Юрий Кублановский: «90-е принесли настоящую катастрофу»

Поэт, искусствовед, литературный критик, лауреат многих премий (в том числе Патриаршей имени Кирилла и Мефодия), он нередко комментирует политические события, говорит, что история у него «в крови», а «железную поступь Командора-времени невозможно не ощущать на собственной шкуре». «Свой» побеседовал с Юрием Кублановским о непростых уроках прошлого и настоящего, конфликтах и противоречиях в среде российской интеллигенции, о Достоевском и Бродском, современной литературе, о крахе советского государства, произошедшем четверть века назад.

СВОЙ: Юрий Михайлович, мы переживаем исторические времена?
Кублановский: Все времена по-своему исторические. Слава Богу, постисторические еще покуда не наступили. Когда-то в молодости, будучи инакомыслящим, думал: если доживу до той поры, когда коммунистическая идеология рухнет, то откажусь от оппозиционности навсегда. И вот «материализм» в России канул в Лету, но ждать, что вырастут сто культурных цветов, кажется, пока не приходится. Как говорил Солженицын, в социализм падали 70 лет, подниматься из него будем сто. Тут беда вот в чем — выход из системы оказался намного более болезненным, чем нам казалось. Мы считали, что с падением режима произойдет морально-нравственное воскрешение общества, выздоровление социума. Вместо этого 90-е принесли Великую криминальную революцию, настоящую катастрофу. 

Последние годы существования Союза, время застоя действовали разлагающе на правящую верхушку и особенно на ее молодые кадры. Не случайно большинство олигархата — выходцы из комсомольской номенклатуры. Удар пришелся не только на социальную жизнь. Подобного разграбления история не знала со времен Византии, причем тогда хищничали пришельцы, а тут — свои. Но еще страшнее — моральное оскудение. Несмотря на все лицемерие коммунистической идеологии, в советских людях было много идеализма, бескорыстия, искреннего желания послужить Отечеству. И вот по этим чаяниям и надеждам ударили особенно сокрушительно — «рублем», пропагандой корысти без берегов. Теперь говорят: ну ладно, что вы все поминаете ельцинизм, «чикагских мальчиков», ведь с тех пор минуло уже столько лет, давайте обсуждать наблюдаемые сегодня изъяны. Но в том-то и дело — ноги растут оттуда, из прошлого. Помните, в «Бесах» революционер и прожектер Шигалев говорил: мы дадим право на бесчестие, и тогда все к нам перебегут. Вот тогда, в 90-е, и было дано это «право». От него все пошло. 

А что касается вовлеченности в историю, так это всегда было свойственно русским литераторам. Тем более — людям моего возраста, которым довелось стать очевидцами многих драматичных событий. Ведь я помню, к примеру, день, когда умер Сталин. А если учесть восьмилетнюю эмиграцию, политические преследования до нее... Ход истории почувствовал на себе, при том, что наше поколение — те, кто родился после войны, — в известной мере «халявное»: мы по большому счету не знали ни пыток, ни голода, ни прямых угроз для жизни, ни военных лишений, ни физических испытаний, выпавших на долю наших отцов и дедов. 

СВОЙ: Какого рода опытом стала для Вас эмиграция? Вы жили в Париже, потом в Мюнхене, были знакомы с Бродским...
Кублановский: Сложным, хотя и, безусловно, интересным. С Бродским сначала общались заочно. В небольшом, но авторитетном издательстве «Ардис» в Америке он выпустил мою книгу и написал послесловие. Как раз после этого КГБ поставил передо мной условие — или отъезд, или лагерь. Но все это произошло не только из-за сборника, а «по совокупности обстоятельств»: в конце 1980-х я оказался самым публикуемым поэтом «тамиздата». В журналах «Континент», «Вестник христианского движения», «Грани» выходили мои стихи. Так что, посылая стихи Бродскому, я намеренно шел ва-банк, понимал, что здесь меня все равно уже не будут печатать, да и не позволят трудиться по моей искусствоведческой профессии. Работал дворником, сторожем, истопником в храмах Москвы и Подмосковья. 

В первый же вечер, когда я приехал в Австрию, Иосиф сам мне позвонил. И первое венское жилье у меня появилось благодаря ему. А увиделись уже в Париже, когда я работал в газете «Русская мысль»: Бродский тогда проездом из Италии специально пришел познакомиться. Мы до полуночи бродили по городу, говорили обо всем на свете. Впоследствии таких встреч с глазу на глаз у нас было немного, но все они мне очень памятны. Он был старше меня всего на семь лет, однако у меня было ощущение, что мы принадлежим к разным поколениям, настолько сильно отличались питерский «центровой» еврей и волжанин из Рыбинска, агностик и православный. 

