Александр АНДРЮХИН, Москва–Петушки

23.10.2013

24 октября исполнилось 75 лет со дня рождения Венедикта — Венички — Ерофеева, автора эксцентричного и контркультурного.
Несмотря на сложные отношения с властью, он, безусловно, является советским писателем, ибо оставил по-своему очень правдивые и яркие картины того времени. 

Чтобы постичь ерофеевскую истину, я отправился во Владимир — ведь именно оттуда вышли персонажи самого известного его произведения, поэмы «Москва — Петушки». Там и сейчас живут друзья его юности. У Золотых ворот меня встретил поэт Вячеслав Улитин, однокашник Ерофеева по Владимирскому пединституту. Сегодня учебное заведение, именуемое университетом, гордится тем, что здесь учился всемирно известный писатель — на здании висит мемориальная доска. А в 1962 году Венедикта Ерофеева с позором отчислили. По официальной версии — за чтение Библии.

Его всегда хотелось пожалеть

— Библия, конечно, сыграла свою роль, но были и другие причины, —  рассказал мне Улитин. — Дело в том, что Ерофеев своей феноменальной образованностью подрывал авторитет преподавателей. Во время лекции он делал им замечания, чем вызывал смех в аудитории. Больше других от него страдала Раиса Лазаревна Засьма, которая читала такие скучные лекции, что все засыпали. Она утверждала, что движущей силой романов являются любовные треугольники. Ерофеев с этим не соглашался. Раиса Лазаревна пожаловалась ректору. Во время занятия по военной подготовке военрук произнес: «Ерофеев! Неужели нельзя стоять смирно? Главное в человеке —  выправка!» На что студент ответил: «Это цитата из Геринга». 

Одно из самых распространенных заблуждений — Ерофеев, дескать, не просыхал. Да, он не бегал от стакана. Но называть это пьянством у друзей Венички не поворачивается язык. Кстати, мой собеседник, несмотря на бурную молодость и почтенный возраст, выглядит значительно моложе своих лет.

— Выпивка способствовала общению, — говорит он. — Мы собирались вокруг Ерофеева из любви к литературе, а не к алкоголю. Искали истину. И в конце концов, все обратились в православие. Ерофеев же, как всегда, пошел своим путем — принял католическую веру. 

Вячеслав Михайлович провел меня по этажам университета. Особо обратил внимание на кабинет информатики на первом этаже. Оказывается, тут раньше стояли кровати, поскольку мест в общежитии не хватало. Часть студентов жила в учебном корпусе, в том числе и Ерофеев. 

В видного студента были влюблены все студентки. И дело не в том, что он был высоким, симпатичным блондином. Просто его всегда хотелось пожалеть.

— По словам моей жены, в Ерофееве было какое-то пронзительное одиночество, — рассказывает Улитин. — И он был очень застенчивым. Когда входил с девушкой в лифт, всегда опускал глаза.  

Мне удалось отыскать одну из бывших подруг писателя — Людмилу Чернышеву, недавно написавшую о нем пьесу.

— Я была влюблена в него, — призналась женщина. — Но скрывала это, поскольку он был женат на Валентине Зимаковой. В него невозможно было не влюбиться — обаятельный, остроумный, начитанный. Несмотря на то, что его отчислили, а позже выселили из Владимира как ненадежный элемент, он еще десять лет не терял с нами связь, и его приезды были для нас праздником… 

Ерофеев не пьянел

Знаменитые «Москва — Петушки» впервые были прочитаны в доме у друга Ерофеева — Андрея Петяева. Его тоже отчислили — за дружбу с Веничкой.

— Когда Ерофеев появился у нас дома, моя бабушка сказала: этот — не чета вам, — с порога начал Андрей Васильевич. — Гениальность была начертана у него на лбу. Мы тогда много пили, но Ерофеев никогда не пьянел. И никто из наших не спился. 

По словам Петяева, все окружение Ерофеева сегодня — культурная элита Владимира. Литераторы, художники, музыканты, некоторые стали священнослужителями. А ведь вышли из простых рабочих семей, как и сам Ерофеев.

