Бой с тенью

Землетрясения сбивают масло. У курицы усы, словно у солдата. Король объясняет все свои подлости наследственностью, впрочем, за это его превратят в птичий крик... Сказки Евгения Шварца — 21 октября (н.ст.) исполняется 120 лет со дня его рождения — настолько крепко вплелись в нашу ментальность, что по ним, как по анекдотам про Чапаева, можно сверять культурные коды: «Эх, жалко — королевство маловато, разгуляться негде! Ну ничего! Я поссорюсь с соседями». 

Своим внелитературным бытием золушки, мачехи, драконы и ланцелоты обязаны зрелищным видам искусств, прежде всего — кинематографу. А точнее, блестящим актерским работам Фаины Раневской, Янины Жеймо, Эраста Гарина, позже — Александра Абдулова, Олега Янковского, Евгения Леонова. Это вполне закономерно — практически все тексты поздно дебютировавшего писателя (друзья не могли дождаться, когда же он «выстрелит» — «не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра») несут отпечаток неосознанной, но бурной театральности. 

И начинал Евгений Львович как актер — в конце 1921-го приехал в Петроград с Ростовским театром, да так и остался в Северной столице. Блестящий рассказчик, мастер устных импровизаций покорил весь литературный бомонд, получил место секретаря Корнея Чуковского, затем работал в детском отделе Госиздата. «Темпераментный, нервный, подвижный, порывистый, все примечал...схватывал и сразу же выставлял в остром слове черты, отличавшие не только каждого из нас, но и менее связанных с ним людей, — вспоминал Михаил Слонимский. — В его шутках и пародиях... вырастал оригинальнейший писатель, наделенный редким и едким даром сатирика». 

Шварц не торопился. «Если у человека есть вкус, то этот вкус мешает писать, — так объяснял он затяжной «инкубационный период». — Написал, и вдруг видишь, что очень плохо...Вот если вкуса нет, то гораздо легче, тогда все, что намарал, нравится. Есть же такие счастливцы!»

Известность пришла годы спустя. Кто-то уговорил сочинить пьесу, Ленинградский ТЮЗ ее поставил. В обворожительно простом сюжете «Ундервуда» читался почерк насмешливого сказителя: студент Нырков взял для работы пишущую машинку, злоумышленники хотели ее украсть, а пионерка Маруся не позволила им это сделать. 

В сороковые Шварца знали все как сценариста «Золушки» и «Первоклассницы», некоторые могли еще припомнить Степку-Растрепку и Погремушку. Современники радовались: в литературе наконец-то появился голос, способный весело учить изяществу мысли, телесной и душевной чистоплотности. 

Что же касается зрелых произведений, принесших автору посмертную славу, то они, конечно, писались в стол. «Тень» и «Дракон» были сняты с репертуара сразу же после премьер (обе в Ленинградском театре комедии). «Голый король» вышел в 1960-м, когда писателя уже два года как не было на свете. 

За два года до своего ухода драматург все же познал громовой успех — «Обыкновенное чудо» шло с аншлагом в обеих столицах. Шварца подняли на щит шестидесятники, предложив собственное прочтение: борец с тоталитаризмом, гуманист, изобличитель зла. Хотя и они признавали: по большому счету ироничный философ не вписывается ни в какие рамки. Слишком уж неоднозначными оказывались его персонажи, коллизии, афоризмы, реплики. Скорее культурологические символы, нежели поп-культурные штампы.

Говорят, что убивший дракона сам становится драконом? Это было бы вовсе неплохо. Но, к сожалению, убийца остается человеком. Вот его типичный диалог. А тут еще обаятельные циники вроде Короля, запросто вываливающие всю свою подноготную и оказывающиеся более честными, чем положительные герои («Я по натуре добряк, умница, люблю музыку, рыбную ловлю, кошек. И вдруг такого натворю, что хоть плачь»), сомнительных моральных качеств принцессы; дочки чудовищ, при ближайшем рассмотрении оказывающиеся очень даже хорошими девушками; сентиментальные палачи, радостные оттого, что мороженое наконец перестали подавать в виде фигурок очаровательных зайчиков и котят: «Кровь стыла в жилах, когда приходилось откусывать голову кроткому, невинному созданию». 

А вот Ланцелот, вопреки всем ожиданиям, далеко не положительный персонаж. Приезжает в чужой город, заходит в первый попавшийся дом и тут же устанавливает свои порядки: «Мы внимательные, легкие люди...вмешиваемся в чужие дела. Мы помогаем тем, кому необходимо помочь. И уничтожаем тех, кого необходимо уничтожить. Помочь вам?» «Как?» — недоумевает Эльза. — «...Я вызову на бой дракона». 

Говорящий кот Машенька дергает рыцаря за фалды под столом. Входит богато одетый лакей. «К вам господин дракон». Эльза и ее отец в один голос: «Милости просим».

В финале пьесы победивший Ланцелот перенимает все драконовские манеры и приемы. Это в ленте Марка Захарова герой Абдулова произносит пламенную речь, из которой явствует, что убить дракона в собственном сознании жителям города предстоит самостоятельно: «Ну поймите же, он здесь (показывает на голову)...Вы понимаете?! В себе!» У Шварца же рыцарь не особо рассчитывает на чье-либо прозрение: «Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона». «А нам будет больно?» — спрашивает мальчик. — «Тебе нет». «А нам?» — интересуется горожанин. — «А с вами придется повозиться». 

Неоднозначна у сказочника и тема всепобеждающей любви, «прописанная» в красивой, артхаусной экранизации «Обыкновенного чуда». Медведь — никакой не юноша, а заколдованное животное, мечтающее вернуться к естественному состоянию. Другое дело, ему на пути встречается привыкшая получать свое, а теперь еще и влюбленная принцесса. Да и волшебник — не то чтобы волшебник, скорее — литератор-постмодернист, магию применяет по ничтожным пустякам (приделывает курице усы, чтобы рассмешить жену, вызывает призрак монашки с выкройкой кофточки, которую носили триста лет назад). А историю пишут сами персонажи: являются без приглашения в дом, спорят со своим демиургом, ссорятся, не слушаются. 

Самое интертекстуальное у Шварца — пьеса «Тень», состоящая — в духе теории Ролана Барта — из сплошных цитат и культурологических реплик, полных самоиронии. Молодой ученый Христиан-Теодор приезжает в город, где все сказки и истории оказываются правдой. Мальчик-с-пальчик, к примеру, женился на женщине очень высокого роста по прозвищу Гренадер. Супруги ходят на рынок, он сидит в кармане ее передника и торгуется как дьявол.

Спящая Красавица состарилась и живет в пяти часах ходьбы от табачной лавочки. 

Цезарь Борджиа стал модным журналистом, а людоеды наконец взялись за ум — работают в ломбардах, содержат гостиницы. И, конечно, обмениваются блистательными шварцевскими афоризмами: «Человека легче всего съесть, когда он болен или уехал отдыхать. Ведь тогда он сам не знает, кто его съел, и с ним можно сохранить прекрасные отношения». 

Закономерна в этом ключе и тема двойничества. Влюбленный ученый посылает к принцессе собственную Тень, оказавшуюся полной противоположностью интеллигентного и романтичного «хозяина». Тень захватывает власть, и дочь короля Людовика Мечтательного, завещавшего ей найти хорошего, образованного, пусть и незнатного человека, влюбляется, и оба без особых колебаний становятся на сторону злых сил. 

Когда с Тенью покончено, ученый устремляется в туманную даль вместе с Аннунциатой, дочерью поступившего на службу в ломбард людоеда. Она-то и оказывается самой настоящей, доброй принцессой.