Как выглядит сегодняшняя мировая элита? Своими соображениями на этот счет делится директор Института системно-стратегического анализа, академик австрийского International Academy of Science Андрей Фурсов.

— Давайте определимся с термином «элита»...

— В обиходном значении элита — это лучшие. Однако в обществоведении элитой называется внутренне связанный слой людей, занимающий верхние «этажи» социума благодаря власти, собственности и образованию. Элитой общества являются и многие из тех, кто влияет на общественные настроения своей профессиональной деятельностью (писатели, журналисты, деятели культуры и науки). В то же время такое понятие, как «правящий класс/слой», шире понятия «элита»: например, далеко не всех торгашей или банкиров, разбогатевших на реформах 1860–1870-х годов в России, можно отнести к элите — не из-за того, что они сморкались в пол, а потому, что не влияли на власть и не имели образования.

— Сегодня часто говорят о наднациональных элитах, остающихся в тени, но принимающих все основные решения.

— Наличие надгосударственных элит и их структур — имманентная черта капитализма как системы. Суть в том, что в экономическом плане капитализм — единое целое без границ, а в политическом — сумма разделенных государств. У крупной буржуазии, особенно финансовой, всегда есть интересы за пределами их стран, их реализация требует нарушения политических границ. Систематически это возможно лишь при наличии структуры, носящей закрытый наднациональный характер и влияющей на государства в закрытом режиме.

На рубеже XVII–XVIII веков ее наличие стало императивом европейской, прежде всего английской и голландской, буржуазии. Большие люди ухватились за имевшиеся на тот момент наднациональные масонские структуры — разбросанные по всей Европе и тесно связанные друг с другом еврейские общины, а также связанные династическими узами аристократические семьи. С окончанием наполеоновских войн наднациональные структуры Запада тесно переплелись друг с другом, оформилась невиданная до того мировая сеть. Ее главными узлами на тот момент были государство-гегемон капсистемы Великобритания, управляемая клубами и островными ложами, финансовый капитал (прежде всего Ротшильды) и династическая Европа.

К середине XIX века масонские структуры («эпоха революций» 1789–1848 гг.) пришли к власти в крупнейших государствах Европы, произошло огосударствление регулярного масонства, но на этом восходящая линия его истории закончилась — оно стало выполнять функцию социального лифта. В последней трети XIX в. экономическая рецессия 1873–1896 гг., ослабление Великобритании как гегемона капсистемы, подъем США и Германии, обострение борьбы за новый передел мира («эпоха империализма») потребовали создания новых, постмасонских наднациональных структур для глобальной элиты. Они были созданы в Великобритании — общество Сесила Родса, которое после его смерти плавно трансформировалось в общество Милнера — «Круглый стол» (Round Table), или «Мы» (We).

Эволюция этого органа верхушки мирового капитализма полностью совпадает с эволюцией капсистемы: каждый поворот в развитии капсистемы сопровождался появлением новых или качественной «реновацией» старых закрытых структур. Если говорить о послевоенном времени, то это Бильдербергский клуб и куда более серьезные структуры типа Siècle («Век») и Cercle («Круг»). Впоследствии были созданы структуры с «двойным дном» — «Римский клуб» (1968) и «Трехсторонняя комиссия» (1973).

Хочу подчеркнуть особую роль в мировой сети монархо-аристократических («династических») семей. Они никуда не делись при капитализме. До 50% немецкой промышленности владеют прямо или опосредованно представители аристократии. В Англии со времен Ричарда Львиное Сердце земля принадлежит примерно одному и тому же 1% населения.

— Какие задачи, на ваш взгляд, решали упомянутые вами структуры в послевоенные годы?

— Во-первых, теснее сплотить англо-американскую и западноевропейскую ветви западной элиты (главным образом североитальянские и южнонемецкие гвельфские и испанские аристократические семьи, традиционно ориентирующиеся на Ватикан). Во-вторых, урегулировать отношения между финансовым и промышленным капиталом, а также между государственно-монополистическим капиталом и транснациональными корпорациями. В-третьих, ослабить СССР путем втягивания его правящего слоя (номенклатуры) в глобальные процессы по внешне нейтральным направлениям (экология, демография, глобальное прогнозирование и управление).