— Кстати, официально считается, что «Москва — Петушки» написана в 1970-м году, — хитро прищурился Петяев. — Но однажды в 1969-м у нас ночью закончилось вино. Чтобы скоротать время до открытия магазина, Ерофеев предложил: «А давайте я вам почитаю. Только сядьте на пол, а то со стульев попадаете». И начал читать отрывки из будущих «Петушков». Мы катались от смеха, все персонажи были знакомы и узнаваемы. Спустя год Ерофеев принес мне общую тетрадку со словами: «Держи! Ты будешь первым, кто прочтет это». Как сейчас помню зеленую тетрадку на 96 листов, исписанную мелким каллиграфическим почерком от первой до последней страницы. Такое ощущение, что объем произведения рассчитывался именно под эту тетрадь. 

Но вообще-то Петяев был не первым читателем поэмы. Незадолго до того все страницы рукописи были сфотографированы московским другом Ерофеева Владимиром Муравьевым. Микропленку потом отправили в Израиль, где и было впервые опубликовано это произведение. 

— Тетрадка пошла по рукам, — продолжает Петяев. — С нее начали снимать копии, перепечатывать с кучей ошибок. Когда я вернулся из армии, уже ее не нашел. Зачитали! Оригинал исчез бесследно. Сегодня оригинальным текстом поэмы считается публикация в иерусалимском альманахе «Ами».

Ерофеев любил пошутить, но шутки у него были своеобразные. Однажды он послал фото Петяева в КГБ со словами: «Прошу обратить внимание на этого подозрительного типа». 

— Пусть они тоже посмеются, ведь мы же над ними смеемся, — объяснил свой поступок Ерофеев. 

Семинаристы стали атеистами

Бывший владимирец, а ныне ульяновский поэт Геннадий Царьков, входивший в окружение Ерофеева, тоже вспомнил кое-что любопытное.

— В 1963 году я работал на владимирском заводе «Электроприбор», —  рассказывает он. — Кроме заводского литобъединения, посещал еще кружок Ерофеева. В то время он уже был отчислен из института и часто ночевал у меня. Мы с ним порой так напивались, что засыпали на одной кровати. И вот однажды он мне рассказал, что летом сдавал экзамены в духовную семинарию в Загорске. Я не удивился. У него была феноменальная память. Любой старославянский текст мог запомнить с одного прочтения. В семинарию его зачислили. Однако в результате общения с Ерофеевым семинаристы стали атеистами. За это его из семинарии и турнули. А в институте произошло ровно противоположное — неверующие студенты после общения с ним начали верить в Бога. Вот такая у Ерофеева была способность влиять на людей. А человеком он был тихим и ненавязчивым. Но что меня поражало — воровал из библиотек редкие книги и не считал это преступлением. У него была собрана библиотека, которая наполовину состояла из ворованных книг. 

Сегодня говорят, что читать о злоключениях Венички скучно: ну, едет пьяница в электричке, выпивает, описывает пьяный бред… Едет к любимому сыну, о котором говорит с чрезвычайной нежностью: «распускается мой младенец, самый пухлый и самый кроткий из всех младенцев». А везет ему лишь стакан орехов, да триста грамм конфет «Василек». Себе же затарил целый чемодан спиртного.

— Классика — это то, что не стыдно давать читать детям, — качает головой Андрей Петяев. — А я «Москва — Петушки» прятал от дочери до восьмого класса. 

Геннадий Царьков тоже выражает сомнение по поводу гениальности произведения: 

— Какие духовные высоты открывает эта история? Положа руку на сердце, «Москва — Петушки» — это о чем?

Отдельной книгой в России поэма была напечатана в 1990 году, после нескольких изданий за рубежом. Автор этих строк тогда учился в Литературном институте имени Горького. Как сейчас помню, невзрачную брошюрку на серой бумаге, цена 3 руб. 62 коп. — кто не знает, столько стоила бутылка водки в период застоя. Эту книгу студенты не выпускали из рук неделями, а перед сном клали под подушку. Однокурсники наугад раскрывали ее и с горящими глазами цитировали полюбившиеся строки. Хохот раздавался из каждой аудитории и даже из туалета. Я тоже купил книгу и однажды вечером, рухнув на кровать в общаге, приготовился насладиться ерофеевским юмором. Однако с первых страниц понял, что это вовсе не исповедь забулдыги и не гимн алкашам. Это о человеке, томимом духовной жаждой. Который сначала, видимо, пытался найти истину в философских книгах, а теперь активно ищет ее в вине. Веничка — Печорин наших дней. Только Печорин без конца задается вопросом, для чего с такими высокими порывами он спущен в этот низменный мир, а Веничка со своими высокими порывами смиренно пьет стакан за стаканом, зажатый между Москвой и Петушками. Если Печорин в знак протеста без конца лезет на рожон и ищет смерти, то Веничка изобретает коктейли и экспериментирует, проснется завтра или нет? И смерть Веничка, в конце концов, находит. В отличие от Печорина. 

