Cоциальные, экономические трансформации, сопровождающие пандемию CОVID-19, на глазах меняют черты человеческой цивилизации. В осмысление происходящего включились философы.

Пока мы видим лишь экстремальные меры политикума и поведенческие судороги масс как ответ на экстремальные обстоятельства. Но социологи, психологи, философы и писатели уже задумываются над долгосрочными трендами перемен, которые задаются сегодня на наших глазах. Независимо от признания официальной трактовкой естественного возникновения и распространения коварного вируса SARS-CoV-2 или же конспирологической версии его рукотворного происхождения, воздействие пандемии на привычную картину мира уже вышло далеко за рамки всех известных в прошлом моровых поветрий. Будь то знаменитая «испанка», унесшая в 1918–1919 годах около 100 миллионов жизней землян, или чума, выкосившая в XIV веке половину населения Европы. 

Но дело не в количестве жертв, которых в этот раз, скорее всего, будет несравнимо меньше. Дело в том контрапункте, точке бифуркации западной позитивистской, либерально-рыночной, атеистической цивилизации, с которой «случайно» совпал нынешний мор. Цивилизация эта, родившаяся на развалинах христианского Средневековья, прежде изрядно подточив его, началась с романтического гуманизма и научного позитивизма. А пришла к отрицанию самой себя — постгуманизму и расчеловечению. В экономике расширенный способ воспроизводства также уперся в стенку исчерпания природных ресурсов, мусорного засорения планеты, сокращения нормы прибыли почти до нуля. 

Коронавирус лишь подытожил эти тренды, усилив и так надвигавшийся глобальный кризис. Похоже, поставлен крест на либеральном глобализме, панъевропейском единстве и множестве других начинаний. С одной стороны, явно вышли на первый план полузабытые принципы патернализма и жесткого национального эгоизма с перспективой множества межгосударственных и межнациональных вооруженных конфликтов. С другой стороны, в духе известного сетевого мема «в это тяжелое время мы должны быть друг от друга подальше», усугубилась атомизация в обществах, разрыв социальных связей, выросла агрессия. Эти факты вместе с минимизацией транснациональных связей, фактическим крахом международного туризма, трендом на упрощение и «дегламуризацию» жизни позволяют некоторым аналитикам предсказывать возврат в середину ХХ века, а другим — так и в «новое Средневековье». 

Поверить в подобный ход вещей, правда, мешает другой явно обозначившийся тренд. В концентрате его преподал миру Китай: жесткое командное управление мобилизационного характера с беспрекословным подчинением граждан-винтиков при развитой системе электронного контроля за каждым. К этому следует добавить переход на «удаленку» сотрудников в большинстве непроизводственных компаний во всем мире, дистанционное обучение школьников и студентов, бурный рост онлайн-торговли, онлайн-развлечений, науки и культуры. И как следствие — безудержная и неостановимая уже диджитализация всего и вся. Столь же непреложная, как грядущий тотальный цифровой контроль и управление людьми, иногда именуемый «электронным концлагерем».

Как осмыслить эти разнородные тренды, ведущие нас в «поствирусный» мир, о чем стоит задуматься уже сегодня»? Об этом с «Культурой» поговорил доктор философских наук, заведующий кафедрой философской антропологии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Федор Гиренок.

Человек — существо грезящее

— Даже до этого вируса у нас начали меняться представления о социуме. Думаю, что в некотором смысле нужно переписывать всю историю. В ней преувеличена роль общества, роль социального. Что такое социум? Это множество непоименованных других. Что нас связывает? Согласованные галлюцинации. Что значит это согласование? Это значит, что некоторые вещи существуют только потому, что мы хотим, чтобы они были. А в какой момент начинается общество? В тот момент, когда в обществе начинают существовать вещи, причиной которых мы не являемся. Пересмотр и десакрализация общества идет давно. Что обещал нам социум? Существование вместе. Но что такое существование вместе? Это разделенный труд. Это не Богом сброшенная откуда-то форма, скорлупа, способ общежития. Люди — существа странные, то есть грезящие. А это значит, что они асоциальны в принципе. Каким же способом это асоциальное существо организовало социум? За счет чего, какая плата? Я напомню, что говорил на эту тему в XX веке психолог Выготский. Он говорил, что человека надо избавить от себя самого. И тогда он станет социально прозрачным. Сверхчеловеком. Это надо понять как вызов, брошенный антропологическому со стороны социальности.

От ответа на вопрос, что есть человек, и будет зависеть будущая картина мира. Человек платил за бытие в социуме своей странной неуправляемой спонтанностью, своей субъективностью. Что делает социум? Он ищет для человека алгоритмы. Жить в обществе — значит, жить в мире алгоритмов. Поскольку человек по существу своему является существом грезящим и галлюцинирующим, постольку социум создавал условия, при которых взрывы галлюцинаций становились невозможными. Сегодня мы живем в обществе рассеянной жизнью, и глупо думать, что коронавирус даст нам бытие вместе. Он даст нам мир, мерой которого является число, а не человек. Социум уже обещал нам бытие-вместе. Но вместо этого бытия он дал нам бытие, которое не нуждается в сознании. Мы стали социальными роботами. Хотя человек природно не приспособлен жить вместе. Недаром Гоббс называл власть государства и общества именем библейского чудища Левиафана. 

