Уходящий берег Крыма он запомнил навсегда

Имя Николая Туроверова, несмотря на множество посвященных ему публикаций, фильмов и телепередач, до сих пор, увы, известно в России далеко не каждому. Донской казак, покинувший Крым вместе с последними частями Врангеля, он с потрясающей силой воспел родные степи и станицы, выразил трагедию изгнания и ужасы Гражданской войны. Почти всю жизнь провел во Франции, но трудно найти другого поэта, который бы столь же пронзительно писал о Родине. Николай Николаевич точно знал, что никогда больше ее не увидит, и тем не менее ярко, зримо, точно воссоздавал в стихах ее образ.

Казачий Есенин

Все те же убогие хаты,
И так же не станет иным
Легко уходящий в закаты
Над хатами розовый дым.

Как раньше, при нашем отъезде,
Все так же в российской ночи
Мерцают полярных созвездий
В снегах голубые лучи

Возможно ли мучительную ностальгию, тоску по несчастной, бесконечно любимой Отчизне передать еще более выразительно, проникновенно...

Лет пятнадцать назад известный композитор Игорь Матвиенко создал на стихи Туроверова песню, которую тут же спели дуэтом Николай Расторгуев и Никита Михалков. Многие россияне впервые соприкоснулись с берущими за душу строками: «Уходили мы из Крыма/ Среди дыма и огня,/ Я с кормы все время мимо/ В своего стрелял коня». Это было одно из самых популярных стихотворений в русской эмигрантской среде XX столетия. В СССР таким строфам, сочиненным самым настоящим белогвардейцем, разрешения к печати не могло быть в принципе.

Зарубежные соотечественники Николая Николаевича боготворили, правда, критики-эстеты с подозрением относились к его мощному, яркому таланту — слишком далек он был от декадентского наследия Серебряного века. В то же время сотни тысяч казаков, бывших белых офицеров и солдат, священников, представителей других социальных слоев исчезнувшей Империи переписывали эти стихи от руки, читали детям. Недаром Туроверова называли «казачьим Есениным», а также «Бояном казачества».

Как счастлив я, когда приснится
Мне ласка нежная отца,
Моя далекая станица
У быстроводного Донца.

...И слез невольно сердце просит,
И я рыдать во сне готов,
Когда вновь слышу в спелом просе
Вечерний крик перепелов.

Автор этих строк родился в марте 1899 года на Дону, возле Старочеркасска, в Манково-Березово. Семья принадлежала к старинному, чтившему традиции казачьему роду.

Утопающая в зелени станица Каменская — именно здесь в 1917-м будущий стихотворец оканчивает семь классов реального училища, а в школьном журнале «К свету» публикует свой первый стих «Откровение».

С началом Первой мировой становится не до учебы. Николай, следуя законам казачьей чести, поступает в Лейб-гвардии Атаманский Его Императорского высочества наследника цесаревича полк. С ранней юности начальные этапы российской Голгофы он проходит под свист пуль. В сентябре 1917-го за мужество в бою его производят в урядники, а после командируют на Дон, где зачисляют в Новочеркасское военное училище. Получить здесь офицерское звание ему не суждено. Николай Туроверов приходит в отряд легендарного партизанского командира Василия Чернецова. Затем — плен, освобождение, участие в битвах, ранения... Позже, в эмиграции, он расскажет об этом так: 

Дымилась Русь, горели села,
Пылали скирды и стога,
И я в те дни с тоской веселой
Топтал бегущего врага,

Скача в рядах казачьей лавы,
Дыша простором диких лет.
Нас озарял забытой славы,
Казачьей славы пьяный свет.

Прощай, Россия

Далее — Степной поход, возвращение в Новочеркасск, жестокие схватки, отступление под ударами красных на Кубань, Новороссийск и Крым, откуда вместе с частями Врангеля приходится покинуть страну на одном из последних пароходов — как выяснилось, навсегда.

Мы шли в сухой и пыльной мгле,
По раскаленной крымской глине,
Бахчисарай, как хан в седле,
Дремал в глубокой котловине. 

И в этот день в Чуфут-Кале,
Сорвав бессмертники сухие,
Я выцарапал на скале:
«Двадцатый год — прощай, Россия». 

А в продолжение печально-трагической темы:

Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля,
Полосою синего фетра
Исчезала в тумане земля. 

Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук.
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук.

