Доказательство от Несмелова

В 1897 году профессор Казанской духовной академии Виктор Несмелов (1863–1937) опубликовал первую часть своего фундаментального труда «Наука о человеке». В 1903-м вышло продолжение книги. Это событие должно было потрясти философский мир: на русском языке появилась работа, сопоставимая с кантовской «Критикой чистого разума» и гегелевской «Феноменологией духа». 

Она содержит абсолютно оригинальную, перспективную систему, подкупающую стройностью и логичностью перехода от психологии чувственного восприятия к необходимости спасения человека во Христе. Как в мировой философии возникли платонизм, картезианство, кантианство, гегельянство, ницшеанство, так должно было возникнуть и несмелианство. Но, увы...

Несмелов — слишком философ, «трудно перебросить от него мост к современной мятущейся душе, его совсем не знают и не ценят, его нужно открыть и приобщить к современности», — рассуждал Николай Бердяев, решившийся в 1909 году прочесть доклад о философии Несмелова.

На языке тогдашней интеллигенции, пусть и возвратившейся как будто от марксизма к идеализму, формула «приобщить к современности» означала не что иное, как использование для атаки на самодержавие и церковь. Но сделать это с идеями казанского философа было решительно невозможно. В своем тонком психологическом анализе превращения ангела света в мятежника-сатану Несмелов дал уничтожающее философское описание механики любых революций: «Первый ненавистник божественного миропорядка, прикрываясь мнимой любовью к своим собратьям и будто бы ратуя за их интересы, искусно забросил в них ложную мысль… что Бог создал мир только в удовлетворение своему эгоизму; затем он, вероятно, забросил в них мысль, что при других условиях существования они могли бы достигнуть такой высокой степени совершенства, что были бы достойными божеской славы; еще он забросил в них мысль, что будто насущные интересы их жизни не только чужды, но и совершенно противны Божиим намерениям, так что в Боге они будто бы имеют лишь своего бессердечного повелителя и потому оказываются лишь жертвами Его мнимой тирании».

Революция, однако, все же встала на пути между идеями Несмелова и их всеобщим признанием. Сперва была закрыта Казанская духовная академия, затем в 1930 году Несмелов был брошен в тюрьму как контрреволюционер-церковник, выпущенный на свободу через два года из уважения к заслугам погибшего сына-революционера (что сам философ расценивал как главную трагедию своей жизни), Виктор Иванович скончался летом 1937 года, за месяц до начала «большого террора» (в дни которого, останься он в живых, непременно был бы расстрелян). Его философия оказалась почти всеми забыта.

В чем же состояла система, которая, узнай мы о ней вовремя, была бы признана оригинальнейшим русским вкладом в историю человеческой мысли, заняла бы особое место в числе влиятельнейших философских доктрин?

«Наука о человеке» подводит нас к выводу о неустранимой двойственности положения человека в мироздании. С одной стороны, каждый — это просто материальное тело, тварная оболочка в мире, где действуют законы природной необходимости. Человек-вещь полностью захвачен потоком чувственных восприятий, а те определяют представления, наполняющие наше сознание. Одни внешние впечатления приносят удовольствие, другие причиняют страдание, и жизненная стратегия homo sapiens состоит в том, чтобы избегать последних, стараться быть окруженным тем, что приносит радость. Таков материальный идеал счастья — испытывать лишь удовольствия. Разумеется, подобное невозможно, поскольку мир полон суровых и жестоких реалий, а значит, деятельность ищущего счастья человека подчинена принципу максимально комфортного приспособления.

Наше самосознание — тут Несмелов опирается на Декарта — это единственный факт, который не следует оспаривать. Человек не может воспринимать себя как вещь среди других вещей, он дан себе как «я», мыслящее и сознающее. Присмотревшись к собственному внутреннему опыту понимаем, что внешний мир предстает перед нами не в готовом виде, а формируется активно действующим разумом. Мышление не просто обрабатывает чувственную реальность — мы вдруг обнаруживаем, что мысль свободно и творчески перешивает ткань действительности, порой создавая план ее преобразования. Мы способны не только понять, но и переделать мир.

