Сергей АЛЕКСАНДРОВ, Крым

19.08.2015

Путь от автостанции к дому-мемориалу Александра Грина в Старом Крыму лежит через долгую, по преимуществу одноэтажную и на первый взгляд ничем не примечательную улицу Карла Либкнехта. В ближайшие выходные тут будет полно народу: поэты и прозаики, критики и словесники, а также простые почитатели творчества легендарного литератора соберутся, чтобы отметить его 135-летие. 

Пока, в будний августовский полдень, улица предстает невероятно пустынной. Солнце палит безжалостно, и всплывают в памяти публичные заверения «бывалых людей»: здешняя жара, мол, переносится легко и даже комфортно. Всякий гость этих мест, если он не привычен к плюс 35–37, в подобных утверждениях обнаружит, вероятно, определенное лукавство. 

Родившийся 23 августа 1880 года творец поразительно красочного персонального мира, воспетого в десятках брызжущих солнечными лучами произведений, окончательно поселился среди старокрымских цветов, фруктовых деревьев и древнейших развалин осенью 1930-го. И прожил без малого два года. Уроженец совсем не южной, вятской земли, он, видимо, действительно без особых проблем переносил летнее пекло. Или просто находился в таком физическом состоянии, в котором на высокую температуру воздуха перестаешь обращать внимание. Ибо жар собственного тела достигает порой отметок критических.

И все-таки, почему для последних лет жизни, а что те окажутся последними, Грин, судя по всему, догадывался, он выбрал именно этот, пусть древний, однако изрядно удаленный от моря городок? Официально-историографическая версия — с подачи жены, а затем вдовы писателя Нины Николаевны — объясняет переезд из Феодосии ощутимой разницей в ценах на жилье. Подобный мотив вряд ли устроит тех, кто воспринимает Александра Грина как величайшего романтика-мариниста, самозабвенно влюбленного в морскую стихию. 

Может быть, дело не только в дешевизне жилплощади и благотворном воздействии местного воздуха на больные легкие? Может, из курортной Феодосии он попросту сбежал? Так же, как в свое время из Петербурга — по настоятельной просьбе верной спутницы жизни?.. 

В периоды, характерные особенно бурными проявлениями «гриномании», скажем, в начале 1970-х, о причине переселения из северной столицы на Крымский полуостров было широко известно (со слов Нины Грин) лишь следующее: «Александр Степанович начал втягиваться в богемскую компанию, и это привело нас к переезду на юг».

Переезд состоялся в мае 1924 года. Под эвфемизмом «начал втягиваться в богемскую компанию» подразумевались тяжелейшие запои. Феодосия же, по мнению четы Гринов, выглядела во многом предпочтительнее прочих крымских городов. Из совместной поездки в полуденный край, состоявшейся годом ранее, в 1923-м, супруги, как писала в своих мемуарах Нина Николаевна, «вынесли отчетливое впечатление, что жизнь в Севастополе, Ялте, вообще на южном берегу» не для них: «Нам нужен был небольшой тихий городок на берегу моря». По прошествии пяти-шести лет, после серии разного рода мытарств уже и Феодосия не выглядела в их глазах ни тихим, ни безобидным городком. Она, по всей видимости, стала сильно напоминать географически близкий волошинский Коктебель, в коем для «богемской компании» тогда было раздолье.

В доме-музее мне, единственному на тот момент посетителю, миловидная дама-экскурсовод рассказала элегическую историю о финале жизни создателя Гринландии. Голос музейного работника звучал четко и ритмично, как метроном:

— В апреле 1931-го Александр Степанович, чья болезнь уже понемногу давала о себе знать, пошел пешком в Коктебель к Максимилиану Волошину — профессионально пообщаться, поделиться сюжетными линиями будущего романа «Недотрога». С собой в дорогу Грин не взял никого, даже Нину Николаевну. В пути его сопровождал удивительно разновидный пейзаж. Настолько разновидный, что у Александра Степановича возникло очень сильное и в то же время весьма нехорошее впечатление. Мощным воображением художника это странное чувство многократно усилилось. В какой-то момент он приметил поблизости духов гор. Они всматривались ему в спину, перешептывались между собой. Обратно, от Волошина, он пошел уже не этим путем, а старой земской дорогой (речь идет о популярнейшей теперь среди туристов «тропе Грина»). По возвращении в Старый Крым принял решение больше никогда не путешествовать... Маленький саманный домик, где мы сейчас с вами находимся, Нине Николаевне удалось найти для Александра Степановича в 1932 году. Дом стоял в глубине сада площадью в десять соток, и обитали здесь тогда две монахини. Из разговора с ними жена писателя выяснила, что скромное жилье выставлено на продажу... 

Вот фотография супружеской пары, сделанная в 1927-м. В тот год семья проживала в Феодосии, а Александр Степанович подписал свой последний финансово выгодный договор. На часть вырученных денег он купил Нине Николаевне золотые часики. При этом наказал: как бы тяжело семье ни пришлось, подарок не продавать и ни на что не обменивать, оставить на долгую память. Когда же ей приглянулся этот домик, она предложила за него монахиням ту самую, бесконечно дорогую для нее вещицу, а покупку оформила на имя мужа. 

Тяжело больной писатель переехал сюда в начале июня 1932 года. Попросил расположить железную раскладную кровать возле большого двустворчатого окна, выходящего на южную сторону, чтобы можно было любоваться пейзажем Старого Крыма, синей полоской гор... Через несколько дней Нина Николаевна спросила, как он себя чувствует. Последовал ответ: «Здесь дико, но в этой дикости — покой, а самое главное — здесь нет хозяев. Нинуша, нам бы с тобой такой дом». Тогда жена протянула ему документы и сказала, что этот домик вот уже несколько дней является его собственностью... Грин прожил в нем чуть больше месяца. За полторы недели до смерти его осмотрели специально приехавшие доктора, диагностировав рак желудка. 5 июля он почувствовал, что умирает, и попросил позвать священника. Тот причастил и соборовал Александра Степановича. 8 июля 1932 года в половине седьмого вечера писателя не стало...

Александр Грин не был ни ангелом во плоти, ни праведником-мучеником, неизменно страдавшим за правду, как это пытались представить у нас прежде. Блистательным художником, прирожденным нонконформистом — да. Стопроцентным донкихотом — едва ли. И у него имелись в чем-то уникальные, а в чем-то вполне обычные для всех смертных недостатки. Являлись ли они, согласно неписаному правилу великих людей, продолжением его достоинств? Возможно. Хотя и земную жизнь, по всей видимости, сильно укоротили.

Творческое наследие автора «Алых парусов» тем бесценнее, чем дальше мы уходим от некогда существовавшего в стране культа Грина. Принимая взамен — вольно или невольно — культ «гринов», якобы всемогущих зеленых бумажек. А еще чрезвычайно важно то, что прах писателя, покоящийся на старокрымском кладбище, а равно крымские достопримечательности, связанные с именем Александра Степановича Грина, вновь находятся в России.