Елена ФЕДОРЕНКО

03.10.2019

Свой юбилейный, 65-й театральный сезон народная артистка РСФСР, лауреат Государственной премии имени Станиславского Нина Гуляева открывает двумя премьерами. У них с мужем, всенародным любимцем Вячеславом Невинным, в трудовой книжке указано только одно место службы — ​Московский Художественный. На родной сцене она и сыграла Бабушку в «Белых ночах» по повести Федора Достоевского в постановке Айдара Заббарова. На подмостки Театра Наций вышла старой нянькой Мариной в чеховском «Дяде Ване», режиссер — ​Стефан Брауншвейг. Одна из старейших актрис русского театра рассказала «Культуре» о новых работах и вспомнила «дела давно минувших дней».

культура: В «Белых ночах» Ваша Бабушка такая огневая, пылкая, азартная. Режиссер говорил в интервью нашей газете, что Вы сочиняете спектакль сообща. Так и было?
Гуляева: Айдар Заббаров очень молод, дебютант в Художественном театре, хотя не новичок в профессии. Я каждый день ему рассказывала о своеобразии и святости нашего дома, мы вели долгие беседы. Репетировали все увлеченно. Он что-то предлагал актерам, а потом обращался ко мне: «Это по-мхатовски или нет?» Айдар отлично воспитан своим педагогом Сергеем Женовачем, у него хороший природный вкус, «талантливое ухо» — ​слышит литературу и любит классику. Смакует, пробует на вкус каждое слово Достоевского. Моя Бабушка произносит такую фразу: «Эти люди соблазняют благонравных девиц под предлогом того, что хотят их взять за себя, увозят их из дому родительского»… Мы же сейчас так не говорим. После слов «из дому родительского» я делаю люфт, и в зрительном зале наступает полная тишина. Публика, даже молодые люди, замирает, слушая этот непривычный текст. Если относиться к автору любовно и чутко, он начинает тебя поднимать, и сразу в спектакле появляются завораживающие мгновения.

культура: Ваш муж, замечательный актер Вячеслав Невинный, обожал классику. Помню, как уверенно он произносил на репетициях: «А по писаному так…»
Гуляева: Еще он всегда спрашивал: «Это про что?» Мы задавали подобные вопросы, готовя «Белые ночи». Мне очень приятны слова, которые написал Айдар: «Нина Ивановна, счастью нет предела, что я познакомился с Вами, мечтаю поработать еще и еще. С Вами я получил еще одно образование». В нашем спектакле главный — ​Федор Михайлович Достоевский, наше национальное достояние, и режиссер, к счастью, не из числа тех, кто гробит классику. Были, да и есть еще и в нашей афише, такие спектакли. Последние годы я спрашивала у костюмеров, рабочих сцены, капельдинеров, которые, как и я, многие десятилетия служат в Камергерском, стоит ли смотреть очередной «шедевр». В ответ: «Если пойдете, то захватите лекарство».

культура: Но сейчас-то, с приходом Женовача, ситуация меняется, не так ли?
Гуляева: Сергей Васильевич открыл свой второй сезон и уже многое сделал, он приглашает режиссеров, которых знает и которым верит. У меня большая надежда на то, что он, насколько ему хватит сил, вернет Художественный к истокам, даже если немножко к ним приблизит — ​уже будет благодать. Наш театр надо чистить, отлаживать все механизмы, поднимать уровень актерского ремесла — ​это тяжелый и долгий труд.

В трудную минуту я приходила в фойе с портретами основателей и актеров, режиссеров, которых уже нет с нами. Марк Прудкин, Михаил Болдуман, Борис Ливанов. Вглядывалась в родные лица и мысленно разговаривала с ними: «Как Вы смотрите на то, что у нас творится? Почему не защитите свое детище? Где ваша энергия?» Энергия же никуда не исчезает, она остается, сублимируется, перенаправляется — ​это научный факт. Постепенно ситуация стала меняться и появилась надежда. Повезло же Вахтанговскому — ​туда пришел Римас Туминас, он обратился к корням. Теперь повезло и нам.

