоть и «волынили», но колебались. Офицерское же подполье было к тому времени практически все выявлено и подавлено ЧК, Таганцев и его группа не в счет.

Сами повстанцы рассчитывали на поддержку отнюдь не монархистов и кадетов, будучи далеки от них идейно, а, скорее, на левоэсеровские партийные структуры. Кронштадтцы были за Советы, но многопартийные — без монополии большевиков, а где-то, может, и вообще без большевиков, — то есть образца весны 1917-го. И эсеры, действительно, откликнулись. Например, знаменитый Николай Авксентьев — председатель Уфимской директории, один из основателей партии эсеров Виктор Чернов. Активно действовал Александр Гучков: «Сейчас мы соберем им деньги через Красный Крест». Эсер Зензинов считал, что надо срочно закупить и отправить в Кронштадт муку, и тогда станет ясно, что в «голодной России» все, кто выступает против большевиков, получают продовольственную поддержку. Врангель планировал перебросить в Кронштадт офицеров из Галлиполи. Но они все были далеко, за границей, и не могли непосредственно воздействовать на ход восстания. А большевики действовали быстро: блокировали Кронштадт от остальной России и от зарубежья и пошли на штурм. Прямо с Х съезда РКП(б) на кронштадтский лед отправилась ударная группа в 350 коммунистов.

— Восставшие допустили роковые для их движения ошибки или их разгром был предопределен?

— Шанс договориться с властями у них был очень небольшим. Кремль рассматривал их изначально как мятежников — врагов. Фактически единственной попыткой со стороны власти пойти на мировую стал приезд в Кронштадт председателя ВЦИК Михаила Калинина, который рискнул поехать туда даже с женой. Но его переговоры сводились к тезису покаяния перед советской властью и капитуляции крепости. Когда же сами повстанцы пытались пойти на переговоры, их просто арестовывали. Поэтому изначально это было такое вооруженное «стояние», подобное стоянию декабристов на Сенатской площади, в ожидании, что к ним кто-то присоединится. Таким способом победить нельзя.

— В некотором смысле жертва оказалась не напрасной: политика военного коммунизма, продразверстка были отменены на том же съезде, Россия в целом, крестьянство получили спасительную передышку в виде Новой экономической политики…

— Да. Кронштадтский мятеж стал как бы наиболее яркой точкой в серии крестьянских восстаний, волнений рабочих в период перехода к НЭПу. И надо отдать должное Ленину, он проявил на съезде твердость в отстаивании этой резолюции. Хотя некоторые твердолобые партийные ортодоксы были против, называли такой поворот предательством революции. Бухарин и другие левые коммунисты считали, что методами военного коммунизма нужно действовать и дальше. Кронштадт стал для них сильным потрясением. В итоге возобладал термин «крестьянский Брест» — по аналогии с «похабным Брестским миром с немцами» и намеком на то, что отступление временное, тактическое, и потом мы все отыграем назад.

При этом Ленин и раньше прекрасно понимал, что Россия — страна крестьянская, мелкобуржуазная и здесь нельзя сразу вводить тотальную национализацию, стопроцентное регулирование экономики. Он об этом писал еще в 1918 году в работе «Очередные задачи советской власти». То есть уже тогда готовились вводить принципы будущего НЭПа, но помешала Гражданская война. Кардинальная смена политики партии после Кронштадта позволила сбить нараставшую волну народного недовольства, грозившую новым витком Гражданской войны.

Большевики осознали, что, провозглашая народную власть, надо считаться с изменениями в общественных настроениях. Народ стремился к самоуправлению. В этом смысле Ревком, который создали балтийские матросы, стал ярким примером этого вектора. Люди не хотели, чтобы на них давили через жесткую вертикаль партийной власти. Да, большевики жестко подавили и крестьянскую войну, и восстание матросов, но экономические и отчасти даже политические требования восставших были удовлетворены, так что жертвы были не напрасны. Правда, потом, в конце 1920-х годов, следующим поворотом партийной политики отвоеванные уступки были ликвидированы…

— Может ли нас чему-то научить то несчастное и героическое восстание столетней давности?

— Самый главный урок для любой власти в любом государстве — учитывать ситуацию в обществе, настроения людей, вовремя предлагая перемены, не дожидаясь активного протеста. Об этом, собственно, исчерпывающе высказался в свое время Государь-Освободитель Александр II: «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнет отменяться снизу». Без базовой социальной поддержки власть долго не продержится.