Ольга ЕФИМОВА-СОКОЛОВА

02.02.2022

Русский и американский художник и писатель, автор тринадцати романов, лауреат «Русской премии» и премии Эрнеста Хемингуэя Валерий Бочков рассказал «Культуре» о своей жизни в США, о смерти бумажных журналов, романах, соцсетях и о том, почему он считает свою американскую жену более русской, чем он сам.

— Вы переехали в США в 2000 году. Что вас там держит?

— Мне нужна абсолютная свобода, которая дает возможность принимать решения. Для меня это не эмиграция, а жизнь на даче. Эмиграция — понятие прошлого века. В Москве у меня осталась квартира в доме на Котельнической набережной, остался паспорт. За последние пять лет мы были в России раз пятнадцать — двадцать.

— Что вам мешает жить в таком же уединенном загородном доме в России?

— Мне не хватает свободы. Как любой нормальный художник и писатель, я не люблю власть в принципе. Мне многое не нравится и в США, и в Европе. Писатель, особенно русский, должен все время находиться в оппозиции. Он должен чувствовать боль простого человека.

В США мы купили несколько гектаров земли, и без приглашения сюда не может прийти никто. А если какой-то олигарх решит, что ему приглянулась часть моего леса или речки, то я могу дать ему пинок под зад.

Я окончил немецкую спецшколу, и у меня были все доступные блага. Дед был генералом. Я знаю эту систему от и до. Отчасти об этом и моя новая книга «Рисовальщик». Как и все мои романы, это остросюжетный триллер, но я пытаюсь размышлять и о том, что с нами тогда произошло.

— Кто на вас повлиял в литературном плане?

— Любой человек должен читать как можно больше, особенно в юности. Я родился в Прибалтике, отец был военным летчиком. Кстати, мой «Латгальский крест» немного об этом: военный гарнизон, аэродром, охота, рыбалка. Но учиться меня отправили к деду с бабкой в Москву, на Таганку. У них была фантастическая библиотека. В десять лет я прочитал «Гамлета», и он меня потряс. Еще я очень рано начал рисовать. Что читал, то и рисовал.

Вообще, на меня здорово повлиял Набоков. По его мнению, самый высший писательский пилотаж, когда у читателя исчезают слова, а возникают картины.

Начав писать достаточно поздно, я пришел в литературу подготовленным. Как ни странно, мне помогла работа с каналом «Дискавери». Когда организаторам шоу надо было идти к инвестору, звали меня, и я делал драматическую визуализацию — рисовал самую эффектную сцену. Я должен был увидеть это как творец. Это и было моим плавным переходом в литературу.

— Чем вы сейчас больше зарабатываете: живописью или книгами?

— Литература для меня — это хобби, но с профессиональным подходом. Деньги идут от живописных проектов. Я умею делать практически все: рекламу, иллюстрации, визуализацию, обложки для журналов.

— У вас совершенно разная техника живописи…

— Да. Мой агент Донна Розен, с которой я сотрудничаю 22 года, раньше жутко сердилась, так как я умею все, а предлагать нужно что-то одно.

Еще в 2008 году я придумал проект «Новые Деньги Мира». Мне пришла в голову занятная идея: на деньгах нарисованы какие-то короли, президенты, а надо объединиться и заменить их на героев, которым доверяют все. Это может нести позитивный заряд.

— А почему на вашем сайте среди портретов на купюрах нет русских?

— Для выставки в музее я должен был показать тех, кого бы узнали все. У меня есть русская часть — это пятнадцать героев, отобранных фокус-группой: Распутин, Троцкий, Гагарин, Толстой, Чехов, Малевич и другие.

— Ваша супруга — американка, расскажите, пожалуйста, где вы познакомились и чем она занимается?

— Познакомились, когда я первый раз приехал с картинами в Вашингтон, в 1989 году. Элизабет помешана на русской литературе и учила русский язык. А когда ее мечта осуществилась и она приехала работать в Москву, наши отношения плавно перетекли в более близкие.

До переезда в Вермонт Лиза работала аналитиком во Всемирном банке. С переездом, конечно, наш доход упал, но теперь я не понимаю, на что мы тратили там сумасшедшие деньги. Все, что нам надо, у нас есть. В Вермонте живут фермеры, они привозят нам мясо, овощи и цветы.

— На каком языке вы разговариваете с супругой?

— На английском. Хотя Лиза более русский человек, чем я. Какая бы критика ни возникала, она всегда на стороне русских. В Питере она всегда ходит в Музей обороны Ленинграда, а здесь постоянно переводит деньги в музей. Раньше она собирала коллекцию советских плакатов. У нас они висят в рамках, и мы планируем сделать выставку в местном Доме культуры.

Писатели эгоистичны, у них, как правило, скверный характер. Я не исключение — шероховат в общении и не пытаюсь понравиться всем. А вот Лизу обожают все, и многие терпят меня из-за нее. У нее настоящая русская душа — именно она предложила построить баню, сделать пруд. После парилки я сижу на крыльце, а она прыгает в снег.

