Сестра известного бизнесмена, соучредитель Благотворительного фонда Михаила Прохорова, книгоиздатель рассказала «Культуре», с какими трудностями сталкиваются меценаты в России и что их вдохновляет.

— Главный вопрос, который хотелось бы обсудить: в какой мере сейчас бизнес-элита у нас в стране способна влиять на ситуацию с культурой? Я имею в виду не только инвестиции, ведь крупные предприниматели общаются с первыми лицами и формируют повестку. Насколько у бизнеса есть возможности и, может быть, желание участвовать в этом?

— В обществе сохраняются предрассудки по отношению к любой частной инициативе, особенно к бизнесу. Здесь сказывается и традиция советского тотального огосударствления всех сфер жизни, и постсоветская пропаганда. Обратите внимание, что во всех детективных отечественных телесериалах главными отрицательными героями выступают бизнесмены. В итоге наше бытовое сознание плохо видит разницу между бизнесом и вороватыми чиновниками. Тем не менее бизнес активно поддерживает образовательные и культурные проекты. Начиная с конца 1990-х годов количество благотворительных фондов активно растет, и, я думаю, это во многом связано с коллективной культурной памятью. Несмотря на системную агрессивную советскую критику «эксплуататоров», легенды о меценатах начала ХХ века сохранились. Нас водили в Третьяковскую галерею, в Музей Бахрушина; в Пушкинском музее и Эрмитаже висели картины из коллекций Морозова и Щукина... При создании фондов современные предприниматели прямо апеллируют к этим знаковым фигурам. Значит, идея социальной ответственности в бизнесе сильна, хотя не поддерживается ни властью, ни обществом. При всех разговорах о важности меценатства, законы, которые призваны его стимулировать, очень несовершенны. Сколько лет идут разговоры об уменьшении налогов для благотворителей, а воз и ныне там. А законодательство, связанное с благотворительными организациями и НКО, я бы сказала, драконовское.

— Но на поверхности лежат и обсуждаются в обществе две основные модели инвестиций бизнеса в культуру и искусство: первое — бизнес делает что-то по просьбе государства, когда «отказать невозможно». С большой вероятностью, именно так выкупались коллекция Фаберже, советские мультфильмы и архив Колчака... И вторая модель, когда бизнесмен хранит свою коллекцию за границей, и мы ее никогда не увидим, к сожалению.

— Основные инвестиции бизнеса в культуру вовсе не лежат в сфере коллекционирования. Бизнес поддерживает огромное количество культурно-образовательных организаций. Что касается коллекционирования, то мне не понятен скрытый упрек в вашем вопросе. Человек покупает произведения искусства на свои личные, а не бюджетные деньги, кому какая разница, где эта коллекция находится? Может быть, стоило бы переадресовать упрек государству, что оно не создает благоприятных условий, системы гарантий для собственников коллекций, чтобы те охотно размещали свои сокровища на родине и открывали их для широкой публики? Культурная память о дореволюционных меценатах сохранила и печальную историю судьбы их коллекций: «национализированных», распыленных по разным музеям, проданных. Вместо того чтобы способствовать умножению культурного богатства страны, бюрократия ставит палки в колеса, плодит бессмысленные законы, например: при ввозе в Россию культурных ценностей люди должны платить огромные налоги. Это же смешно!

— Каждому из нас есть в чем покритиковать государство в той или иной сфере. Но давайте вернемся к тому, что бизнес может сделать и уже делает в существующих условиях.

— Бизнес включен в огромное количество социальных проектов, помимо культуры он активно поддерживает социально незащищенные группы, большие стратегически важные проекты. Конечно, к государству у нас много претензий, и довольно справедливых, но не будем забывать, что с распада Советского Союза прошло меньше трех десятилетий, а практики предпринимательства и меценатства были прерваны на долгие 80 с лишним лет. Заново создавать эту инфраструктуру и принципы партнерского взаимодействия государства и бизнеса в культурной сфере — долгий, мучительный процесс, и он будет продолжаться еще энное количество времени.

— Думаете, по этой причине таких имен, как в царской России, — Третьяков, Строганов, Мамонтов, — сейчас нет?

— Почему же их нет? Это всегда задним числом кажется, что вот какие раньше были богатыри! А чем нынешние крупные меценаты принципиально отличаются от меценатов прошлого, чем их проекты хуже? Например, Фонд Потанина? В течение многих лет он поддерживал музеи и в итоге сформировал новую музейную среду, модернизировал музейное дело. Возникший в 2004 году Фонд Михаила Прохорова, где я являюсь соучредителем, стал первым фондом, занявшимся системной поддержкой культуры в российских регионах. Наше основное приложение сил: театры, библиотеки, современное искусство. Можно бесконечно долго перечислять важные благотворительные институции, возникшие на постсоветском пространстве, но лучше, например, зайти на сайт ассоциации «Форум доноров» и посмотреть, какое количество частных и корпоративных фондов со своими программами она объединяет. Бизнес также оказывает большую помощь общественным благотворительным организациям, дает деньги на создание эндаумента учебным заведениям и многое другое. Чем эти инициативы отличаются в худшую сторону от деятельности своих предшественников?

