Игнат СТЕПАНОВ

15.09.2020

55 лет назад человек впервые шагнул в космическую бездну. Отделенный от гибельного холода и смертоносной радиации тонким скафандром, он со скоростью пули пронесся вместе с кораблем по околоземной орбите. Внутри кабины его, Алексея Леонова, ждал, волнуясь, напарник Павел Беляев, а на родной планете — пославшая их на подвиг страна.

ЗЕМЛЯ-ТО ВЕДЬ КРУГЛАЯ!

Леонова всегда негласно считали космонавтом № 2 — не по очередности полетов (он был 11-м в СССР и 15-м в мире), а по важности окрылившего землян свершения.

Идею выхода человека в открытый космос первым высказал в 1963 году Сергей Королев. С началом космической эры стало ясно: при длительных орбитальных полетах рано или поздно придется выходить наружу — хотя бы для мелкого внешнего ремонта в нештатных ситуациях. Требовался первопроходец, при том, что, несмотря на тщательную проработку всех необходимых операций и скрупулезные расчеты, никто не мог гарантировать, что экспериментатор не погибнет за бортом в первые же секунды. Ему предстояло проникнуть в принципиально новую для человечества, слабо изученную, потенциально враждебную среду — безвоздушное пространство.

Хорошо зарекомендовавший себя в полетах «Восход» модифицировали, сократив экипаж с трех человек до двух и заменив один из иллюминаторов выходным шлюзом. Специально разработанный скафандр «Беркут» имел многослойную герметичную оболочку, способную поддерживать внутри избыточное давление. Ставший уже почти традиционным оранжевый цвет костюма заменили на белый: прочное светоотражающее покрытие должно было защитить от жара солнечных лучей и мелких космических частиц. Весил он 100 килограммов, для обычных движений в нем требовалось прилагать недюжинные усилия.

А силы понадобились не только физические, но и духовные: хладнокровие, мужество, самоотверженность. 18 марта 1965 года в 11 часов 34 минуты 51 секунду Алексей Леонов, шагнув из шлюзовой камеры в открытый космос, произнес исторические слова: «Отлично себя чувствую!.. Солнце надо мной». А чуть позже — с удивлением: «А Земля-то ведь круглая!»

И сам он, и его напарник, и люди в ЦУПе знали о смертельных опасностях, грозящих человеку за бортом: о метеоритах, которые чуть крупнее песчинки, о попадании в зону смертельной радиации или на теневую сторону планеты, где температура резко падает до –150 °C. Однако никто не представлял, какие испытания уготовила Алексею Архиповичу судьба.

Рискованное дело

Его приключения начались еще накануне легендарного полета. Запущенный за сутки до этого корабль-аналог с манекенами «Ивановичами» погиб на обратном пути вследствие технических накладок: нештатное вращение привело к серии команд с Земли, которые неожиданно инициировали АПО (автоматический подрыв объекта).

О том, что происходило дальше, Леонов спустя много лет рассказывал:

— К нам с Павлом Беляевым в гостиницу прямо ночью приехали Королев с Келдышем. Поведав о судьбе аналога, стали предупреждать нас об угрозе для жизни и предложили выбор. Первый вариант: отказаться от полета, отправив на орбиту беспилотный «Восход». «Я уже дал команду сделать для вас новый корабль, — добавил Сергей Павлович, — но он будет готов через 9 месяцев». Второй вариант: мы, ничего толком не зная, пойдем «работать» уже на следующий день. Наш ответ я и сейчас расцениваю как вполне зрелый. Мы напомнили, что прошли серьезную подготовку, сидели часами со сборщиками корабля и знали досконально, что где прикручено — все его устройство. Одних аварийных ситуаций, дескать, отработали порядка 3 тысяч, — это сказал я «на вдохновении», загнул, конечно, приврал двум академикам. Но как минимум полтысячи таких отработок было точно. Сергей Павлович спросил: «Ну а если будет три тысячи первый вариант аварии?.. — Потом, подумав, добавил: — Впрочем, если вы умеете работать, то и с ней справитесь».