В юности Лиза прочитала «Архипелаг Гулаг» на английском. И ее так потрясло, что люди, которые прошли войну, лагеря, живут с ней в одно время. Калифорнийцы, вообще, очень изнеженные люди. Для них главная задача — придумать, где встречать закат. А тут «Архипелаг Гулаг». Лиза и решила, что русские — это суперлюди, они через все прошли и еще Гитлера победили. Постепенно она отчасти разочаровалась, в конце 1990-х не все были такие благородные, но она по-прежнему очень любит русских, Россию и снег!

Лиза сейчас занимается благотворительностью, а я же только своими делами (книгами и картинами). Мне безумно повезло, что она меня терпит, и я стараюсь быть лучше. Самая главная задача союза — чтобы один делал другого лучше.

— А в чем вам еще повезло?

— Я пишу, о чем хочу и что считаю нужным. Я не думаю, как понравиться критикам и издателям, не думаю о премиях. Я даже не знал в 2014 году, что мне дали премию.

Я принципиально не пишу на английском языке. Набоков личной трагедией считал то, что пришлось оставить родной послушный русский язык ради второсортного английского. Я обожаю русский язык и пишу только на нем. Причем отвечаю за каждое слово в любой из моих книг.

Книга — это контракт между писателем и читателем. Автор составляет слова, чтобы показать свой мир. У слов есть две функции: они двигают сюжет вперед или раскрывают характер героев. Если этого нет, слова надо выкидывать.

— Расскажите, пожалуйста, про разницу между работой с российскими и зарубежными издательствами.

— С зарубежными издательствами я работаю как художник. А по поводу российских могу сказать, что ситуация катастрофическая. С объединением «Эксмо» и «АСТ» под началом одного человека пропала всякая конкуренция. Из «Эксмо» ушла Ольга Аминова, и издаваться я там больше не хочу. Новая серия у меня выходит в «T8Rugram». Вышло восемь моих книг, и я доволен тем, как это происходит. А Ольга Аминова стала моим литагентом в Москве.

— В 2019 году вы говорили, что в Америке много читают, причем преимущественно бумажные книги. Как обстоит ситуация сейчас?

— Меня потрясает, что продажи книг в США растут. Здесь вся информация по продажам связана с налогами и совершенно открыта.

Я недавно был в местной библиотеке. Туда постоянно приходят люди. Конечно, они не читают классику, даже О.Генри. У мужчин популярны нон-фикш книги — как сложить печь, например; у женщин — очень качественные триллеры, написанные женщинами.

— Умрут ли бумажные журналы?

— Здесь мы выписываем «Нью-Йоркер». Там пишут обо всем, но на очень высоком уровне, и из-за этого он популярен. Еще по воскресеньям мы получаем книжное приложение «Бук Ревью», там расписаны топ-20 книг в разных жанрах.

Также я хорошо себе представляю российские толстые журналы. С 2012 года я регулярно в них издавался. В России журналы никто не читает. Можно было бы их субсидировать, но нужно ли это? Кто сейчас будет выписывать «Дружбу народов»? Побеждают онлайн-журналы. Это печально, но это жизненный цикл, и он завершился.

— Что вы считаете самым большим своим достижением?

— Достижение — это финал. Процесс гораздо интереснее, чем подсчет достижений. Сравнивать достижения тогда и сейчас — очень модно, как и вывешивать дипломы.

— Но вы же выкладываете в интернете свои достижения, работы…

— Моя персона в медийном пространстве — это неизбежность. Часть жизни писателя — в социальных сетях. Я точно знаю дату, когда мне пришлось появиться в «Фейсбуке». Я поехал на вручение «Русской премии» в Москву, и в «Эксмо» мне сказали, что я должен быть в «Фейсбуке». Меня хотели изображать как американского принца для женщин 40+, я отказался, но избежать участия в соцсетях не удалось.

— А как же это удается Пелевину?

— Пелевину, Сорокину и Акунину повезло — они стали популярны до появления соцсетей. У них есть инерция той славы. Появись они сегодня, о них никто бы просто не узнал. Даже о Рембрандте. Этот вал информации страшен не тем, что профессионалам приходится соревноваться с армией дилетантов. Я веду литературную колонку и знаю, что, если стараешься быть мягким и ласковым, тебя никто не замечает. Часть нашей современной культуры — это скандал, пощечина, удивление или шок.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Много разных проектов. Мне звонит агент — мы обсуждаем, я делаю, он забирает 20 процентов, остальное мне. К счастью, работы сейчас гораздо меньше. Я могу писать книгу, и надо мной никто не стоит с дубиной, как если бы я остался в «Эксмо». Все идет как нужно. То, что считаем провалом, на самом деле может быть лучшим подарком судьбы. Просто нужно остановиться, подумать и успокоиться. Я много занимаюсь медитацией. Когда живешь на природе, понимаешь, что сто рубашек или часы за 20 тысяч долларов — это не главное. Я не пишу, чтобы прославиться, — я как птица, которая поет. Птица ничего никому не должна, она сама выбирает песню и поет ее на свой лад. 

Фотографии предоставлены Валерием Бочковым.