Когда мы — современники — живем в пене дней, возникает иллюзия, что великие деяния и великая культура существовали исключительно в прошлом. Я уверена, в будущем выяснится, что 1990–2000-е годы в России были периодом невероятного творческого расцвета. Сейчас модно повторять, что с распадом СССР у нас произошел крах культуры. А мне как издателю очевидно, что ведущие современные писатели возникли и состоялись как раз в «лихие» 90-е годы. Более того, именно в этот трудный период у нас возник поэтический ренессанс, который не прекращается до сих пор. 

— Развивая определенные сферы культуры, ориентируетесь ли вы на некий образ человека, которого хотите увидеть в результате?

— Тут не нужно ничего изобретать. Образование и культура существуют для одной цели — чтобы человек становился более просвещенным, свободным, разумным, сознательным членом общества и достойным гражданином. Человек, не отягощенный предрассудками, с большим количеством фантазии и креативности создаст больше общественного блага. Чем более высокообразованные люди живут в стране, тем меньше проблем с криминальностью, с социальным неблагополучием. Идея просвещения себя отнюдь не исчерпала, потому что в современном высокотехнологичном мире знание — главная путевка в жизнь.

— Что вы вкладываете в понятие «свободный человек», которого хотите видеть?

— Это человек толерантный, ведь только человек свободный может с пониманием и интересом относиться к новому, непривычному. Человек просвещенный, как правило, не агрессивен, гуманен, креативен, хорошо адаптируется к сложным обстоятельствам, он способен принимать ответственные решения в жизни, ведь свобода — это большая личная ответственность. У нас свобода часто понимается — что хочу, то и ворочу. А это как раз и есть несвобода. Это отдушина несвободного человека, который все начинает разносить вокруг, как только узда ослабевает. В этом смысле если мы говорим о гражданственности, патриотизме, то гражданином может быть только свободный человек, который уважает закон, но и требует уважение закона и со стороны власти, он склонен к эмпатии, способен понимать другого и жить рядом с чужим и непонятным. Его не раздражает многообразие, это человека необразованного и некультурного бесит, если какое-то явление не вписывается в его собственный горизонт ожиданий. Тот гражданский мир, о котором мы мечтаем, — это все-таки союз свободных людей. А свобода во многом связана с образованием, но последнее — не только количество прочитанных страниц, но и гражданское воспитание.

— Некоторое время назад в интервью вы говорили, что Россия могла бы пойти путем выстраивания мощной экономики с упором на культурно-образовательную индустрию. Как это можно было бы сделать?

— В России в последнее время часто рассуждают о традициях, но некоторые из них мы упрямо не хотим замечать. Например, одна из важнейших традиций российского общества — невероятное уважение к образованию и культуре. Образование всегда было и остается в российской реальности мощным социальным лифтом и символическим капиталом. Как ни смешно, фальсифицированные диссертации, которые неустанно разоблачает «Диссернет», плодятся во многом благодаря тому, что слыть ученым человеком престижно. Образование в российском обществе — важная часть идентичности человека, фундамент его самоуважения. Мне кажется, эту традицию стоило бы положить в основание новой экономики. Государство в партнерстве с бизнесом могло бы сделать Россию мировым центром образования. Даже внутри предельно идеологизированной советской образовательной системы шли мощные модернизационные процессы, недаром существовали знаменитые школы, типа 57-й, откуда выходили высокообразованные дети, которые потом становились культурными деятелями, учеными. Можно было бы построить серьезную экономическую модель развития вокруг идеи образования. Студенты приезжали бы со всех концов света учиться у нас и платили бы за это большие деньги. Культура также всегда была нашей визитной карточкой, нашим пропуском в глобальный мир. Приоритетное развитие этих двух направлений, мне представляется, могло бы стать нашим подлинным «особым путем». А там, смотришь, при таком обилии талантов и IT-сфера бы поднялась... Но чтобы эти грезы могли стать реальностью, необходимо радикально пересмотреть образовательные нормы, стандарты подготовки педагогического состава, расширить автономию высших учебных заведений, отменить излишнюю бюрократизацию и многое другое.

— А возможно ли такие учебные заведения создавать с помощью частной инициативы и капитала?

— Признаюсь, я поклонник всеобуча. Если уж нам говорят, что мы правопреемники Советского Союза, то давайте продолжать и всемерно улучшать славную традицию обязательного всеобщего бесплатного образования. Я не против частных школ, многие промышленные корпорации создают специальные училища для восполнения профессиональных кадров, это прекрасно. В современном мире, однако, должно быть индустриальное воспроизводство образованных людей, а для этого должен быть свободный доступ к системному знанию.