Вот такую трактовку я предложил внимательно слушавшим меня постаревшим друзьям веничкиной юности. Сказал — и немедленно выпил.

Сергей ШНУРОВ: «Нам с Ерофеевым найдется о чем поговорить»

Как отмечать юбилей Венедикта Ерофеева, «Культура» узнала у лидера группы «Ленинград». Несколько лет назад Сергей Шнуров записал аудиокнигу по самому известному произведению писателя.

культура: Когда Вы впервые прочитали «Москву — Петушки»?
Шнуров: Я тогда учился в институте, году в 91-м. К счастью, не принадлежу к поколению самиздата.

культура: Как появилась идея сделать аудиокнигу?
Шнуров: Пригласил издательский дом «Союз». Они обсуждали кандидатуру с родственниками Ерофеева, те оказались не против. Я согласился с одним условием: выпускаем диск, только если меня устроит результат. Довольно критично отношусь к тому, что делаю. 

культура: Слушали запись самого Ерофеева?
Шнуров: Да. Целиком воспринимать это тяжело, но некоторые фрагменты впечатляют. Вообще к аудиокнигам отношусь скептически. Голос обладает интонацией, которая сужает поле интерпретации литературного произведения. Кто бы ни озвучивал, будет заведомо не так интересно, как чтение.

культура: Почему, на Ваш взгляд, именно эта поэма принесла популярность Ерофееву?
Шнуров: Здесь очень точная пропорция комедии и трагедии — как в жизни, что близко русскому человеку. Поэтому до сих пор книжка не потеряла актуальность.

культура: Есть любимая цитата?
Шнуров: Мой друг Александр «Пузо», который играет в группе «Ленинград» на большом барабане, знает «Москву-Петушки» наизусть. И если мне нужна цитата — тут же выдает. Поэму, конечно, растаскали на фразочки, но я ее ценю целиком. Важен финал.

культура: Тогда, может быть знаете, что это за «густая, красная буква «Ю», которую увидел умирающий Веничка?
Шнуров: Все зависит от времени прочтения. Я не склонен интерпретировать литературу однозначно. Даже погода за окном влияет на текст.

культура: Что предпочтете: «Слезу комсомолки» или «Ханаанский бальзам»?
Шнуров: Предпочел бы не предпочитать.

культура: Тогда, может быть, собственный рецепт в духе Венички?
Шнуров: «Последний». Из всего, что выпито перед этим.

культура: Есть ли сходство между Вами и Ерофеевым?
Шнуров: Мы находимся в разных исторических эпохах. Я с ним не знаком, да и себя-то плохо знаю. Сложно ответить.

культура: Скажем, Вы воровали когда-нибудь книги?
Шнуров: Да.

культура: А Сибелиуса любите?
Шнуров: Не так, как Рахманинова. Но должное отдаю. 

культура: Значит, что-то общее имеется. У Ерофеева была коронная фраза: «Ему бы я налил полный стакан» — высшая оценка собеседнику. И другая — «Мне с ним не об чем пить». О чем бы Вы выпили с автором «Москвы — Петушков»?
Шнуров: Не задумывался. Понятно, что на том свете все встретимся. Думаю, найдется о чем поговорить.

культура: Как нужно отмечать юбилей писателя?
Шнуров: Ни в коем случае не ездите в Петушки. Это вульгаризация. То, куда направлялся Веничка — нечто метафизическое. 

культура: Представим, герой добрался до заветного города, где не отцветает жасмин. Что бы случилось?
Шнуров: Можно сказать, что он и так доехал — и сейчас в Петушках. Это место идеальное, только после смерти туда попадают.

Анна ЧУЖКОВА