Гряди спасать царей, Суворов...

220 лет назад начался триумфальный Итальянский поход Александра Суворова. Россия сражалась не только за восстановление законной власти в Европе. Великий русский полководец стремился надолго обезопасить Отечество от потенциальных захватчиков.

Кначалу 1799-го французы после серии блестящих побед занимали большую часть Италии, обосновавшись в древних крепостях. Нашими союзниками тогда оказались даже извечные противники турки. А кроме них — Англия, Австрия и Неаполитанское королевство. Цели коалиции русские дипломаты сформулировали так: «Положить предел успехам французского оружия и распространению правил анархических; принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие». Cуворов ставил перед собой еще более важные задачи — спасти христианский мир от посягательств «гиены».

От опалы к триумфу

То решение о вступлении России в войну вызывает споры по сей день: а надо ли было вмешиваться в европейские потасовки; не предпочтительнее ли выглядел бы разумный изоляционизм? Возможность такой альтернативы иллюзорна. Суворов никогда не стал бы служить чужим интересам. Столкновение двух сильнейших армий мира было неизбежным. Французы познали мощь русского штыкового удара еще до своей революции (в Речи Посполитой), а польский вопрос оставался камнем преткновения для Парижа и Петербурга и после смутных событий конца XVIII века. Интересы двух держав пересекались на многих направлениях, включая османское и шведское. Франция стремилась к мировой гегемонии, и это являлось прямой угрозой для нашей страны.

Кем был Суворов в апреле 1799 года? Заслуженный старик (68 лет по тем временам — невероятно почтенный возраст), непобедимый военачальник, генерал-фельдмаршал, прошедший огонь и воду, триумфы и опалу.

Император давно знал Александра Васильевича, еще будучи наследником престола, не раз общался с этим чудаковатым генералом. Во многом они были родственными душами: оба — порывистые, эксцентричные. Однако, оказавшись на престоле, Павел Петрович попытался перечеркнуть все, что напоминало о екатерининских временах, в том числе победные традиции, к которым Суворов имел самое прямое отношение. Назревал заговор против императора. Фельдмаршалу предложили вести войска на Петербург, чтобы обуздать тирана. Полководец одним движением руки прервал мятежные поползновения, произнес с укором лишь два слова: «Кровь сограждан!» И — прижал палец к губам. Этого оказалось достаточно, чтобы остановить фрондеров.

Не принимал он и немецких порядков, которые навязывал армии новый царь. «Русские прусских всегда бивали, чего же тут перенимать?» — такие его высказывания стали известны императору. Результат: отставка, опала, по сути, домашний арест. В свое северное имение Кончанское Суворов отправился под надзор некоего коллежского асессора. На полководца давили «экономически». Жена Варвара Ивановна, с которой он давно расстался, потребовала увеличения пансиона. «Мне сие постороннее», — отвечал Александр Васильевич, но в глубине души понимал, что плетью обуха не перешибешь, и, если приказывает государь, приходится подчиняться. Особо циничными были требования возместить польским магнатам убытки, причиненные во время войны, которую Суворов вел, разумеется, не по своей воле, но от имени России. Теперь же его принуждали платить по счетам, как будто в Польше он сражался не за Отечество, а ради личного интереса.

Вообще-то военачальник не раз путал личный карман с казенным, государственным — в непривычном для нас смысле. К примеру, из собственных средств расплачивался со строителями при возведении укреплений в Крыму и на Кубани.

Оказавшись в ссылке, от политики не отстранился. Его поражали и тревожили успехи молодого французского генерала: «О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает и природу, и людей; он обошел Альпы, как будто их и не было вовсе; он спрятал в карман грозные их вершины, а войско свое затаил в правом рукаве своего мундира... Великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастие свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, — он погибнет». Суворов понимал, что рано или поздно Бонапарт станет угрозой для нашей страны: «Ах! пора унять сего юного воина!»

Русский император был скор не только на расправу, довольно быстро сменил гнев на милость. Попытался было вернуть опального фельдмаршала в армию. Поскольку Россия в тот момент ни с кем не воевала, Суворов от такой чести уклонился. Однако в начале 1799-го и австрийцы, и англичане стали настаивать: союзную армию должен возглавить именно он.

Павел ему позволил: «Воюй по-своему, как умеешь», — и Александр Васильевич вернулся на службу. Гаврила Державин воспевал его и в дни опалы, а когда непобедимый полководец вновь приблизился к престолу, встав во главе воинства, приветственная ода не заставила себя ждать:

Гряди спасать царей, Суворов,
Избавить царства от раздоров
И власть в порфиру облещи;
Соименитому герою
Подобно, ты рожден судьбою
Коварства узел рассещи.