Однако прежде чем спорить о преимуществах того или иного вида школ, необходимо задаться фундаментальным вопросом: для какой страны мы образовываем людей, какая концепция будущего заложена в основе этого образования? Если мы страна, интегрированная в мировое сообщество, то требуется один тип образования и специалистов, если мы страна изоляционистская, это совершенно другой набор образовательных практик. Отсутствие четкой государственной стратегии в образовательной политике на деле оборачивается стагнацией этой важнейшей сферы жизни.

— Ваш фонд много работает в регионах, в первую очередь в Сибири. Есть ли возможность действовать заодно с нацпроектом «Культура»?

— Деятельность нашего фонда как раз является примером удачного государственно-частного партнерства. Приведу один пример. Красноярск — образовательный центр, в город приезжают учиться со всего Зауралья, но даже в середине 2000-х в городе отсутствовали качественные книги, многие вузовские библиотеки не комплектовались с конца 80-х годов. В 2007 году фонд основал в Красноярске ежегодную книжную ярмарку — КРЯКК (Красноярская ярмарка книжной культуры), которая сейчас входит в тройку ведущих ярмарок страны. Местные власти по объективным причинам не смогли бы запустить такой масштабный и затратный проект, но сразу подключились к нашей инициативе и стали многолетними партнерами. Также фонд предвосхитил многие государственные программы, например, запустил грантовый конкурс «Библиотеки лицом к образованию», который поддерживает наиболее удачные проекты по модернизации библиотек. Если совпадает направление движения, государству и бизнесу очень легко работать совместно или параллельно.

— А если не совпадает? И бизнес и государство поддерживают разную культуру?

— Я не вижу в этом ничего крамольного. Культура очень многообразна и многослойна, государство чаще всего поддерживает мейнстрим, а бизнес, привыкший к риску, более склонен делать ставку на новые инициативы, которые в будущем могут перерасти во влиятельные культурные тренды. В совокупности такая разновекторная поддержка приводит к расцвету культурной жизни. А когда приоритеты государства и стратегия частной благотворительности совпадают, мы получаем подлинную культурную революцию. За примерами далеко ходить не надо: постсоветский театр долгое время пребывал в плачевном состоянии и выживал почти исключительно благодаря субсидиям бизнеса, который тем не менее не мог полностью заменить государственную финансовую поддержку. А в середине 2000-х государство объявило своим приоритетом развитие современного искусства (да, были такие времена!). И буквально через несколько лет в России вдруг появилась плеяда блестящих режиссеров. Это о том, как бизнес и государство могут совместно работать на благо страны.

— Как вы относитесь к повестке, которую последние несколько лет формирует государство, — возврат к традиционным ценностям в культуре?

— Сразу встает вопрос: что есть традиция? Кто ее носитель и кто ее формирует? Существует ли одна традиция или их может быть несколько? Подобные споры ведутся всегда, это нормальное развитие культуры. Меня беспокоит тенденция последних лет переводить эстетические споры в русло политики и идеологии. Мы возвращаемся в старые недобрые времена, когда консервативная культура почиталась общенациональной, а живые современные художественные практики подозревались чуть ли не в подрыве государственных устоев. Давно известно: то, что современникам кажется «пощечиной общественному вкусу», часто впоследствии становится классикой. Современность всегда работает с традициями, это диалог и спор с классическим наследием, это поиски нового языка для выражения меняющейся реальности. Консервация художественной жизни может сослужить нам плохую службу, нанести значительно больший урон культуре, чем неурядицы, связанные с несовершенным законодательством или недооценкой роли благотворительности. Это приведет к непоправимой провинциализации нашей культурной жизни.

Ирина Прохорова — историк культуры, кандидат филологических наук (диссертация о литературе английского модернизма). В 1992 году основала первый независимый гуманитарный журнал «Новое литературное обозрение» и возглавила одноименное издательство. Лауреат Государственной премии РФ за журнал «Новое литературное обозрение» в номинации «Лучший просветительский проект» (2002). В 2004 году стала соучредителем частного благотворительного Фонда Михаила Прохорова.

Фонд Михаила Прохорова основан в 2004 году. Миссия фонда — системная поддержка культуры российских регионов. Годовой бюджет фонда — 350 миллионов рублей. Среди проектов — ежегодная Красноярская ярмарка книжной культуры (КРЯКК), литературная премия НОС (Новая словесность), образовательный проект для региональных молодых журналистов Сибири, Урала и Дальнего Востока «Школа культурной журналистики», конкурс проектов библиотек, имеющий цель поддержать инновационные курсы и программы формального и неформального образования, программа поддержки переводов произведений русской литературы на иностранные языки Transcript.

Материал опубликован в № 4 газеты «Культура» от 30 апреля 2020 года