Я застала времена, когда каждый театр имел свое лицо, у Художественного оно тоже было. И назывался он МХАТ, а не МХТ. Статус «академического» заслужили несколько поколений великих артистов, они создали его славу. А потом от этого почетного звания, которое давалось крупнейшим и старейшим коллективам, решили отказаться, и стали нас спрашивать: «Ну как поживает ваш Мосхлебторг?» Один режиссер несколько лет назад сказал: «Что Вы носитесь с традициями МХАТа?» Не могу иначе — ​я в них родилась.

культура: В чем эти традиции?
Гуляева: В психологическом театре с подлинностью переживаний, с раскрытием «жизни человеческого духа», с принципом «перевоплощения» актера в образ, с уважением к автору — ​все по системе Станиславского. Знаете, его талантливые ученики — ​Вахтангов, Мейерхольд — ​те, которые потянулись к иной вере, уходили из Художественного и создавали свои театры. К нам же последние годы приходили все кому не лень и ставили не Островского, Тургенева, Чехова, а использовали их, делая себе имя. Если бы Антон Павлович увидел спектакль «Три сестры», где Ольгу насилуют гимназисты, — ​фамилии режиссера не назову, хотя хочется, — ​он бы вызвал постановщика на дуэль.

культура: Скорее, у него бы сердце разорвалось…
Гуляева: Это точнее. Так топтать наше богатство — ​уголовщина, вредительство.

Еще одна традиция — ​долгая, кропотливая работа над спектаклем. Мы перенесли премьеру «Белых ночей» — ​просто не успели. Сейчас репетируют два-три месяца — ​и на сцену, а раньше вынашивали спектакль 8–9 месяцев, как ребенка. Зато у нас рождались хорошие здоровые дети. Мы возили их по всему миру, к нам приезжали перенимать опыт. В Театре Наций руководитель парижского театра «Одеон» Стефан Брауншвейг поставил «Дядю Ваню», и я узнала наш мхатовский метод. Увидев мое удивление, Брауншвейг объяснил: «Это же по Станиславскому. В Европе такой подход считается модным и прогрессивным». Может, школа переживания к нам вернется? Мы же падкие на моду.

культура: В театре Вас называют бриллиантом. Это ведь с легкой руки Аллы Тарасовой?
Гуляева: Она меня обожала и всегда обращалась ко мне — ​«бриллиантик ты наш»… Мы познакомились, когда я училась на втором курсе Школы-студии МХАТ. Я, маленькая, худенькая, — ​травести, одним словом, играла Сережу в знаменитом спектакле «Анна Каренина». Потом у нас с Аллой Константиновной было много общих работ. Во «Врагах» Горького Тарасова-Полина тщетно пыталась прервать рассуждения моей героини о политике и «дурацких законах». Потом поворачивалась и уходила со словами: «Не хочу слушать». Мне по мизансцене приходилось незаметно наступать на ее юбку, чтобы остановить. Она же, выдергивая подол, кричала: «Нет-нет, я не могу, не могу!» Получалось очень смешно, и мы под аплодисменты покидали сцену. За кулисами Тарасова всегда радостно говорила: «Нин, слышишь, как нас принимают? Давай какую-нибудь комедию сыграем?» Ей выпадали одни драматические пьесы, и везде надо было рыдать и страдать. Она же мечтала попробовать себя в комедии, чувствовала — ​сможет. Но не получилось.

культура: Прочитала в одной статье, что Вы знали Книппер-Чехову. Неужели правда?
Гуляева: Преувеличение, конечно. Видела ее один раз. В театре возобновили с молодыми артистами чеховские «Три сестры» — ​классическую постановку Немировича, я выходила в роли мальчика со скрипочкой. После премьеры мы пошли к Ольге Леонардовне в знаменитый актерский дом в Глинищевском переулке, тогда он назывался улицей Немировича-Данченко. Она доживала свои последние денечки — ​старая, больная, сидела в креслах, накрытая пледом, тяжело дышала. У нее было большое декольте — ​ей не хватало воздуха, била себя в грудь рукой. Борясь с одышкой, низким хриплым голосом произнесла несколько фраз, одну помню до сих пор: «Сейчас искусство идет вширь, а не вглубь». Сильно закашлялась, и нам сказали: «Ребята, не мучайте ее, уходите».

культура: Вы озвучили множество фильмов, а самый первый помните? Как возникла «работа у микрофона»?
Гуляева: Первый не помню, еще студенткой меня приглашали озвучивать в мультяшках принцесс и зверюшек. Потом появились мои Буратино, Чиполлино, Русалочка. Дюймовочек оказалось две: сначала в мультфильме, потом с Лешей Баталовым записали пластинку.