Как-то раз, проверяя компетентность офицеров штаба, царь спросил одного из суворовских адъютантов Семена Ставракова: «Какими языками владеешь?» Ответ был курьезный, зато честный: «Великороссийским и малороссийским!» Когда Павел попросил Александра Васильевича заменить «этого дурака», генерал-фельдмаршал то ли в шутку, то ли всерьез ответил: «Помилуй Бог, это у меня первый человек!»

Суворов предпочитал видеть рядом с собой людей расторопных, находчивых, знающих армию и готовых к лишениям — таких, как Семен Ставраков, а не утонченных сибаритов со знатными фамилиями. Полководец писал о себе: «Дайте дорогу моему простодушию, я буду вдвое лутче, естество мною правит»... «Я всех старее службою и возрастом, но не предками и камердинерством у равных».

С тех пор Ставраков служил своего рода талисманом российской армии и ее штаба. Он не только прошел бок о бок с выдающимся начальником все сражения Итальянского и Швейцарского походов, но и участвовал едва ли не во всех битвах, в которых принимала участие Россия в период Наполеоновских войн. В армии даже родилась юмористическая, но лестная для заслуженного ветерана поговорка: «Без Ставракова воевать никак нельзя».

С ним и цесарцы воевать умели

По прибытии в Вену Суворов устроил союзникам незабываемый спектакль. Австрийцы встречали его цветами и фанфарами. Утверждают, что в ответ Александр Васильевич скандировал: «Виват, Иосиф!» Напрасно останавливал его ехавший с ним посол, уточняя, что в этой стране теперь правит Франц II, а не Иосиф, — Суворов продолжал свое, приговаривая: «Помилуй Бог, не помню!» Стремительному командующему было не до мелочей. К тому же он не упускал случая продемонстрировать независимость и от венского престола, и от военного совета — пресловутого Гофкригсрата.

Его пригласили в оперу, на «Волшебную флейту». После спектакля Суворов благодарил австрийцев: «Помилуй Бог, хорошо! Но наш полковой оркестр звучал и получше!»

В Вене он пробыл 10 дней и на прощание получил от императора Священной Римской империи Франца инструкции по ведению первого этапа кампании. Речь шла о защите австрийских владений  с постоянной оглядкой на тамошнего стратега барона Франца фон Тугута, а главной задачей ставилось оттеснение французов к реке Адде. Согласиться с этим Суворов не мог, не для того он оставил Кончанское. А потому решил: «Кампания начнется на Адде, а кончится, где Богу будет угодно».

Когда маркиз Иоганн фон Шателер спросил его о намерениях, в ответ услышал рассеянное: «Штыки, штыки...» Русского военачальника более всего беспокоило неумение союзников побеждать за счет штыковых атак, но делиться подробными соображениями с чужеземцем он не считал нужным.

В страну, о которой грезил еще в детстве, на родину Корнелия Непота, Тита Ливия и Цицерона, туда, где маршировали легионы Юлия Цезаря, Суворов отправлялся впервые. У итальянских берегов уже действовала эскадра Федора Ушакова. Морякам удалось невозможное: они освободили от французского гнета Ионические острова, штурмом взяли мощные крепости Видо и Корфу, организовали первое за несколько веков независимое греческое государство. Фельдмаршал успел поприветствовать славного адмирала в своей манере: «Ура русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: Зачем не был я при Корфу, хотя бы мичманом!»

Федор Федорович штурмовал бастионы в начале марта. Александр Васильевич в те дни готовился к походу. В Вероне его встречала армия. Первым на глаза попался надежный, но бесхитростный генерал Андрей Розенберг. Командующий тут же к нему обратился: «Дайте мне два полчка пехоты и два полчка казаков!» Не знавший суворовских повадок Розенберг вполне серьезно ответил: мол, вся армия в вашем распоряжении. Однако фельдмаршал остался недоволен и на следующий день свою странную просьбу повторил. Розенберг снова не сумел отреагировать должным образом. Выручил Петр Багратион: «Мой полк готов, ваше сиятельство», — он сразу сообразил, что речь идет об авангарде, а Суворов привык к тому, что его понимали с полуслова. Старик просиял и расцеловал Багратиона. Краткая инструкция авангарду стала принципом всей кампании: «Голова хвоста не ждет. Как снег на голову». А кроме того, наказ — чтобы штыки у всех были острые, как шилья, иначе не побить француза.

Не советуясь с Тугутом (зачем отвлекать столь занятого господина), Суворов перво-наперво принялся обучать австрийские части хитростям штыкового боя. Дело оказалось непростым, и тем не менее вскоре учитель мог себе позволить слегка прихвастнуть: «Со мной и цесарцы воевать умеют».

