Искусство принадлежать эпохе

Михаил БУДАРАГИН, шеф-редактор газеты «Культура»

03.08.2017

С именем драматурга Александра Островского связана одна чудесная история. Писатель относился к театру всерьез, общался с артистами, принимал участие в подготовке постановок. В его пьесе «На всякого мудреца довольно простоты» главный герой — Егор Глумов — блондин, подкупает прорицательницу Манефу, чтобы та нагадала приход завидного жениха. Жертвой была племянница богатой вдовы. Звучало «предсказание» так: «К кому бедокур, а к вам белокур». Однако случилось однажды, что исполнитель главной роли оказался брюнетом (не напасешься светловолосых-то). Слова нужно было менять. Предложили вариант «Кому много бед, а к вам брюнет», но Островский нашел иной выход. «Нашей стороной ходит вороной», — мистически восклицала прорицательница. Стопроцентное попадание, изумительная точность. 

Я вспомнил об этом, когда сидел в модном столичном театре на постановке «Поздней любви» все того же Островского. Пьеса — актуальнее некуда, но режиссер и актеры решили ее осовременить. Персонажи были одеты в черное, кривлялись, растягивали слова (кажется, это должно было символизировать то, что они больны), зачем-то прыгали. Техническое оснащение зато нельзя не похвалить: текст проецировался на экран, мастерски поработали с музыкой и светом. 

Смотреть на это было мучительно. Все старались, но Островский интереснее авангардного переосмысления и точнее, чем любые попытки лихо пристегнуть его к сегодняшнему дню. «Поздняя любовь» — понятна и так: не хватает счастья, вот люди и тыкаются, как слепые котята, кто куда. Чтобы рассказать об этом, не нужно хитроумных приспособлений. 

Одна из малозаметных новостей недели удивительно рифмуется с моим недавним театральным разочарованием. Генеральный директор IMAX Ричард Гелфонд заявил о том, что залы будут транслировать больше двухмерных версий голливудских фильмов: удивительно, но зритель не хочет 3D, подавай ему обычное кино.

В России мало обращают внимание на такие сюжеты, но они важны. Конечно, наш человек — по бедности в основном — не ходит в 3D массово, да и вообще предпочитает просто скачать фильм. Однако дело вообще не в «большом экране». 

Технологическое развитие уперлось в свой потолок, и первым это ощутило на себе самое массовое из искусств. Замени ты 3D на 4, или 5, или 10 — если фильм плохой, изощрения не спасут. А «Летят журавли», скажем, можно смотреть и без специальных очков: там любой кадр сам по себе хорош. Кино полюбило спецэффекты, компьютерную графику и качественный звук, но ничего особенно не выиграло. 

То же самое касается и театра, где украшают Островского чем-нибудь эдаким, но все равно не могут соревноваться с его «...ходит вороной». Литература сталкивается с похожими трудностями: любой новый «качественно сделанный роман» вычищен до полной потери авторского голоса. Поэтому, к слову сказать, рецензии так скучно читать: уважаемые критики, кажется, иногда просто путаются в похожих книжках, забывая, что перед ними — новый автор. Будь ты хоть Белинский, устанешь от бесконечного пережевывания одной и той же каши, экологически чистой, правильно выращенной, упакованной в красивую коробку и проданной по цене, которая взята с потолка.

В общем, и спектакли хороши, и фильмы неплохие, и романы славные, а чего-то все время не хватает. 

Подозреваю, что, во-первых, ошибки. Чем больше техники вбухано в произведение, тем труднее оступиться. В 3D капли летят прямо с экрана, никуда от них не спрятаться, а герои каждый раз, когда это необходимо, делают страшные глаза и идут напролом, чтобы «потрясенный» зритель в деталях рассмотрел, как разлетаются брызги. В модной постановке степень сумасшествия (мнимого, конечно) персонажей выверена до миллиметра. А современный роман написан так, чтобы никто не смог к нему придраться. 

А во-вторых, нет принадлежности эпохе. Островский не писал для пресыщенного зрителя 2017 года, он говорил о том, что было разлито в воздухе, об ощущении разлада, о чувстве вины и возможности спасения. Он не старался никому угодить и попасть во все «целевые аудитории»: поэтому, скажем, в 20-е годы прошлого века его «Поздняя любовь» смотрелась бы на сцене не слишком уместно. Но времена меняются, и уже в 70-е пьеса снова «зазвучала». Вечность не терпит суеты и вышколенности. 

Возвращение зрителя к 2D — хороший симптом. Кажется, будто бы это регресс, но на самом деле — попытка заставить искусство рассказать о человеке. Да-да, не о том, как умело работают вместе режиссер и оператор, как выучился писать диалоги сценарист и сколько трудится компьютерный гений, а о том, как всякий «мудрец», уже обманувший и племянницу, и богатую вдову, садится в лужу.