Известный ростовский исследователь казачества Константин Хохульников, много сделавший для того, чтобы Туроверова узнали на Родине, составил перечень наград (и «наград» — увечий), полученных им за время Гражданской. Список — более чем внушительный: пять раз был ранен, удостоен Георгиевской медали 4-й степени; ордена Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость»; Св. Анны 3-й степени, Св. Станислава 3-й степени. А кроме этого — знак Степного похода и значок партизанского отряда В. М. Чернецова.

На борт парохода Туроверов поднялся вместе с красавицей-женой Юлией Грековой, тоже принадлежавшей к древнему казачьему роду. Они жили с другими казаками на греческом острове Лемнос — в палатках, в холоде и голоде. Потом отправились на Балканы. А в 1921-м родилась их единственная дочь Наталья.

В той части Королевства сербов, хорватов и словенцев проходил прежде Солоникский фронт, оставивший после себя множество мин, боеприпасов, брошенного оружия. Казаки с риском для жизни собирали эти трофеи. Туроверову предстояли изнурительные работы на мельницах и лесозаготовках. На руках была маленькая дочка, и требовалось не только выжить самому, но и прокормить семью.

С появлением в Европе огромной армии русских изгнанников стали возникать эмигрантские издания: большие журналы, газеты, печатные листки; тиражами в тысячи экземпляров и малые, однодневки. И вот в изданиях беженцев-станичников, а потом в болгарской газете «Казачьи думы» начинают появляться чудесные стихи, которые сразу же обращают на себя всеобщее внимание. Строки Туроверова несли нечто большее, чем красивую поэзию. На глазах эмигрантов родился художник слова национального масштаба. Вот что отмечал известный летописец русского Парижа Иван Лукаш: «Сборник стихов Николая Туроверова оставляет у читателя впечатление необыкновенной свежести, строя и силы. Омывающая свежесть, крепость изображения, почти телесное ощущение вещей — читатель это чувствует в стихах Туроверова. Николай Туроверов — потомок старой, славной казацкой семьи. Он прозрачными и смелыми казацкими глазами смотрит на мир, и его степная донская душа своеобразной мощью сочетается с ясным, пушкинским чувством вселенной».

От этих стихов было невозможно оторваться, настолько все в них было просто и ясно, а главное, удивительные образы, метафоры оказались невероятно созвучны мыслям и чувствам русских изгнанников.

В начале 1925-го поэт подал документы на поступление в Парижский университет и переехал в столицу Франции. Сначала пришлось работать на рынке, носильщиком, затем — в банке «Диас», где он прослужил почти сорок лет и считался олицетворением честного отношения к своему труду.

В телесериале «Русский выбор» Никита Михалков, стоя у могилы Туроверова в Сент-Женевьев-де-Буа, читает его стихи, посвященные приютившей стране: 

Лучшие тебе я отдал годы, 
Все тебе доверил, не тая, 
Франция, страна моей свободы, 
Мачеха веселая моя.

Насколько же подходящие слова нашел этот израненный подъесаул: веселая, подарившая свободу мачеха, но — не мать.

На страницах «Станицы»

Здесь его талант развернулся в полную силу. «Казачьи думы», «Станица», «Родимый край», «Возрождение», «Россия»... Множество изданий с удовольствием публиковали стихи молодого казака, даже выпускавшиеся исключительно либерально настроенными деятелями культуры «Современные записки». Что уж тут говорить, если сам «мэтр» литературного Парижа Георгий Адамович, в целом не испытывавший симпатии к безудержной, могучей силе, бившей из туроверовских строк, не мог не признать: «Замечателен его дар пластический, его способность округлять, оканчивать, отделывать без манерности, — одним словом, его чутье художника».

У него был еще один великий дар. Этот коренастый, невысокого роста мужчина с его любимой присказкой-прибауткой «Стой и не боись», выдержавший под ударами прикладов красноармейцев, когда его вместе с Чернецовым захватили в плен, обладал фантастическим талантом объединять людей. Стал в изгнании одним из главных хранителей памяти о казацкой и военной истории.

Названия статей, которые он публиковал на страницах, пожалуй, основного казачьего издания в зарубежье «Станица», говорят сами за себя: «Державинское послание к казакам», «Платов и его английские изображения», «Казаки в изображении иностранных художников», «Гоголь — Репин — Запорожцы», «Дочь Платова»...

