Хранитель времени

Некогда романы Дмитрия Балашова стояли на полках в каждом доме, где проживала русская-советская интеллигенция, — рядом с томиками Карамзина и Соловьева, прозой Распутина, Белова, Абрамова, альбомами и открытками с видами церквей, репродукциями икон Андрея Рублева. Он входил в круг патриотов-почвенников, объединившихся вокруг журнала «Молодая гвардия», стал одним из создателей знаменитого ВООПИиКа, а позже — Фонда славянской письменности и культуры. За исторической беллетристикой не затерялись работы профессионального фольклориста и острого публициста, со дня рождения которого 7 ноября исполняется 90 лет.

Экстраординарными случаями, экстремальными моментами жизнь Балашова была наполнена сверх меры. Уже в зрелом возрасте он увлекся трудами Льва Гумилева с его «пассионарностью», и это ничуть не удивляет — сам был таков. По свидетельству близко знавших Дмитрия Михайловича людей, писатель постоянно попадал в переделки-передряги. И ножом получал в спину, и топором в драке по голове, и с обрыва в реку в машине падал, и в своей избе на Онеге горел.

История происхождения его имени и фамилии также весьма нетривиальна. В свидетельстве о рождении он звался Эдвардом Михайловичем Гипси. Кроме отчества, остальное — придумка отца, Михаила Кузнецова, поэта и актера, избравшего творческий псевдоним не только себе, но и сыновьям. Родитель будущего литератора издал один стихотворный сборник и сыграл эпизодическую роль в фильме «Чапаев», а умер в начале ленинградской блокады. Пережив страшную зиму в городе на Неве и оказавшись в 1942-м с матерью в эвакуации на Алтае, Эдвард с младшим братом Генриком решили сменить экзотические имена на Дмитрия и Григория. Поменяли и странную фамилию. Однако почему-то не вернулись к наследственной, а выбрали понравившуюся... по телефонной книге.

После войны Дмитрий Балашов поступил в Ленинградский театральный институт им. А. Островского, но в итоге выбрал иную стезю. Сперва педагогическую, поработав преподавателем истории искусства в Вологодской и Новгородской культпросветшколах, затем филологическую. Потрудился и лаборантом в школе, и рабочим в парке, художником-оформителем и руководителем в театральном кружке. В экспедициях по Русскому Северу и Уралу изучал местные обычаи и фольклор. Выпустил несколько академических сборников: «Народные баллады», «Сказки Терского берега Белого моря», «Как собирать фольклор», фундаментальное исследование «Русская свадьба». Окончил аспирантуру в Институте русской литературы. Преподавал в Институте языка, литературы и истории Карельского филиала АН СССР в Петрозаводске. Защитил кандидатскую диссертацию.

— Прежде беллетристики Дмитрий стал известен мне и многим другим замечательными трудами по фольклору, житиям святых. Далее — острыми статьями, сразу же вписавшими его имя в патриотический лагерь, — делится воспоминаниями писатель Владимир Крупин. — Он выступал против уничтожения сохранившихся на Севере деревянных церквей, а позже — против поворота северных рек, ратовал за возрождение ремесел, традиционного крестьянского хозяйства.

Его очерки 1960-х «Современность вековечного», «С чужого плеча — себе дороже», «Урал мастеровой» ложились в русло возвращения к национальным истокам, опамятования, которое несли в своем творчестве «деревенщики». Одновременно с этим, начиная с «Господина Великого Новгорода», опубликованного в журнале «Молодая гвардия» в 1967 году, пошли один за другим исторические романы Балашова. И сразу же поразили читающую публику глубиной проникновения в древние времена — не только знанием материала, достоверными деталями, но и философской мудростью, лиризмом.

Очень ярко определил балашовский дар исторического тайновидца Владимир Личутин: «Он как-то вдруг и с не познанной нами легкостью вошел в давно истекшее время, как вернулся бы странник в покинутый отчий дом: осмотрелся у порога, одним долгим грустным взглядом охватив всю избу, а пройдя затем в красный угол, обмахнул с лавицы сиротскую пыль, уселся плотнее и принялся изучать неспешным взором все имение, уже привыкнув к нему и вновь признавая за свое, вечное».

Широкую известность Балашову принес роман «Марфа-посадница» (1972) — про судьбу неудавшегося отпадения Новгорода от великокняжеской Москвы, а следом — главный труд-подвиг писателя, многотомный цикл «Государи Московские». Начинался он «Младшим сыном» (1975) — о создании Московского княжества отпрыском Александра Невского князем Даниилом, а завершился недописанным произведением под названием «Юрий» (2000) — о драматической борьбе за московский престол во времена Василия II. Заметным достижением стало «троекнижие» «Святая Русь» (1991–1997) — о годах княжения Дмитрия Донского, Куликовской битве, преподобном Сергии Радонежском, сожжении Москвы Тохтамышем. За «Государей Московских» Балашова наградили Большой литературной премией Союза писателей России.

Кроме того, Дмитрий Михайлович умудрился написать два историко-литературных сочинения, основанных на зарубежных событиях, — повесть «Деметрий из Херсонеса» и роман «Бальтазар Косса».

Русский литературный мир знавал немало авторов, специализировавшихся на исторических темах. Однако до Балашова, пожалуй, не было писателя, который бы создал столько на древнерусском материале и с такой глубиной философского осмысления национального бытия.

