Есть люди, которым на роду написано оставаться вечно молодыми, и лидер группы «Кино», несомненно, один из них: 50-летнего Цоя очень трудно себе представить. Равно как и нелегко предположить, какие бы песни пел сегодня Виктор, если бы был жив. Насколько бы трансформировался его образ, какие изменения претерпела (если претерпела бы вообще) его лирика, продолжал бы он создавать мини-шедевры, в мгновение ока расходящиеся по всей стране, заполняя теле- и радиоэфир? Превратился бы он из рок-кумира в поп-идола (ведь сам Цой, несмотря на безоговорочный статус рок-звезды, в последних своих интервью предпочитал относить творчество группы «Кино» к жанру поп-музыки)?

Хотя Цой всегда казался внешне спокойным и уравновешенным и, по словам гитариста «Кино» (а ныне «Ю-Питера») Юрия Каспаряна, «передвигался по жизни мягко, осторожно, как кошка», почему-то все равно представляется, что Виктор прожил стремительно, вспыхнув, как молния, пронесся подобно метеориту и, словно на полном ходу, врезался в смерть, не заметив ее и не успев ее осознать. Трагедия 15 августа 1990 года на 35-м километре шоссе Слока — Талси является своеобразной жуткой метафорой яркого, но такого короткого жизненного пути этого незаурядного человека.

Говорить о том, что Виктор Цой был прекрасным музыкантом, наверное, не стоит. Это все же преувеличение. Речь, конечно, о сугубо технической стороне вопроса: на гитаре он просто себе аккомпанировал, не выделывая никаких виртуозных пассажей, да и голос его (несомненно, удивительный) едва ли можно назвать вокалом в полном смысле этого слова. Но его песни — настоящие. В том смысле, что они являются песнями в самом прямом значении, они такие, какими песни и должны быть. Их приятно слушать, их хочется петь, они запоминаются на раз. На советской (тогда еще) рок-сцене Цой был превосходным мелодистом. А это колоссальнейший бонус к песне как таковой, если мы ведем речь о русском роке, традиционно уделявшем первостепенное внимание не музыкальной, а литературной составляющей — текстам, проще говоря.

Лирика же Цоя — вневременная. Она не звала на баррикады, не отправляла на крупные стройки или осваивать космос, она не нападала, не обличала и в целом была лишена оценочных категорий. Но именно этим она и оказалась близка огромному количеству людей, причем самых разных возрастов и социальных слоев. Героическая, но и крайне романтическая образность его поэзии, со всеми «звездами», «ночами», «солнцами», «пачками сигарет», была понятна каждому. При этом то была отнюдь не та простота, которая хуже воровства, — то была гениальная простота. И честная — Цою верили. И это чуть ли не определяющее обстоятельство всего его творчества — отечественный слушатель мгновенно улавливает всякую фальшь и не прощает неискренности. Так получилось, что тематика его произведений оказалась созвучна не только современникам — она продолжает доказывать свою жизнестойкость спустя более двух десятилетий с момента гибели музыканта.

Цой первым на нашей сцене создал целостный, компактный и притягательный имидж рок-героя: неизменно одетый в черное, слегка отстраненный (но не возвышающийся над сущим и не снисходящий до мирского), с интересной внешностью и глубоким вкрадчивым и моментально узнаваемым тембром, крайне редко улыбающийся и немногословный. Цой был понятен всем, но при этом всегда оставался как бы поодаль — идеальное сочетание для артиста.

Прошли годы, но уникальная ниша, которую создал и на которой единолично властвовал Цой, до сих пор осталась незанятой. И не потому, что никто не хотел повторить эффект цоевской харизмы. Просто дело, наверно, в том, что нечто искреннее, естественное и настоящее повторить невозможно, сколько ни силься. Поэтому песни Цоя всегда будут слушать, переиздавать и просто с удовольствием петь под гитару.