культура: Вашим голосом говорят и герои игровых лент, среди них Царевна Лебедь в «Сказке о царе Салтане» и Ассоль в «Алых парусах».
Гуляева: Это фильмы Александра Птушко. В его картинах я всех героинь озвучивала, ему нравился мой голос. В сказке «Руслан и Людмила», где Слава играл Фарлафа, я говорила за Людмилу. Ее роль исполняла девушка с прелестным личиком и, по-моему, без актерского образования (Наталья Петрова. — «Культура»). Потом она мелькнула в ленте «Место встречи изменить нельзя» — ​и все, больше на экранах не появлялась. Режиссер на съемках ее просил: «Говори четко, открывай рот, иначе Гуляевой трудно будет тебя озвучивать».

культура: Все восхищались юной Анастасией Вертинской в «Человеке-амфибии»: какая красота, какой голос! А голос-то был Ваш.
Гуляева: Птушко тоже восторгался Настей. С ней мы познакомились годы спустя, и она говорила, что мой голос помог ей проложить дорогу в кино. Еще мне нравилось записывать радиоспектакли.

культура: Благодаря этой работе наверняка сложились связи в киношном мире, да и Вячеслав Невинный много снимался. Почему не рвались на экран?
Гуляева: Снималась по молодости лет, потом надоело. Интересная работа случилась только с Юлием Райзманом. Фильм назывался «Твой современник», мне досталась большая роль и отличные партнеры: Игорь Владимиров, он тогда руководил Ленинградским театром имени Ленсовета, и Николай Плотников из Вахтанговского. Перед съемкой я волновалась и позвонила режиссеру Виктору Карловичу Монюкову — ​любимому профессору, который прививал нам, студентам, основы системы Станиславского. Потом он учил Славу Невинного, а много лет спустя и нашего сына. Спросила, как играть сцену, — ​съемочный день уже назначен. Говорит: «Читай!» Послушал и сказал: «Попроси Райзмана, чтобы тебя не останавливали, пусть снимут твой эпизод с начала до конца без всяких — ​«стоп!», «а сейчас крупный план, теперь — ​проходка!», пусть тебя не трогают!» Я удивилась: «Всех останавливают, почему же меня нельзя?» «Потому что ты тупеешь», — ​честно сказал учитель. Райзман меня не прерывал, я раскрепостилась, начала импровизировать. В конце сцены открывала шкаф и доставала платье — ​так разошлась, что подняла его и закричала: «ГДР!» Ведь одежда из магазина «Лейпциг» тогда казалась нам лучшей. Райзман оставил этот кадр. За роль Зойки мне дали премию на фестивале в Карловых Варах, но в состав делегации не включили, поехал чиновник из министерства.

Еще одну главную роль, агронома, молодой девчонки, которая приехала и всех научила правильно сеять овес, я сыграла в фильме «В степной тиши» по повести Галины Николаевой. Тоже получила приз. Возвращаюсь домой, а моя первая свекровь рассказывает: «Нина, звонили из какого-то журнала и спрашивали, в какой картине ты снимаешься. Я сказала: «Овсы цветут».

Очень долго меня уговаривал режиссер Юрий Чулюкин сыграть в фильме «Девчата», да и потом много сценариев присылали — ​так что если бы я захотела, то работала бы в кино. Сказала Невинному — ​«ты снимайся «для денег и для лица», а я буду заниматься тем, что мне нравится».

культура: Что в кинопроцессе Вас не устраивало?
Гуляева: Зрителя нет, никто не засмеется, не всплакнет. Глазок камеры, тишина мертвая — ​только мотор шумит. Еще надо рано вставать, а я сова, потом куда-то лететь, бежать. Приезжала на площадку, попадала в руки гримера, прекрасной женщины с очень большой грудью. Прилягу на одну, как на подушку, половину лица загримируют, потом — ​перелягу на вторую. Затем меня укладывали на сено, на вывернутый тулуп, и я лежала, лежала — ​в ожидании команды. Слышалось: «Свет поставили? Готовы?» Удивлялись, что солнце не взошло, наконец, появлялся нужный режим, его пытались срочно ухватить, поднималась суета, беготня, но не успевали — ​«режим уходил», надо вечерний ждать. Не могла я этого переносить.

