Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанныя самим им для своих потомков

Русская история сильно недонаселена. Есть обязательный список из нескольких десятков героев, по большей части правителей и полководцев. А за пределами этого списка в нашем школьном образовании простирается безжизненная пустыня. 

Однако существовали и «простые люди», которые не позволяли о себе забыть, хотя не являлись ни правителями, ни полководцами, ни революционерами. Среди самых ярких личностей русской истории — Андрей Тимофеевич Болотов (1738–1833). Один из первых русских долгожителей, своеобразный символ демографической революции, которая произошла в XVIII веке в России и Европе. Успехи медицины, гигиены, рационального питания, борьбы правительств с распространением эпидемий привели к тому, что впервые в истории многие начали доживать до старости. 

Из собрания случайно оставшихся родственников семья превратилась в целостный организм, где есть надежный отец и любящая мать, добрая бабушка и хитрый веселый дед, соучастник мальчишеских проказ. Этот привычный для нас образ семьи сложился именно тогда. Как и знакомый всем образ детства — поры невинности, добрых игр и домашнего тепла. Прежде тратить слишком много душевных сил на ребенка, который в любой момент может умереть, считалось непозволительной роскошью.

Болотов — один из первых писателей, отразивших эту демографическую и поведенческую революцию, детское самосознание и видение всего жизненного пути от младенчества до седин. Его автобиография начинается с комичной сцены рождения и доводится до восьмидесятилетия. Картины детских лет показаны с живостью, самоиронией, точностью деталей. Вот он, расхрабрившись, ступает на доску, чтобы плыть по пруду, и едва не тонет, вот пугается до смерти пушечной пальбы, конфликтует с учителем... 

Дворянских детей с малолетства записывают в полки. 10-летний Андрюша командует взводом, в форме, с ружьишком бодро отдает команды, а обыватели Риги смотрят на него с умилением: «Ах, какой маленький сержант!» Но в 12 лет мир переменяется — отец полковник умирает (он ведь еще принадлежит к тому поколению, возраст дожития которого был обычен для эпохи). Андрей отставлен от службы до совершеннолетия, живет и учится в своей деревне... Вновь служит, принимает участие в Семилетней войне, сидит в канцелярии русского губернатора Восточной Пруссии, изучает в Кёнигсберге философию. 

Потом — внезапный поворот. Болотов одним из первых решает воспользоваться привилегией не служить, предоставленной манифестом «О вольности дворянства», выбирает необычную для его эпохи судьбу частного человека. По сути, Андрей Тимофеевич — первый выдающийся частный человек в русской истории. Он селится в своем тульском имении, перестраивает дом, разводит сад, ставит опыты с электричеством и успешно лечит им крестьян (первопроходец русской физиотерапии). Всерьез начинает заниматься агрономией.

Он один из основателей русской агрономической науки. Только его специальных статей в «Московских ведомостях» Новикова набралось на 40 томов — целая сельскохозяйственная энциклопедия. Особо увлекался помологией — наукой о сортах плодовых растений. До сих пор, когда приезжаешь в болотовский музей в Дворяниново, можно набрать под деревьями такого фантастического вкуса яблок, каких никогда в жизни не пробовал.

Самым крупным достижением Болотова был он сам — в монументальных автобиографических записках, охватывающих жизнь от рождения до 1795 года. Перед нами проходит часть елизаветинской эпохи и вся екатерининская. Но не сквозь блеск балов и дым военных побед, а через призму частной и общественной жизни, через слухи, известия и письма. Чумной бунт в Москве, восстание Пугачева — все это наблюдаем не сверху, не со спутниковой съемки истории, а так, как это виделось современнику из провинциального дворянства.

Записки Болотова расхватаны историками на цитаты, заслуженно считаются одним из главных источников по русскому XVIII веку. Но эта репутация во многом заслоняет их от рядового образованного читателя. Никому неохота читать «источник», «энциклопедию». Между тем Болотов — человек огромной вдумчивости, необычайной для своей эпохи интеллектуальной и литературной культуры. Его «простодушие» и подчеркнутый «провинциализм» — во многом осознанная игра.

Один пример. Покоряющая своим юмором сцена рождения нашего героя: смех матери, вызванный тем, что у бабки-повитухи застрял гайтан с крестом между досок пола и она не могла высвободиться. 

«Как это так! — скажете вы. — Конечно, была она какая-нибудь проказа? Нет! Право нет, любезный приятель! Она была старуха добрая, старуха богомольная, старуха честная, старуха большая, старуха толстая, одним словом, старуха всем хороша».

Можно просто умилиться. А можно узнать в этой сцене изысканную литературную игру. Характеристика повитухи — ироничная реплика на роман английского сентименталиста Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», начинающегося тоже с рождения (и даже с зачатия) героя. «В той же деревне, где жили мои отец и мать, жила повивальная бабка, сухощавая, честная, заботливая, домовитая, добрая старуха, которая с помощью малой толики простого здравого смысла и многолетней обширной практики приобрела в своем деле немалую известность». Можно представить себе, как хохотал Андрей Тимофеевич, зашифровывая в свою деревенскую прозу отсылку к Стерну и превращая его сухощавую старуху в «старуху толстую».

И здесь еще одна феноменальность Болотова, человека эпохи Просвещения в лучшем смысле этого слова. 

Обычно мы представляем себе Просвещение как эру Вольтера, вольнодумства, безбожия, самовлюбленности человеческого разума. Но все это — лишь пена. Подлинным смыслом был тот культурный переворот, который произошел в течение XVIII века. 

Томас Маколей так характеризовал английского джентльмена XVII столетия: «Его речь и произношение были таковы, какие теперь можно услышать только от самых невежественных мужиков. Его клятвы, грубые шутки и непристойные ругательства отличались самым резким провинциальным акцентом».

А теперь вспомним пушкинское семейство Лариных: «Ей рано нравились романы; Они ей заменяли все; Она влюблялася в обманы и Ричардсона и Руссо. Отец ее был добрый малый, в прошедшем веке запоздалый; но в книгах не видал вреда <...> Жена ж его была сама от Ричардсона без ума».

Вот этот период, прошедший между маколеевым джентльменом и пушкинскими Лариными, и есть эпоха Просвещения. Когда книга стала хорошим тоном в провинциальных дворянских семействах, и на этой почве выросла значительная часть классической русской литературы.

В числе людей, формировавших ту эпоху, создававших русское Просвещение личным примером и своим пером, был Андрей Тимофеевич Болотов, избравший карьеру не придворного, не полководца, а простого провинциального помещика. 

Впервые более чем за столетие записки Болотова изданы на русском языке не фрагментами, произвольно подобранными редакторами, а целиком. Чтение долгое, не на один вечер. Но увлекательное невероятно.