Пересмотреть приоритет социума

— Но, постойте, как это не способен? Люди испокон века объединялись, чтобы совместно добывать пищу, защищаться от врагов, наконец, размножаться и помогать, говоря библейским языком, умножать свое семя на Земле…

— Скажите, а что заставило людей в поздний палеолит разбежаться по всему миру? Не поиск пищи. А то, что трудно жить с себе подобными. Вот эти школьные представления о труде, пище и размножении, эти как бы аксиомы «испокон века», «общественный договор» требуют кардинального переосмысления. Нынешняя пандемия заставляет сделать это быстрее и решительнее. Все социальное поставлено под вопрос. Хотя в процессе рассеяния, отдаления друг от друга мы живем уже, наверное, не один век. И диссипация эта нарастает.

— Век? Это в двадцатые-то годы прошлого века, когда набирали силу коллективистские учения — коммунизм, солидаризм, фашизм? 

— Чем отличается коллектив от хомяковского собора? В коллективе интерес и личность, вращающаяся вокруг своего «я» как своего центра, а соборность — это человек со смещенным из центра «я», с чувством любви. А любовь — это взрыв галлюцинаций, сметающий всякую социальную инженерию. Сегодня эта инженерия вышла уже на осознанный уровень, ведь человечество пытается построить мир, в основе которого лежит число. А это и есть та стадия, на которой заканчивается коллективное существование. Не социум, а человек живет между своим внешним и внутренним миром, он обречен на их постоянные противоречия, на распятие между «внутри» и «вовне». Число же — та категория, в которой схлопываются внешнее и внутреннее, человек теряет свой дуализм. Сам по себе социум — это квинтэссенция внешнего, а если все оцифровывается, то и социум теряет свою власть и смысл. 

— Тотально оцифровать, диджитализировать мир и самого человека стремятся, мне кажется, некие безумцы. Но ведь это невозможно: внутри у нас неуничтожимое Слово-Логос, которое не переводится в число...

— Еще как переводится. Слово превращается в знак. Свойство знака — не быть образом. Образ — это способ существования сознания. Знак убивает сознание. Логос давно уже распался. Его, как пилой, распилили при помощи знаков. Человек живет не в мире логоса, а в мире призраков, того, чего нет, но что ему дано. Повторюсь, на мой взгляд, все это не написано на небесах как данность, а подлежит исследованию человеческого разума: что возможно и невозможно. Сейчас только начался пересмотр. Вся традиция — философская, интеллектуальная — она грузом давит на людей, и избавляться от нее придется в течение какого-то времени. Я имею в виду такие мнимые аксиомы, как утверждение, что социум определяет жизнь человека. 

— Явится ли, на ваш взгляд, вся эта коронавирусная история неким триггером для тотальной «замены констант»? Работаете ли вы, философы, уже над переосмыслением «всего»?

— Да, мы работаем над этим, в том числе и у нас на кафедре. Создали сингулярную философию и опубликовали манифест Московской антропологической школы, в котором предъявили новый взгляд на человека, философию и общество. Одновременно есть другая тенденция, которая исходит из вульгарных посылок и приходит к примитивным выводам. В основе этой тенденции лежит идея о том, что человеческое ничем не отличается от нечеловеческого. Самые популярные слова в европейской философии и культуре уже давно — «постчеловек», «постгуманизм». Это не-человеческая антропология и не-человеческое общество... 

Цивилизация заблудилась

— В русской традиции эти «не-» называются соответственно: «нелюди» и «нежить»...

— Сталкиваются два взгляда, два тренда. Мы полагаем, что нелюди указывают на присутствие человека, а нечеловеческие антропологи — что нелюди существуют независимо от человека. Мы знаем, что человек — это, с одной стороны, призрачное существо, а с другой — органика: слабая, беззащитная плоть, подверженная любым ударам, инфекциям, имеющая свойство гнить. Органику нельзя заменить на кремниевое существо. А почему? А потому что только у органики есть способность к галлюцинированию. Искусственный интеллект не грезит. Нечеловеческие антропологи, напротив, хотят органику заменить кремнием. Это, повторюсь, ведущее сегодня в Европе направление мысли. 

— Но русская философская православная мысль утверждает обратное: человек утерял совершенство в силу первородного греха и должен восполнить, восхитить его личным, а некоторые мыслители считают — и коллективным обожением...

— Бога мы уже убили. Что это значит? Это значит, теперь все возможно. А когда Бог есть, то не все возможно. Тогда есть ограничения. А когда есть ограничения, тогда есть человеческое. Поэтому, на мой взгляд, нечеловеческое заполняет отсутствие Бога. А вот здесь и возникает вопрос: куда мы пойдем дальше? Ясно одно: человек и его социум — очень хрупкие творения.

