Михаил ХЛЕБНИКОВ, философ

30.03.2020

Его уход означает физическое завершение советской литературы. Начавшись ровно сто лет тому назад первым советским романом Владимира Зазубрина «Два мира», она закончилась смертью автора «Горячего снега».

Бондарев был не только одним из виднейших представителей советской литературы, он стал выразителем ее самых ярких противоречий и крайностей, которые до сих пор заставляют спорить о том, чем она была и останется. Именно Бондарев написал самый антисталинский роман в начале 60-х годов. Речь идет о его «Тишине». Он рассказал о поколении победителей —молодых фронтовиков, вернувшихся после войны домой и увидевших, что война сменилась другим, куда более сложным испытанием. «Тишина» — состояние общества, которое своим подвигом, спасением страны заслужило перемены, другого отношения к себе, но постепенно возвращается к довоенной ситуации, медленно сползая в липкий страх и неуверенность в себе. Вчерашнего победителя привычно пытаются превратить в винтик системы. 

Символично, что «Тишина» и «Один день Ивана Денисовича» Солженицына публикуются в одном и том же журнале практически в одно и то же время. Их появление на страницах «Нового мира» разделяют всего полгода. И многие считают, что по своему содержанию роман Бондарева художественней, глубже и трагичней повести будущего нобелевского лауреата. Лагерь у Солженицына — стабильное состояние внешней несвободы, его обитатели видят четко очерченные границы дозволенного и приспосабливаются к ним. Молодые герои «Тишины» живут в ситуации, когда пространство свободы постоянно сокращается, тем самым подталкивая героев к выбору. Как воспользоваться им — вопрос отдельный. Парадоксально, что в те годы повесть Солженицына получила куда большее признания как со стороны официальной критики, так и власти. Автора «Тишины» лишь упрекали в очернительстве и пессимизме. 

Огромная заслуга Бондарева и в создании так называемой «лейтенантской прозы», показавшей войну изнутри, непафосно, просто и жестоко. Его «Батальоны просят огня» вышли в 1957 году и остались навсегда в русской военной литературе. Молодому писателю не просто удалось передать окопную правду — правду факта, непосредственно пережитого, но одновременно он попытался философски осмыслить феномен войны. Бондарев описывает эпизод лета 43-го года. Советские войска готовятся форсировать Днепр. Командование решает переправить два батальона, чтобы те оттянули на себя немецкий контрудар и позволили основным силам обрушиться на врага всей своей мощью. Батальоны обречены, но не знают этого. Подобно другому известному русскому офицеру-артиллеристу, Бондарев показывает траекторию движения отдельных судеб, которые совпадают в некой высшей точке, обретая там смысл и правду: «Если батальон погибнет, то с верой. Без веры в дело умирать страшно». Без этой веры приказ о переброске двух батальонов с целью удержания плацдарма становится всего лишь актом бесчеловечности и жестокости, против которых, собственно, и воюют герои писателя. Либеральные круги, оценив жестокую правду Бондарева, отказались видеть этот высший метафизический смысл войны, сведя всю его сложность к одномерному пацифизму. 

Дальнейшая эволюция Бондарева связана с его внешне неожиданным, но внутренне логичным поворотом к жанру философского романа. Это совпало с официальным признанием писателя. Он получает премии, ордена, почетные должности, с завидной для многих регулярностью издаются собрания его сочинений. Тогда в литературной среде утвердилось мнение, что Бондарева «купили». Да, формально он отошел от злободневности, пытался поймать, увидеть нечто такое, что выходило за рамки «актуального». Говоря об этом, напомню о судьбе другого русского писателя. Прогрессивная критика позапрошлого века сокрушалась по поводу того, что небесталанный Иван Гончаров вместо живого обсуждения последствий отмены крепостного права написал отвлеченный камерный «Обрыв». Время показало, что «аполитичный» Гончаров остался в русской литературе, в отличие от большинства разоблачителей общественных пороков, несовершенства земских реформ. Мне кажется, что поздние романы Бондарева «Выбор», «Игра», «Искушение» еще дождутся своего читателя.

Свою политическую позицию писатель открыто высказал в конце 80-х, выступив в качестве критика перестройки, сравнив ее с самолетом, маршрут которого не предполагает пункта посадки. Спустя тридцать лет в адрес Бондарева массово повторили те же слова про очернительство и пессимизм, добавив к этому такой свежий эпитет, как «враг перестройки». Если задуматься, то до «врага народа» оставался только шаг. Бондарев от своих слов не отказался. На нормальном языке это называется гражданским мужеством.

Новую власть писатель не принял и отстранился. Он не давал публичных советов по обустройству новой России, не участвовал в литературных дискуссиях. Его молчание было весомо и значительно. Он продолжал до последнего писать, осмысливая предсказанную им катастрофу.

Говоря о завершении советской литературы, следует понимать: у русской литературы оформился, обрел свои внутренние границы еще один этап ее непростого, нелинейного пути. Уход Бондарева не только завершает его, с него начинается что-то другое, вероятно, новое.