А еще Туроверов был одним из руководителей «Кружка казаков-литераторов», много лет возглавлял «Казачий Союз», издавал «Казачий альманах».

Значительную роль в судьбе поэта-историка сыграло знакомство с бывшим помощником военного атташе Российской империи во Франции генералом Дмитрием Ознобишиным. Тот собрал огромную коллекцию уникальных русских книг, гравюр и карт — более 10 000 единиц хранения. Туроверов, невзирая на свою огромную занятость, сумел все это наследие описать, причем по самым совершенным библиографическим правилам.

Во многом благодаря ему сохранился архив Лейб-гвардии Атаманского полка, были организованы парижские выставки «1812 год», «Суворов», «Лермонтов». В 1937-м на весь свет прогремела обширная экспозиция «Пушкин и его эпоха», подготовленная к 100-летию гибели великого поэта Сергеем Лифарем. Мало кто знает, что залы, посвященные «Капитанской дочке» и «Истории пугачевского бунта», были собраны именно Туроверовым.

Торжествовать конечную победу

В одной из записок Николай Николаевич о себе обронил: участвовал в «трех войнах, застав Первую мировую». В последний раз он пошел воевать в 1939-м в составе французского Иностранного легиона, как когда-то в Атаманский полк — добровольцем. За мужество и профессиональные навыки был назначен командиром эскадрона 1-го Кавалерийского полка.

Почти два года сражался в Африке, создав при этом изумительный, эдакий гумилевский цикл. 

Все равно, куда судьба ни кинет, 
Нам до гроба будет сниться сон: 
В розоватом мареве пустыни 
Под ружьем стоящий легион.

Туроверов боготворил тезку-предшественника, считал произведения Гумилева и, естественно, Пушкина недосягаемыми вершинами в поэзии. А еще чрезвычайно ценил Ахматову.

До войны у него вышло три сборника, четвертый увидел свет в занятом немцами Париже, где поэт провел все годы оккупации. Однако — в отличие от некоторых своих товарищей — никогда не переносил ненависть к поломавшей их жизни Советской власти на Родину. В 1944-м на литературном вечере в Русской консерватории прочел стихотворение «России», и присутствовавшие были в шоке. Видать, так никто и не объяснил фашистам, что значили строки: 

Тебе не страшны голод и пожар, 
Тебе всего уже пришлось отведать, 
И новому ль нашествию татар 
Торжествовать конечную победу.

Тогда же был написан потрясающий стих «Товарищ», посвященный бывшему врагу, червонному казаку, уцелевшему в период Гражданской: 

Тогда с тобой мы что-то проглядели, 
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть, 
Не для того ль мы оба уцелели 
Чтоб вместе за Отчизну умереть.

Последние четверть века своей жизни он провел там же, в столице Франции. В порядком поувядшем эмигрантском мире продолжал свою ураганную деятельность.

В марте 1946-го им был организован Кружок любителей русской военной старины, в 1947-м благодаря его усилиям появился одноименной сборник. Там были опубликованы две его статьи — «Кое-что из Суворовской старины» и «Иностранцы-современники о русской армии Екатерининской эпохи». Александр Суворов всегда оставался его любимым героем. Туроверов долгие годы собирал материалы о великом фельдмаршале, готовил большую книгу. О том, какой могла бы стать эта работа, свидетельствует изумительная новелла «Конец Суворова», опубликованная в 1960-м в США, в русском издании «Новый журнал».

В 1950 году Николай Николаевич потерял жену. Продолжал, как и прежде, много работать, возглавлял «Казачий Союз», организовывал полковые праздники, выпускал казачьи издания и, конечно, писал стихи. Последний сборник вышел в 1965-м.

На закате дней тяжело болел, дело дошло до ампутации ноги, но сдаваться было не в правилах этого удивительного человека. Хотя силы оказались не беспредельны.

«Общество ревнителей русской военной старины с глубоким прискорбием извещает о кончине 23 сентября 1972 г. одного из основателей общества, подъесаула Лейб-гвардии Атаманского полка Николая Николаевича Туроверова, талантливого поэта и доблестного воина», — сообщалось в товарищеском некрологе. Замечательного казака похоронили на всем известном русском кладбище в Париже, в одной могиле с супругой. Через несколько лет там упокоилась и их дочь Наталья.

А все им сделанное продолжает жить и поныне. Превосходные стихи находят все новых и новых почитателей.