Оказывается, что человек не столько приспосабливается к миру, сколько подчиняет его себе. Наша мысль гораздо больше данного нам в ощущении. Сознание тяготеет к свободе — в обращении с миром и с собственным содержанием. Человек как духовная реальность воспаряет над своим физическим воплощением, ощущает стремление к тому, чтобы быть творцом и гарантом чаемой, высшей свободы.

Вся европейская мысль ХХ столетия была построена на отрицании предпосылок несмеловской теории. От Фрейда и Витгенштейна до Фуко и Бурдье философы, психологи, социологи доказывали, что человек не знает самого себя, что его мышление полно скрытых препон, барьеров, создаваемых и бессознательным, и культурными парадигмами, и ловушками языка, и устоявшимися социальными практиками. ХХ век поставил под сомнение главный несмеловский тезис, задав как бы от лица рефлексирующей персоны вопрос: «Я ли мыслю? Или — некто и нечто вместо меня, а мое «я» является всего лишь культурной и психологической иллюзией».

В жерновах этого гуманитарного гиперкритицизма философия Виктора Несмелова должна была перемолоться без остатка. На деле же его конструкция охватывает своим объяснением все означенные теории. Тяготеющие над человеческой мыслью предпосылки — это часть внешней реальности, которая подчинена закону необходимости. «Внешним» для нас являются не только вещи, но и слова, и идеи. Однако наша способность взять под подозрение содержание своего сознания, то, что мы готовы усомниться даже в собственном «я», как раз и говорит об истинной свободе. Человеческая мысль оказывается больше себя самой, вольна критиковать и корректировать самое себя. А личность человека — сильнее его физической природы и может намечать для нее новые горизонты.

Идеальная способность нашего духа не равносильна, однако его действительной возможности. В повседневном бытии мы пребываем под внешним диктатом — будь то всемирное тяготение, климат, биологическая реальность или власть социума. Но дух человеческий сигнализирует об этом, казалось бы, единственно возможном для нас бытии как о неправильном, не соответствующем нашей истинной природе. Последнюю же обнаруживаем в своем самосознании.

Здесь философ формулирует центральный парадокс бытия, который по праву может быть назван «парадоксом Несмелова»: «Человек неизбежно вступает в замкнутый круг загадочных противоречий. Он сознает, что в пределах и условиях наличного мира он живет именно так, как только и можно ему жить по физической природе. И в то же самое время он сознает, что эта единственно возможная для него жизнь не соответствует его духовной природе. Между тем, та идеальная жизнь, которая бы соответствовала его духовной природе, не может быть достигнута, потому что она противоречит условиям физической жизни. В сознании и переживании этих взаимных противоречий человек необходимо приходит к сознанию себя как загадки в мире».

Человек не то, что он есть «на самом деле». Как данность он сильно отличен от того, что ощущает как призвание. Казалось бы, до той же мысли дошел Ницше со своим «сверхчеловеком», но немец так и не задал себе вопрос: а откуда у человека берется сознание того, что он может быть больше самого себя? Еще нелепее будет выглядеть этот вопрос, если смотреть на ситуацию с точки зрения дарвинизма: венец нынешней стадии эволюции не может встретить в жизни ничего важнее и совершеннее его. Тогда откуда же в нас идея о чем-то существенно большем, откуда столь яростное отрицание нашей физической данности?

И здесь звучит превосходно оформленное доказательство, ради которого Несмелов предварительно отверг все внешние аргументы, исходящие из представления о Боге как о предмете, данном нам в ощущении. Бог не может быть предметом внешней реальности, Он — не вещь, ни в каком смысле. И по той же причине не отражается в человеческом сознании, как в зеркале. Человек не видит образа Бога, но сознает таковой в самом себе, потому что создан по образу и подобию Божиему.

Наша духовная природа состоит из немыслимого, из того, что не подчиняется физическим законам мира. Мы притязаем на свободу, а вместе с тем обнаруживаем целесообразность, смысл мироздания, которое демонстрирует нам в своих внешних проявлениях, казалось бы, полную бессмысленность.

Несмелов дерзко перевернул одну из ключевых идей Фейербаха, придя к выводу: люди мыслят Бога по своему образу и подобию. Но верно и обратное утверждение: не имея в себе Его образа и подобия, человек не мог бы разумно мыслить ни о Боге, ни о себе, ибо ничто в мире вещей на Него не похоже. Мы осознаем свободу, смысл и целесообразность только потому, что мыслим так же, как Создатель.