На страницах его романов, как живые, встают десятки известных по летописям и реконструкциям персонажей. Их образы иногда вызывают разночтения. Вот деятельная, благородная защитница древних вольностей Новгорода и в то же время сепаратистка, с точки зрения нарождающегося единого государства, Марфа Борецкая. А вот трагические и неоднозначные фигуры князей Симеона Гордого и Василия Темного; малосимпатичный Иван Калита, начавший, однако, новое собирание Руси; сильный духом, но обреченный на политическое поражение тверской князь Михаил Ярославич...

Бремя русской власти и ее высокий смысл, миссия правителя и долг подданных, моральные качества князя, боярина, смерда и значение соборной воли народа, роль личности и участие Божественного Провидения — все эти сложные соотношения, онтологические пропорции возникают в диалогах подлинных и выдуманных исторических персонажей. Им сразу же веришь, сопереживаешь, а после стараешься многое додумать, прочувствовать вместе с автором.

Собственный взгляд писателя на события и героев проявлялся чаще всего исподволь, но иногда довольно ясно и даже страстно, как было свойственно его натуре. Например, симпатии к новгородцам при явно прохладном отношении к московским «узурпаторам» в первых его романах. За это Дмитрия Михайловича мягко журили соратники-«почвенники». О дефиците «объективности и мудрого историзма» в «Марфе-посаднице» писал Сергей Семанов. Александр Казинцев в «Нашем современнике» указывал на этический парадокс: преступления, которые в произведениях Балашова православные люди совершают для высших государственных целей, трактуются им как их личные подвиги мученичества. Упрекали его и в сочувствии к новгородским еретикам той эпохи.

И все же в «Государях Московских» видение писателя становится все более классическим, державно-православным — несмотря на нешуточное увлечение теорией Льва Гумилева, учеником которого он себя числил.

«У меня была цель, — признавался в одном из интервью Балашов, — так как исторические труды читают единицы, я решил в романах вернуть русскому народу его историю».

Сравнивая эти книги с романами Валентина Пикуля, читатели порой находят, что вторые легковеснее, ближе к развлекательной литературе. Но тут же задаются вопросом: а можно ли считать такого рода прозу вполне подходящей для постижения родной истории? Мнения на сей счет высказываются разные. Например, Владимир Крупин полагает, что нельзя, историков-классиков подобное чтение не заменит:

— Я называю это «фантастикой наоборот». Спросил как-то Дмитрия: «Ну откуда ты знаешь, что князь говорил митрополиту, ты за ним с магнитофоном бегал?»

Однако собратья по перу и даже крупные историки, археологи, литературоведы, такие, как Валентин Янин и Дмитрий Лихачев, тепло отзывались о романах Балашова. Неизбежная в подобных сочинениях фантазия художника не смущала профессионалов. Ведь она базировалась на превосходном знании материала. А помимо того, была талантлива.

— Балашов был очень ярким человеком, — свидетельствует Крупин, — даже внешне: цыганские смазные сапоги, косоворотка с красным кушаком... Когда мы вместе оказались в Венеции, за ним зеваки бежали стаями, такого персонажа там еще не видали. Кричит на всю улицу: «Мне надо видеть мост Риальто!» А я ему: «Одного тебя не отпущу». Пришли на мост, он огляделся и говорит: «Да, все так и было». Немножко позер, актер — гены сказывались. Спорили как-то за полночь в писательской компании, как водится, о судьбах России. Вышли из дома под утро, попрощались, и вот Дмитрий, уже перейдя улицу, вопит мне оттуда: «Володя, ненавижу Петра!»... Но при этом всегда был аккуратен, подтянут, никогда я не видел, чтобы он выпил лишку. Что-то офицерское в нем сквозило, хотя и не служил ни дня...

В постсоветскую эпоху публицистика Балашова стала особенно резкой и бескомпромиссной. С болью писал о попрании национального достоинства народа и державных традиций, о политиках-предателях и презренных компрадорах. Его развернутая программа спасения государства «Заметки на полях истории» вышла в «Нашем современнике» уже после трагической гибели писателя.

О нем часто вспоминают в Новгороде. В этом городе Дмитрий Михайлович жил с 1984 года, а в 1997-м стал почетным гражданином. Интересно, что там же он, 57-летний, в первый и последний раз снялся в кино — в героической роли второго плана. Играл художника Реброва в фильме «Господин Великий Новгород», рассказавшем о подпольщиках времен фашистской оккупации.

Увековечить память писателя новгородцы решили после его смерти: повесили мемориальную табличку на доме по улице Славной, присвоили имя Дмитрия Михайловича Центральной городской библиотеке, где с 2002-го регулярно проводятся Юношеские Балашовские чтения; в 2008-м открыли посвященный ему музей; в июне этого года в новом городском сквере установили бюст.

— Для него, в отличие от всех нас, история была живой, — подчеркивает Крупин. — Одно то, что он сумел увлечь и, надеюсь, еще долго будет увлекать соотечественников нашим славным прошлым, снискало ему благодарность потомков... 

В романе «Великий стол» Балашов оставил своего рода завет, по накалу и страстности сравнимый с проповедью: «От нас, живых, зависит судьба наших детей и нашего племени, от нас и наших решений. Да не скажем никогда, что история идет по путям, ей одной ведомым! История — это наша жизнь, и делаем ее мы. Все скопом, соборно. Всем народом творим, и каждый в особину тоже, всею жизнью своею, постоянно и незаметно. Но бывает также у каждого и свой час выбора пути, от коего потом будут зависеть и его судьба малая, и большая судьба России. Не пропустите час тот!»

Фото на анонсе: Александр Овчинников/ТАСС