— Но разве из этого апостериори следует, что оба они должны быть «преодолены», заменены?

— Может быть, нам нужно подумать: не заблудились ли мы со своей цивилизацией, социумом? А ведь никто по-большому счету этим вопросом не задается. То есть о чем мы не думаем? О том, что социальная жизнь — это не человеческая жизнь. А что такое человеческая жизнь? Это путешествие в воображаемое, то есть жизнь религиозная, художественная, жизнь в мышлении. Он тянет за собой и другой вопрос, точнее дилемму: где знание, там нет веры и не будет. Это две вещи несовместимые, я так думаю… Знание совместно с интеллектом, который работает с информацией, а сознание совозможно с верой, ибо оно работает со смыслами. 

— Спорный тезис. Смотря о каком знании мы говорим, и, главное, какое место в своем уме мы этому знанию отводим....

Что такое человек?

— Наука, доминируя в человеческом обществе уже три века, наложила неизгладимую печать на все стороны нашей жизни. Мы стали людьми знаковой культуры. Мы забыли, что есть истина как мистерия, мы разучились считывать символическое содержание культуры. Сегодня в связи с пандемией мы имеем наглядное испытание: она проткнула нашу социокультурную пленку, а за ней у нас ничего не оказалось. За ней пустота. Мы ни к чему не готовы, мы ничего не знаем. И кто мы, не знаем. А что у нас с верой?

— Христос в Евангелии говорит: «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лук. 18:8) А еще уместно вспомнить архиепископа Амвросия, растерзанного москвичами в 1771 году за то, что во время эпидемии чумы распорядился убрать от публичного поклонения Боголюбскую икону Богородицы.

— Вера — это ведь самое первое свойство сознания вообще, его нерв. Кремнию все равно, есть вирус или нет вируса, есть икона или нет иконы. Человеку не все равно. Но человек, оказывается, слишком много производит углекислого газа и при этом еще любит есть говядину. То есть очень неэффективное создание. Он экономически нецелесообразен. К тому же большинство человеческих профессий сегодня легко заменяются роботизированными системами с искусственным интеллектом. Подавляющее большинство людей просто «функционирует» в нечеловеческой форме — и на работе и вне ее — как легко просчитываемый алгоритм. Тогда можно опять же спросить: а что такое человеческая жизнь? Чем наполнены утверждения: « я живу», «он жил»? А это: а) религия, б) искусство, в) философия. Все же остальное — лишь механистическое функционирование в социуме и животное поддержание белкового обмена. 

— А наука как чистое познание? А социальное альтруистическое творчество? А забота о слабых, благотворительность — разве это не жизнь? 

— Познавать — значит воображать. С чего начинается человек? С наскальной живописи, а не с рубил, отщепов и копий. Для того чтобы быть альтруистом, не нужно быть человеком. Для этого не надо иметь сознания. Для того чтобы учить, не нужно думать. Человек — это его грезы. Здесь важно другое: человек распят между своей внутренней жизнью и внешней. По мере роста городов и усложнения социума, внешнее в человеке доминировало все больше, а внутреннее все более скукоживалось, схлопывалось. Вершина этого схлопывания и есть так называемая цифровая культура. Коронавирус в этом смысле не несет нам ничего нового. Это природный призрак, то есть нечто и не живое, и не мертвое. Мы научимся жить и с этим вирусом. Он просто острее ставит вопрос: а зачем нам такой социум, который не дает нам смыслы, который лишает нас общения с самими собой. Напротив, он вовлекает нас в бессмысленную коммуникацию, заставляя нас говорить на анонимном языке другого. 

— Но какова альтернатива социуму, городским агломерациям? Возможно ли человечеству сегодня вновь разбежаться по маленьким деревням или тем более отдельным фермам-хуторам?

— В городе не живут, в городе зарабатывают деньги. Живут в деревне. В городе нельзя думать. А что значит — думать? Это значит — слышать себя, слышать голос сознания в себе. Здесь надо считать. Положившись на науку когда-то, мы дошли сегодня до технического отношения к самому человеку. Если ученые научились уже создавать инженерные конструкции на наноуровне, то что им стоит сделать вирус? Например, для регуляции населения, отсева нежелательных «пород». Как регулируют, например, поголовье на птицефабрике. 

Сегодня самое время для того, чтобы пересмотреть многие вещи, которые казались до сих пор аксиомами. Ведь на самом деле выясняется, что никто ничего не знает. То, что мы называем «знаниями», закрывает от нас нас самих.

От редакции: С Федором Ивановичем Гиренком трудно согласиться в некоторых его дефинициях и выводах. Но явно стоит прислушаться к ходу его оригинальной и яркой мысли. Ведь эти искания, парадоксы и антиномии не теоретические кабинетные штудии, а размышления о самых главных категориях нашего человеческого бытия — сегодняшнего и завтрашнего. Во время вынужденного карантина самое время задуматься над сакраментальными вопросами: кто мы, откуда мы, куда мы идем?