И все же мы и Бог далеко не тождественны — русский философ одинаково далек и от пантеизма, и от априорного обожествления человека. Ощущая в себе иное, высшее бытие, люди видят, что в земной жизни таковое отсутствует. Мир и человек созданы как Божие откровение, однако, обращаясь к себе, обнаруживаем со всей очевидностью: мы не служим цели данного откровения. Сопоставляя свою внешнюю ограниченность и бессмысленность с внутренней безграничностью и высоким призванием, начинаем понимать: человек нуждается в спасении.

Несмелов весьма энергично отрицает мысль о том, что человек может спасти себя сам. Да, он может воевать с действительностью ради ее преобразования, создавать нечто небывалое. Но это новое, в том числе и создаваемая человеком культура, не более, чем приспособление к миру, а стало быть, все тот же путь, связанный с материальностью, овеществлением.

Лишь в нравственной жизни человек мог бы жить в согласии со своей богоданной природой, но именно здесь он, по сути, бессилен. «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю», — не раз повторяет Несмелов слова апостола Павла (Рим. 7:19). Логика философской системы настоятельно требует введения понятия о грехопадении. Несмеловская трактовка восстания сатаны и последовавшего за ним падения Адама и Евы — невероятно изящна. Сущность первородного греха, связанного с вкушением плода с заповедного древа — чтобы «быть как боги» — состояла в том, что прародители решили заменить внутреннюю духовную работу по приближению к Богу принятием внешних, материальных даров-соблазнов — «яко добрó дрéво въ снѣдь и яко угóдно очима видѣти и краснó éсть». Адам и Ева (только ли они?) решили заменить богопознание вкусной едой. Так первые люди «подчинили свою душевную жизнь механической причинности и тем самым ввели свой дух в общую цепь мировых вещей».

Иисус Христос единственный может исцелить человека. И не потому, что он приходит простить нам провинность перед Богом — «юридическое» толкование Искупления Несмелов решительно отрицает. Христос — Сын Божий. А стало быть, именно Он — Творец этого мира и косвенная причина (ни в коем случае не виновник) происхождения зла. Именно Творец находит способ исцелить творение. Сын Божий — лицо Святой Троицы, принявшее на себя полноту человеческой природы, а затем соединившее ее со Своей Божественной полнотой. Все человечество теперь стало участником жизни Господа. Смертью и воскресением Христа дарована людям причастность к той человеческой природе, которая явит себя при конце мира. Хотя и не для всех это станет благом — ведь, как подчеркивает Несмелов, возможно и осознанное служение души злу.

Мыслитель настаивает на особом значении идеи воскресения. Приход Христа не может остановить закона смерти, так как бессмертие разодранного грехом человека было бы бессмыслицей, бесконечным продлением его больного существования. Бессмертие души имеет мало общего с христианским мировидением: она есть не человек, а часть его, и в посмертии не живет так, как в соединении с телом. По смерти ей остается только вспоминать образы прошлой жизни и вздыхать о грехах. Лишь принесенное Христом воскресение восстанавливает цельного человека.

Начавшись с радикального, почти материалистического сенсуализма и тотального сомнения, несмеловская мысль развивается без единого логического сбоя и доходит до проповеди воскресения мертвых, надежды на всеобщее спасение милостью Христовой. Это, пожалуй, самый впечатляющий опыт синтеза философии и христианской догматики со времен святителя Григория Нисского, диссертацией о котором философ начал свой научный путь.

Все действительные и мнимые шероховатости идей Несмелова меркнут перед грандиозностью системы, базирующейся на анализе человеческого самосознания, блестяще сформулированном онтологическом парадоксе и головокружительном по своей убедительности доказательстве бытия Божия: если Бога нет, то почему мы мыслим так, как мог бы мыслить только Он? А значит, Бог есть, а человек — воистину Его образ. Что и требовалось доказать.

Автор — ​публицист, обозреватель телеканала «Царьград»

Иллюстрация на анонсе: Н. Рерих. «Знаки Христа». 1924