3001-Я И ДРУГИЕ «НЕШТАТКИ»

То, что произошло в открытом космосе, позже было описано многократно — когда с подробностей ЧП сняли гриф секретности. Попавший на орбиту гораздо более высокую, чем расчетная, корабль огибал Землю всего пятью километрами ниже того слоя, где солнечная радиация для человека была смертельной. Случись в то время вспышка на Солнце... Слава Богу, этого не произошло, зато скафандр из-за разности давлений раздулся так, что войти в узкий люк шлюза космонавту с нескольких попыток не удалось.

Обливаясь плескавшимся внутри скафандра потом, с зашкаливающими ритмами сердца и дыхания, Леонов рискнул резко стравить воздух, рассчитав при этом концентрацию азота в крови, чтобы тот не вскипел. Не выпуская из рук кинокамеру с первым в мире «космическим кино», Алексей Архипович втиснулся в шлюз вперед головой (нештатно), умудрился сделать там невероятный кувырок и закрыл за собой люк. В итоге пробыл вне корабля не официально подтвержденные 12 минут 9 секунд, а почти вдвое дольше.

Потом, когда, казалось, уже все было позади, снявшие скафандры члены экипажа (Павел Беляев тоже все это время пребывал «в полном облачении» на случай помощи товарищу) обнялись и заняли свои места, приготовились положить корабль на обратный курс, — смерть нависла уже над обоими. У нее, смертельной угрозы, имелось специальное, сугубо техническое имя — «глубокое закислороживание объекта».

— Мы сидели в креслах, — рассказывал Леонов. — Вдруг начало резко расти воздушное давление в корабле: 320, 340, 400, 420... Надо было убрать влажность, снизить температуру. Все сделали, но давление не падало. А дальше наступило кислородное опьянение, мы просто заснули, и это продолжалось 7 часов. У меня над головой был пульт системы жизнеобеспечения. В отключающемся сознании мелькнуло: тумблеры расположены так, как были поставлены на Земле, горизонтально, а на орбите они должны быть поперек! Я прошелся жестким вентиляционным шлангом скафандра по этому пульту и переключил тумблер «поддавливания». В кабину пошел сжатый воздух, и когда давление выросло до аварийного значения «1020», сработал нужный клапан. Раздался резкий хлопок, а затем пошло быстрое стравливание воздуха. Мы с Павлом окончательно пришли в себя...

После, при разборе ситуации, стало понятно, в чем дело: «Восход» не имел автономной системы терморегулирования, оно осуществлялось за счет кручения относительно Солнца, а во время выхода Леонова в открытый космос положение корабля было стабилизировано. В результате одна его сторона прогрелась до +150°C, другая охладилась до –140 °C. Из-за различия металлов, из которых были сделаны люк шлюзовой камеры и его обечайки, образовалась микроскопическая щель. И хотя датчик показывал, что люк закрыт, через это отверстие шло стравливание воздуха из корабля, а система жизнеобеспечения, фиксируя факт утечки, начала поддавать кислород. Потом аварийно стравленный из кабины воздух ударил по люку, чем окончательно законопатил его изнутри, и утечка прекратилась.

РУХНУВШИЕ В ТАЙГУ

Во время приземления было еще немало «казусов», каждый из которых мог закончиться для космонавтов летально. Не произошло разделения двигателя и посадочной капсулы, случился отказ системы автоматической посадки, и сажать корабль пришлось вручную — как бы смотря в зеркало бокового обзора, если использовать аналогию с автомобилем.