СВОЙ: Бродский категорически не желал возвращаться в перестроечную Россию, говорил, что Ленинград, завешанный вывесками на ломаном английском, — не его город. А Вы вернулись...
Кублановский: Да, и никогда не считал, что совершил ошибку. А последние 10–15 лет — новый этап моей жизни. В отличие от многих коллег, в прошлом единомышленников, полагаю, что мы — свидетели медленного, но все же выздоровления российского общества, восстановления своих корней, чувства государственного достоинства. Самое страшное для меня событие, случившееся после возвращения из эмиграции, — бомбардировки Белграда и Косово. Я воспринял их очень лично, как унижение моей страны, которая промолчала, не смогла прийти сербам на помощь. Ну а самый счастливый, духоподъемный момент — возвращение Крыма. Я совсем недавно оттуда вернулся, выступал в Симферополе, Севастополе. Лишний раз убедился, что, несмотря на трудности (они велики, недаром там ждут завершения строительства моста через пролив как манны небесной), все понимают: иного выхода не было и нет. 

СВОЙ: Приход новой власти в Киеве — тоже своего рода криминальная революция...
Кублановский: Любая революция — это прежде всего социальная и психологическая одержимость. А тут еще сошлись две составляющие: идеологическая, построенная на псевдоидеалах Запада, в данном случае нелепых и неуместных, и криминальная, с олигархическим переделом. Все это опустило украинский народ в полную нищету. Как ни оценивай времена Азарова и Януковича, они были относительно благополучными по сравнению с нынешними. Любой простой украинец это чувствует на себе.

СВОЙ: Людей жалко. Не весь же народ «заслуживает своего правительства»...
Кублановский: Конечно. Очень остро переживаю то, что там происходит, Украина для меня родная, я там жил, работал трудником в Почаевской лавре под Тернополем, скрываясь от политических преследований. Однако моя гордость за то, что Россия вступилась за соотечественников в Крыму, резко развела меня с «либеральной» интеллигенцией. В 90-е наши расхождения только теплились, я еще мог работать, например, в редакции журнала «Новый мир», приверженной ельцинизму, и вполне там с коллегами уживался. Теперь же со мной порвали те, кого я знал десятки лет. 

СВОЙ: Такова цена российского либерализма. Примерно так же травили некогда Лескова.
Кублановский: Да и Достоевского прощали лишь за то, что он был сиделец, «по инерции», пропуская мимо ушей его предупреждения, высказанные, например, в «Бесах», террористы-народовольцы искренне шли в толпе за его гробом. В целом же нетерпимость — перманентное качество либерального «участка» и всего «освободительного движения» что в XIX, что в XX, что в XXI веке. Если в советский период это было приглушено, то сейчас вышло на поверхность.

СВОЙ: Что скажете про современную литературу? Она жива?
Кублановский: Жива, но не моя. Это литература постхристианской цивилизации, в основе своей лишенная катарсиса, характерного для произведений прошлого. В тех же «Бесах» — страшная рассказывается история, но, закрывая книгу, остаешься не в подавленном состоянии. Возможно, оттого, что зло вскрыто, обнаружено и показано во всей своей метафизике. А сегодня кажется, что автор погружен в эту вселенскую дрянь и для него ничего больше не существует. В поэзии — так же... Баратынский в свое время написал стихотворение «Последний поэт». Он уже тогда, в 1830-е, чувствовал себя таковым, ибо слышал ту подземную поступь новой, разночинной цивилизации, что погубила аристократическую культуру пушкинских времен. Я сейчас читаю немало исторических книг и поражаюсь существующим параллелям. 

Пользуясь случаем, хочу сказать, что Российский фонд культуры уже не первое десятилетие осуществляет совершенно замечательный, на мой взгляд, проект, в своем роде лучший в стране — издание альманаха «Российский архив». В нем печатаются дневники, записки, мемуары русских людей из прошлого. Благодаря этому наша цивилизация видится объемно: не такой, какой она рисовалась коммунистам и коммунистами, и не той, что изображается нынешними либералами, но во всем своем колоритном богатстве. Главный редактор этого издания Алексей Налепин делает важнейшее и чрезвычайно полезное дело.

СВОЙ: Вы тоже в какой-то мере считаете себя «последним»?
Кублановский: В современном литературном творчестве, как мне кажется, практически не осталось высокого, христианского смысла. Вижу много потенциальных талантов и дарований, но ощущения того, что создается здоровая, духовно богатая литература, лично у меня нет. Почти перестал встречаться с литераторами, мне весьма тяжело общаться с коллегами. Живу, можно сказать, наособицу.

Хотя, впрочем, ссора, непримиримые разногласия — традиционное состояние русского человека. Взять наших соплеменников, которые массово были выдавлены на Запад после 1917 года. Они ведь так и не смогли слиться в сплоченную диаспору. Солидарности, какая есть у евреев, армян, грузин, у нас, увы, никогда не было. Почему? Это уже другой разговор...