Александр МАТУСЕВИЧ

16.03.2022

Эпатажный спектакль по мотивам «Кармен» Константина Богомолова привезли из Перми в рамках «Золотой маски». Действо больше напомнило капустник «Камеди клуба», чем оперу Бизе.

Главной «бомбой» музыкальной афиши нынешнего фестиваля «Золотая маска» должна была стать «Кармен» Пермского театра оперы и балета — имя режиссера-постановщика Константина Богомолова всегда придает эпатажности. Премьера состоялась в Перми около года назад, и оттуда уже долетели крики как возмущения, так и восхищения этой постановкой, в соцсетях появились перепалки сторонников и противников нового акта творчества, а особо любопытные театралы могли найти в Сети кусочки пиратского видео. Общий знаменатель не давал усомниться — в Перми поставили что-то совершенно революционное, необычное, не вписывающееся ни в какие рамки и каноны.

И вот спектакль доехал до Москвы. Примечательно, что показ прошел на сцене Музыкального театра — того, где когда-то великий Немирович-Данченко сделал «Карменситу и солдата», радикально перелопатив оперу Бизе, и того, где осенью 2018-го Богомолов впервые попробовал себя в оперной режиссуре (постановка генделевского «Триумфа времени и разочарования»). Пермская опера также не впервые знакомит москвичей с модернизированной «Кармен»: в 2006-м на той же «Золотой маске» ею была показана версия Георгия Исаакяна, в которой одной из примечательных визуальных доминант сценографии были унитазы и писсуары — естественные потребности хор-миманс отправлял прямо на глазах у столичной публики (понятно, что это была имитация, но весьма натуралистичная).

Гигиеническая тема оказалась весьма важной и в богомоловской версии: вместо цветка Хозе получает от Кармен на память окровавленный тампакс — именно его он «свято сохраняет» в период девятимесячного (по Богомолову) тюремного заключения и предъявляет героине во втором акте как залог любви и верности. Срок неслучайный — Кармен на сносях и разрешается от бремени прямо на свидании с Хозе, акушером при этом выступает Цунига — по изначальной версии либретто, непримиримый соперник влюбленного солдата. Но, стоп: пересказывать все новации постановки нет ни смысла, ни возможности: во-первых, поскольку это уже секрет полишинеля, во-вторых, их такое количество, что на описание уйдет весь объем рецензии.

Собственно, весь спектакль — это одна сплошная новация, где от «Кармен» Бизе остались рожки да ножки. Если очень кратко изложить режиссерскую редакцию либретто — хотя это, конечно, никакая не редакция, а абсолютно новая история, — то дело обстоит примерно так: в предвоенной (перед Первой мировой) Одессе работница табачной фабрики еврейка Кармен соблазняет русского солдата из архангельской глубинки, венчается с ним по православному обряду, с головой окунается в революцию, партработу и общественную жизнь, в итоге закрутит роман с немецким киноактером Эскамильо Херцогом, снимающимся во вновь предвоенном (на этот раз перед Великой Отечественной — трагедия растянута на четверть века) приморском мегаполисе в киносериале про корриду (видимо, на киностудии имени Довженко), и закончит жизнь под звуки бензопилы — ведь расчлененка и маньяки это фирменный стиль режиссера Богомолова.

Но главная беда этого спектакля — не в режиссерском радикализме: в конце концов, самую популярную в мире оперу в век режиссерского доминирования куда уже только не отправляли и как уже только не переиначивали, этим никого не удивишь. «Бед» у пермской продукции несколько — какая из них плачевнее, сказать трудно.

Во-первых, стремление сказать сразу обо всем, насытить действо сотней тем и лейтмотивов, простебать всех и вся — и либералов, и консерваторов, и коммунистов, и националистов всех мастей, и феминисток с ЛГБТ, и еще кучу слоев и группировок, сорвать все мыслимые табу (тампакс тут и вправду только цветочек). Это оказывается для действа поистине роковым. Оно настолько перегружено, что в итоге получается уже даже не постмодернистская эклектика, а сущий хаос, в котором царит эстетика бездраматургийного, а то и вовсе бессмысленного капустника. Кажется, идеи нет никакой — кроме как зло посмеяться надо всеми. Если Богомолов тут воображает себя не ведающей страха Кармен, в своей смелости и свободолюбии идущей до конца, вплоть до саморазрушительного безрассудства, то у него это вполне получилось, и финал так же трагичен: вместо спектакля — хаотичная мозаика, пазл не сложился.

Впрочем, перед спектаклем, обращаясь к зрителям он заявляет: «Это творчество. Не знаю, можно ли это назвать искусством...». Похвальная в своей трезвости самооценка, жаль, что поздновато пришедшая на ум: искусством это и впрямь назвать очень затруднительно. А если еще узнать, что перед московским показом из титров (французское пение сопровождается русским текстом, не имеющим ничего общего с исходником) спешно вымарывали наиболее одиозные фразы и слова, совсем уж неуместные в марте 2022-го, то становится абсолютно понятна суть этого «творчества» — хайп и конъюнктура.

Вторая беда спектакля в его музыкальной беспомощности. Партитура Бизе изуродована, ее ополовинили, «обогатили» чужеродными вставками (этнографическими плачами и кабацкими куплетами, переливами гитары в оркестре, посторонними акустическими эффектами типа звука бензопилы и прочее), поверх музыки в микрофоны постоянно что-то вещают, как бы стараясь изо всех сил заглушить музыку. Модный дирижер Филипп Чижевский старается удивить мастерством в нюансировке и темпах, но это сизифов труд в условиях столь разрушительной для партитуры режиссерской редакции. Есть у исполнения и просто провальные места — плохие духовики, интонационная приблизительность у некоторых солистов (включая номинанта Наталию Ляскову — Кармен, чей тембр и чья харизма не могут не нравиться, но этого недостаточно), неважное владение верхним регистром (Борис Рудак — Хозе), смутное понимание французского стиля у Анжелики Минасовой — Микаэлы. Даже те вокальные номера, что были исполнены пристойно или даже хорошо, оказывались по своему эмоциональному наполнению формальными, не более чем эффектный номер на концерте. Ну, и говоря об опере, жанре синтетическом, где все взаимосвязано, невозможно искренне, правдиво и проникновенно петь про муки любви и страдания в тюрьме, держа в руках тампакс.

И третье — возможно, это самое главное: привезенный спектакль-номинант и вовсе вряд ли можно назвать оперой. Было бы, наверное, логичнее представить на фестивале этот театральный продукт в номинации «эксперимент», «новация», быть может, «работа режиссера (дирижера, художника) в музыкальном театре», но никак не под видом оперы.

Фотографии: Никита и Андрей Чунтомовы/ «Золотая маска».