— Капсула приземлилась в расщелину между деревьями, невысоко над землей, — вспоминал Алексей Архипович. — Парашют зацепился за ветки вверху. Один люк оказался полностью закрыт березой. Другой — на треть, мы начали его раскачивать и выворотили, он упал в снег. А когда спрыгнул Павел, я увидел только его голову, все остальное у него было в сугробе. Мороз и пурга — а у нас никакой теплой одежды. Развернули радиостанцию и телеграфным ключом подали сигнал о нашем возвращении. Потом Паша достал секстан, замерил место, где мы были. Есть штатный способ определиться с местонахождением: когда отработал двигатель, надо было электронно-механическую систему «Глобус» сориентировать на место посадки, а потом выключить. Я этого в суматохе не сделал. В результате реальная поправка относительно точки, которую мы первоначально увидели на «Глобусе», исчислялась четырьмя тысячами километров. Мы решили, что находимся между Обью и Енисеем. Я и говорю: «Паша, я знаю эти места — месяца через три за нами приедут на собаках». Слава Богу, оказались поближе, в Пермской области, и уже через сутки к нам прилетел вертолет, сбросивший теплые вещи и продукты. Приземлиться там он не мог.

Вызволить из тайги героев-космонавтов удалось только на третьи сутки. Часть времени они просидели в скафандрах, затем сняли их, раздевшись догола, выжали мокрое насквозь белье, вместо него надели содранную со скафандров экранно-вакуумную теплоизоляцию и обмотались поверх парашютными стропами — «как две сосиски», по выражению Леонова.

Но это были уже отчасти радостные происшествия — с шутками, подначками, ведь они находились не в холодном, гибельном вакууме, а на своей планете, в родной стране.

Звездам навстречу раскрыто окошко

Космос будет часто вспоминаться им обоим. Особенно Алексею Леонову, дважды Герою, почетному гражданину 30 городов мира, осуществившему впоследствии в качестве командира корабля историческую орбитальную стыковку «Союза» с американским «Аполлоном».

И все же именно тот полет шестьдесят пятого, грозивший смертью, поразивший величием увиденного и пережитого, приходил к Алексею Архиповичу во снах, расцветал красками на сотнях его картин.

— Космос — не хаос, это абсолютная гармония: цветовая, музыкальная, — некогда поделился впечатлением в беседе с автором этого текста Леонов. — По цветам я тогда четко разделил палитры Рокуэлла Кента и Николая Рериха. Когда движешься от Солнца в ночь — это Кент, а в обратную сторону — Рерих. Музыка тоже звучала: на темной стороне Земли, где нет помех, я отчетливо слышал в скафандре звук вентиляторов, который выстраивался в некое музыкальное повествование. Сравнить его можно со звучанием терменвокса или электронными композициями Вячеслава Мещерина.

Видел ли, слышал ли нечто похожее астронавт Эдвард Уайт, выходивший в открытый космос с корабля «Джемини-4» всего на два с половиной месяца позже Алексея Леонова? Сие неведомо, поскольку американец публично об этом не рассказывал. Возможно, леоновский русский «космизм», романтические видения были ему не близки, не свойственны.

С великодержавной непреклонностью, со сжатыми кулаками и желваками на скулах мы состязались в те годы с Америкой: опередили их и с первым спутником, и с первым полетом человека в космос, и с первым выходом за пределы корабля, хотя проиграли затем в лунной гонке.

Сегодня, 55 лет спустя, это, как ни странно, имеет не самое большое значение. Что особенно важно? Нечто иное, неуловимое, ушедшее вместе с эпохой. Может быть, тот знаменательный момент, минута или несколько секунд эйфории, всеобщей лучистой радости (невзирая на холодную войну, глобальные проблемы, не всегда радужные прогнозы), которая охватила тогда половину землян, смотревших телетрансляцию с орбиты.

В черной бездне среди звезд медленно плыл и махал им рукой в серебристой перчатке их собрат, точно посланник из будущего, обещавший одним только своим появлением всечеловеческое единство, просторный и светлый общий дом, с порога которого открывается бесконечная, притягательная дорога в небо. Был ли этот померкший ныне образ всего лишь иллюзией, случайной вспышкой на сумеречном пути человечества? Как знать.

Материал опубликован в мартовском журнале Никиты Михалкова «Свой»