Он надеялся найти на Апеннинах союзников и обратился к местным жителям с таким воззванием: «Вооружитесь, народы Италийские! Стремитесь к соединению под знамена, несомые на брань за Бога и веру, и вы победоносно восторжествуете над враждебными сонмами. Для защиты Святой Религии, для восстановления вашего законного правительства, для возвращения собственности вашей сражается и проливает ныне кровь свою союзное воинство двух Августейших Монархов. Не обременили ли вас правители Франции безмерными налогами? не довершают ли они вашего разорения жестокостью военных поборов? — и все горести, все бедствия изливаются на вас под именем свободы и равенства, — свободы, которая повергает семейства в плачевную бедность, похищает у них сынов, и против воинства вашего Государя, вашего возлюбленного отца, защитника Святой Религии, принуждает их сражаться!»

Военной помощи освободителям итальянцы не оказали. Правда, приветствовали русских шумно и радушно, как, впрочем, незадолго до того французов.

Италия как прелюдия

Данное австрийцам обещание он выполнил. Первое генеральное сражение произошло 26 апреля на берегах Адды. Перед этим у французов сменился главнокомандующий: вместо Луи Шерера на итальянскую сцену вышел знаменитый генерал, достойный соперник Бонапарта Жан Виктор Моро. Суворов оценил рокировку на свой лад: «Мало славы было бы разбить шарлатана. Лавры, которые похитим у Моро, будут лучше цвести и зеленеть». Русские и австрийцы, переправляясь через реку, наступали широким фронтом. Победа открыла им путь на Милан. Там они встретили пасхальное воскресенье.

Летом последовали победы при Треббии и Нови — одна другой ярче. Суворов разгромил французов в трех генсражениях подряд. Ни одна армия и ни один полководец не повторили этого достижения. Триумфатор был уверен: «Италия — это прелюдия... Уже из Турина я намеревался идти через Гренобль в Лион, а оттуда — до Парижа, но прежде только покончив с Италией. Мне же в разгар моих военных операций мешает педантизм Вены». Парижские обыватели уже заключали пари, спорили о том, через сколько дней русские генералы и офицеры будут ужинать на Елисейских Полях. Австрияки этот путь преградили — не штыками, бюрократическими маневрами.

Европа выучила фамилию Суворова еще после взятия им Измаила (1790). Итальянский поход эту славу приумножил. Король Сардинии Карл-Эммануил присвоил ему княжеский титул с почетной приставкой «кузен короля», а также чин Великого маршала войск Пьемонтских. Адмирал Александр Шишков о новых суворовских успехах писал так:

Не в латах, на конях, как греческий герой,
Не со щитом златым, украшенным всех паче,
С нагайкою в руках и на козацкой кляче
В едино лето взял полдюжины он Трой...
Одною пищею с солдатами питался.
Цари к нему в родство, не он к ним причитался.

Никогда не видевшие Суворова, иностранные художники рисовали его эдаким монстром, усатым солдафоном. Отражали на холстах собственные стереотипы отношения к России и ее армии. Но спрос на портреты русского полководца был столь велик, что за них выдавали даже изображения Джорджа Вашингтона.

В одной из вышедших вскоре после смерти Александра Васильевича книг завзятый поклонник Наполеона изощрялся в злословии: «Суворов был бы всего-навсего смешным шутом, если бы не показал себя самым воинственным варваром. Это чудовище, которое заключает в теле обезьяны душу собаки и живодера. Аттила, его соотечественник и, вероятно, предок, не был ни столь удачлив, ни столь жесток». Зная о подобных измышлениях на свой счет, русский гений, когда еще был жив, парировал: «У этого наемника историка два зеркала: одно увеличительное — для своих, а уменьшительное — для нас. Но потомство разобьет вдребезги оба, а выставит свое, в котором мы не будем казаться пигмеями».

Итальянская кампания резко поменяла соотношение партий в тогдашнем европейском оркестре. Для генерала Бонапарта она стала поводом к захвату власти в Париже. Во всех поражениях он обвинил Директорию и сумел возвыситься после переворота 18 брюмера. Император Павел разочаровался в союзниках и был готов к сотрудничеству с «исчадием революции», будущим императором Франции. Тех, кто мечтал о мировой гегемонии, окоротить в то время не удалось. Война в Европе продолжалась еще 15 лет.

В 1812 году на Россию навалился враг окрепший, еще более мощный. Но наученные Суворовым побеждать «чудо-богатыри» встали на защиту Отечества. Многие из них прошли вместе с генералиссимусом полный курс этой великой науки в Италии.

Иллюстрация на анонсе: А. Коцебу. «Сражение при Нови»