Не ждавший милостей

Ивана Мичурина, родившегося 160 лет назад (27 октября по н. ст.), никак не отнесешь к непризнанным гениям, к личностям, которых общенародная слава обошла стороной. Это имя давным-давно стало по-хорошему нарицательным, присвоено населенным пунктам, улицам, учебным заведениям, предприятиям. Сегодня, когда Россия столкнулась с новыми вызовами в виде западных санкций и должна опираться на собственные силы, пример жизни и деятельности этого выдающегося исследователя и великого патриота особенно актуален. Новые Мичурины нам нужны позарез.

Свое 60-летие, возраст, который наши современники привычно ассоциируют с гарантированным (во всяком случае, пока) выходом на пенсию, Иван Владимирович встретил в такой жизненной ситуации, какой не пожелаешь и врагу. Несколькими месяцами ранее, летом 1915-го, умерла от холеры его жена Александра Васильевна, самый дорогой и близкий ему человек, верный помощник во всех делах. С ней он прожил в любви и согласии сорок с лишком лет. Страшная беда, как водится, пришла в тот год не одна. Речка Лесной Воронеж, на берегу которой находился мичуринский питомник, по весне обильно разлилась и полностью его затопила. Затем внезапно ударил мороз, погубив, как сообщают биографические источники, «всю школу двухлеток» и «многие ценные гибриды» — результаты тяжелого многолетнего труда. 

Как все эти невзгоды и катастрофы перенес гениальный самоучка? В соответствии с популярной ныне формулой: «Все, что нас не убивает, делает нас сильнее». В прежнюю эпоху даже существовал на сей счет характерный пропагандистский штамп. Утверждалось, что за оставшиеся два десятилетия, которые в основном приходятся на жизнь при советской власти, Мичурину удалось значительно больше, нежели при «проклятом царизме». 

Некоторая правда в этом, пожалуй, есть. Находившаяся «в кольце врагов» молодая советская республика, стремясь во что бы то ни стало уцелеть, была вынуждена поставить экономику на тотально мобилизационные рельсы. А следовательно, привлечь на свою сторону тех сравнительно немногих ученых, исследователей, спецов, которые не покинули страну в период революционных потрясений и Гражданской войны. Неудивительно, что селекционеру-уникуму большевики создали особые условия для работы.

В годы, предшествующие Октябрю, его имя уже было хорошо известно специалистам-растениеводам, причем не только российским. Оригинальные во всех смыслах статьи Ивана Владимировича регулярно публиковались в журнале «Прогрессивное садоводство и огородничество». К тому же, и это самое главное, наконец-то стали замечательно плодоносить ценные мичуринские гибриды. Понемногу начала внедряться в умы соотечественников такая, казалось бы, очевидная мысль: «Нахожу необходимым предостеречь русских садоводов от традиционного увлечения всем иностранным, в том числе и различными теориями выведения новых сортов плодовых растений на Западе Европы или в Америке. Как бы ни были остроумны эти теории, как бы талантливы ни были деятели садоводства этих стран, но не они могут помочь нам в нашем деле; не в результатах их трудов центр тяжести нашего успеха, потому что в деле выведения новых сортов растений, более чем во всяком другом, нельзя применять способы, выработанные при совершенно различных, в сравнении с нашими, условиях климата. Нам необходимо пробудить к усиленной деятельности собственные силы, нам нужно присмотреться хорошенько к климатическим и другим условиям наших местностей... И только тогда для всякого русского деятеля станет вполне очевидным, что почти все иностранное в этом деле совершенно неприменимо для нас». Эти слова Мичурина были опубликованы в 1911 году, но насколько злободневны они по сей день, не правда ли? Нет, мы не пытаемся тщетно выращивать саженцы несовместимых с нашей природой культур, как это делали в начале XX века завезенные в Россию «экспаты». Однако «традиционное увлечение всем иностранным» у нас по-прежнему первый национальный бич. 

«Немцы, владельцы большей части наших промышленных питомников, при своем комичном самомнении, усердно стараются разводить лишь те сорта растений, которые одобрены в их излюбленном «фатерланде», нисколько не заботясь о том, подходят ли эти сорта к климатическим условиям русских местностей или нет. Да, в сущности, таким заранее предубежденным против всего русского, кроме денег, субъектам и глупо было бы доверять новые сорта растений, уже по одному тому, что последние никогда не получат от немца, владельца питомника, правдивой и беспристрастной оценки своих достоинств», — сетовал Мичурин на засилье иностранных специалистов в сфере отечественного экспериментального садоводства. Насколько были справедливы эти упреки? 

У всякой медали есть оборотная сторона. Трудно отрицать пользу, принесенную иностранцами России в разные эпохи ее становления. В каких-то отраслях они — с их педантизмом, рачительностью, любовью к порядку и прочими качествами типично западного человека — выигрывали и поныне выигрывают в конкурентной борьбе. Однако немало найдется и таких областей, где плоды природного русского ума, помноженного на знание местных условий и традиций, оказываются гораздо полезнее чужеродных ноу-хау и их носителей.

Взаимоотношения Мичурина с иностранцами складывались, мягко говоря, непросто. К примеру, 4 июня 1913 года он жаловался в письме редактору журнала «Садовод и огородник» Сергею Краинскому: «Приезжают за несколько тысяч верст и увозят из-под носа русских лучшие новые сорта растений для пополнения своих ассортиментов, а наши дюндюки умеют лишь разевать рот». 

Речь шла об американцах, а точнее, о чересчур предприимчивом ботанике, профессоре Мейере, которому удалось — при попустительстве российских чиновников — вывезти в США коллекцию мичуринских плодовых деревьев. Их сорта впоследствии распространялись за рубежом под другими, американскими названиями. 

Если же наш ученый обращался к заокеанским коллегам с просьбой об ответных услугах, то сталкивался, как правило, с черной неблагодарностью. Его биограф писатель Андрей Бахарев описывал эту ситуацию так: «Политических и географических барьеров не существовало только тогда, когда американцы тащили к себе новые сорта Мичурина и всякого рода открытия и достижения русской научной мысли. Мичурин же не мог в течение 10 лет получить из США плодов южнодакотского каштана (Castnea dentata L.). Ему неизменно присылали гнилые плоды. Не мог получить Мичурин и саженцев западновиргинской яблони «Золотое превосходное»; вместо нее американцы прислали дикую и к тому же незимостойкую яблоню «Гримес гольден». 

Впрочем, наш исследователь мог и сам запросто приобрести гражданство Соединенных Штатов, однако подобные предложения всерьез никогда не рассматривал, оставаясь верным и любимому делу, и Отечеству, как бы оно в тот или иной исторический период ни называлось.

Иван Владимирович умер 7 июня 1935 года в городе, который еще при жизни назвали его именем. Примечательно, что борьба двух знаменитых лагерей под предводительством его коллег-биологов Николая Вавилова и Трофима Лысенко развернулась почти сразу же после смерти Мичурина. Данное противостояние, при всех его издержках, — прекрасная иллюстрация того, как наши исследователи не просто генерировали эффективные научные технологии, но и самоотверженно сражались за них. С тех пор минуло много лет. Россия, похоже, вновь испытывает дефицит как в продуктивных теориях-практиках, так и в их талантливых разработчиках.

Кстати, о биографической работе Бахарева. Та издавалась в 1936-м и (с дополнениями) в 1949 годах. Видимо, поэтому удивляет невероятным по частоте использованием слов «русский» и «патриотический». Ведь это были времена национальной — политической, экономической, культурной — мобилизации. Опоры на собственные силы.