Однажды ночью летели на маленьком самолете, он странно затарахтел, и один летчик у другого спрашивает: «У тебя нет булавки?» У того не оказалось, я протянула свою, он засунул ее куда-то в механизм — ​так на моей булавке и долетели. Еще случай. Сумерки, густой туман, ничего не видно, а мы едем на машине, спешим. И вдруг резко останавливаемся в нескольких сантиметрах перед стоящим с выключенными фарами трактором. Шофер вышел, курит, руки дрожат, говорит, что не может сесть за руль. Вот я и подумала: «Да зачем мне все это надо?» Кино выматывало, и я не чувствовала себя там хозяйкой.

культура: А в театре — ​чувствуете?
Гуляева: Да, получаю мощную прану, такая энергия идет из зрительного зала, что потом прихожу домой здоровой, молодой, полной сил. Общение с публикой — ​огромное удовольствие, я отдаю ей свои силы и эмоции, а она заряжает меня. Прихожу в театр заблаговременно, со всеми здороваюсь, поднимаюсь в свою гримерку с портретами: приветствую Станиславского, Славу, друзей, улыбаюсь сыну, на фото он — ​в жизни и ролях. Смотрюсь в старинное зеркало — ​его принесла в театр Мария Лилина, жена Станиславского. Основоположники обустраивали наш театр сами — ​притаскивали из своих квартир всякие тумбочки, полочки, кресла, диванчики, стулья. Приходит замечательная гримерша и начинает делать мне не грим, как в кино, а образ. Я перевоплощаюсь, погружаюсь в характер персонажа. И так хорошо, что сегодня ты — ​распутинская старуха Анна, а завтра — ​Марфа Тимофеевна из «Дворянского гнезда» Тургенева.

культура: А разве в кино нет перевоплощения, погружения, жизни в образе?
Гуляева: Вы-то современные фильмы смотрите? Киношные артисты не перевоплощаются, никуда не погружаются и не дают возможности удивиться: «Надо же какой необычный образ создан!» Они бродят из картины в картину, только меняются обстоятельства и костюмы, но это не их заслуга. Рекомендуют иногда посмотреть такую-то ленту с таким-то актером, а я уже слышу, как он будет разговаривать и «играть своим привычным «тончиком» и… мне неинтересно. Удивительно, что при этом все считают себя звездами.

культура: Вы до сих пор в центре мужского внимания. Секретом не поделитесь?
Гуляева: Да, я многим нравилась. Мужикам знаете, что важно? Чтобы с женщиной было интересно, чтобы она не давала заскучать. Дом радио на улице Качалова. Утро. Ждем записи спектакля. Сижу, подкрашиваю глаза, закалываю волосы и рассказываю забавные истории, которые произошли со мной, детьми, друзьями. Вокруг образуется кружок невыспавшихся мужчин, они начинают тоже вспоминать, смеяться, мы радуемся друг другу. А в сторонке шипит актриса — ​яркая, в макияже, ухоженная: «Что они нашли в этой Гуляевой? Почему все мужики — ​ее?»

культура: Вячеславу Невинному тоже не давали скучать? Каким был всенародный любимец в жизни?
Гуляева: Когда меня спрашивают о Славе, я всегда говорю: «Идите к сыну, он все расскажет». Вы-то воспринимаете его как актера, а для меня он — ​муж, свой, родной человек. Мы даже никогда надолго не расставались. Мудрый, интеллигентный, очень талантливый, и потому в жизни никогда не выдрючивался. Рядом — ​двое мужчин, муж и сын, я у них была генералом. Бывало, Слава-старший спросит: «Куда мы едем отдыхать?» Отвечаю: «В Мисхор». «У нас будет номер люкс?» — ​«Будет». — «Значит, Славочка с нами поедет?» — ​«Конечно». Люкс — ​это две комнаты. «Билеты уже заказала?» — ​«Заказала». — «Машина нас встретит?» — ​«Встретит, я позвонила директору Дома творчества». — «Ну, тогда все, поехали».

культура: Какой же Вы генерал? Генерал руководит, отдает распоряжения.
Гуляева: Они так относились ко мне, а делала-то я все сама. Очень быстро сели мне на шею. Им было хорошо, и мне так славно рядом с ними.

Фото на анонсе: Сергей Бобылев/ТАСС