Решение третьей задачи позволяло одним группам мировой буржуазии в своих тактических интересах использовать СССР против других групп или государств, как в довоенный период это делали США, используя сталинский СССР по одной линии — в их борьбе против Великобритании и Германии, по другой — в борьбе промышленного капитала против финансового. Подспудно в ходе «сотрудничества» делалось все, чтобы стратегически максимально ослабить СССР — активно поощряя формирование в нем заинтересованных в этом лиц, групп, структур.

— Что означает глобальный кризис управляемости, который мы наблюдаем?

— Это лишь проявление терминальной фазы системного кризиса капитализма. Научно-техническое и промышленное развитие капсистемы в 1950–1960-е годы стало реально угрожать позициям «хозяев истории». Поэтому на рубеже 60–70-х годов мировой правящий класс стал притормаживать научно-технический прогресс и промышленный рост, обосновывая это экологической угрозой. Отсюда — квазиидеология экологизма западных элит, в основе которой — ненависть к человечеству как совокупности лишних едоков. Эта линия дотянулась от Мальтуса до Гейтса. В те же 60-е гг. по эгоистично-квазиклассовым причинам советское высшее руководство отказалось от рывка в посткапиталистическое будущее и взяло курс на интеграцию в капсистему. Уход конкурента стал еще одной причиной того, что на рубеже 1960–1970-х годов был дан старт деградационной модели, сменившей двухсотлетнюю модель прогрессивного развития капсистемы. Эта новая модель предполагает разрушение, демонтаж традиционных форм и институтов эпохи модерна — государства, гражданского общества, политики и, особенно, образования.

Дело в том, что позднекапиталистическое общество получилось сложнее существующей системы управления/власти — как официальной государственной, так и закрытой надгосударственной. Согласно закону Эшби, управляющая (под)система должна быть сложнее управляемой ею системы, только в этом случае общество может нормально развиваться, а управляющие сохранять власть, статус, собственность. В течение двухсот лет западные верхи в плане организационном, научно-техническом и культурно-образовательном были сложнее низов и «мидлов» — это обеспечивалось научно-техническим, промышленно-экономическим прогрессом, который в то же время постоянно повышал социальный и образовательный уровень сложности общества. Но в какой-то момент он стал угрожать позициям верхов, и они сделали ставку на деградацию основной массы населения.

Данная схема сегодня реализуется в большей части мира, ею обусловлено разрушение образования, выхолащивание из него творческого элемента, подмена учебы дрессурой — системой тестов. О том, что население должно быть необразованным, иначе им нельзя манипулировать, фактически открыто заявил несколько лет назад на Петербургском экономическом форуме главный «цифровик» России Герман Греф.

— Какую роль в современных мировых процессах играют российские элитарии?

— В самом конце 1980-х годов часть советской номенклатуры, КГБ и курируемые ими теневики с помощью части западной элиты демонтировали Советский Союз. Был запущен процесс встраивания самого крупного обломка СССР в мировую капсистему на чужих условиях. В итоге в 1990-е годы постсоветская верхушка провела деиндустриализацию, превратив нас в источник сырья, организовала погром социальной сферы. В нулевые годы в нашей элите оформились две конкурирующие группы, я условно называю их «приказчики» и «контролеры». Непроходимой стены между ними нет: и те, и другие — сторонники неолиберальных экономических реформ, демонтажа социального государства и «встраивания в Запад». Различия — в отношении к скорости и условиям встраивания.

— В чем вы видите реальные задачи российских «верхов» сегодня?

— В России усугубляется проблема соотношения сложности социума и власти. Стихийное стремление общества к более сложной по сравнению с ним власти — главный вопрос безопасности и развития. Нам нужна настоящая элита, обладающая умом, волей и прогностическими качествами, более сложная, чем управляемое ею общество, социокультурно отождествляющая себя с народом и его ценностями. Давно пора уяснить: западная элита скорее пустит в свой круг — и то не совсем на равных и не в первом поколении — арабов, индийцев, китайцев или японцев, но не русских.