Наследство сибирского короля

Выставка «Антон Сорокин: из наследия «короля» в омском Музее имени Врубеля занимает всего одну комнату. Экспозиция не впечатлит масштабностью, зато и равнодушным никого не оставит. Рисунки карандашом или чернилами на маленьких листочках пожелтевшей бумаги выглядят как послания из начала ХХ века, страшного времени Гражданской войны. Будто листья, сорванные ураганом. Точнее — вихрем войны, которым их занесло вдруг в «третью столицу». Чувствуешь, как комната заполняется людьми — яркими, талантливыми, с непростыми судьбами… 

Хозяина коллекции (его 130-летний юбилей отмечали в нынешнем году) называли «Александром Грином Сибири», писателем «редкой правдивости», «Дон-Кихотом с бумажным забралом»... А сам он именовал себя гением и «королем сибирских писателей». Антон Сорокин полагал, что художник слова «должен быть эксцентричным», и вел себя соответственно. Он любил и умел быть на виду — о его эскападах ходили легенды. Однажды Сорокин выдвинул себя на Нобелевскую премию и разослал письма с экземплярами рукописи и просьбой поддержать его кандидатуру главам многих государств. По воспоминаниям Михаила Никитина, ответ «соискателю» прислал лишь король Сиама. В нем говорилось, что «книга, за отсутствием русского переводчика, не могла быть прочитана». А на обложке одного из своих печатных изданий Сорокин напечатал такое предуведомление: «Людей, ограниченных умом, просят не читать».

Внешний эксцентризм и слава полупомешанного долгое время заслоняли в нем большого, интересного писателя. За сравнительно недолгую жизнь он создал около двух тысяч произведений. Антон Сорокин первым показал русскому читателю душу казахского народа, «в таком же духе, как это сделал Джек Лондон с жителями тихоокеанских островов». Язык, культуру и фольклор «кыргызов» родившийся на казахской земле (в семье павлодарских купцов-староверов) писатель знал очень хорошо. А в своей повести «Хохот Желтого дьявола» Сорокин превращает «театр военных действий» в прямо-таки реальное, видимое и осязаемое явление, высвечивая трагедию войны и подчеркивая «ее великий ужас»…

Его краснокирпичный особняк в стиле модерн был во времена «белой столицы» центром культурной жизни Омска. Писатель Всеволод Иванов вспоминал: «Встречи писателей происходили обыкновенно у Антона Сорокина, который умел без изысканной любезности, без натянутости, а с мягкой проницательностью сближать людей искусства. Войдя к нему в комнату, вам хотелось читать красивые рассказы, слушать стихи, говорить о живописи». На Лермонтовской, 28, собирались не только местные литераторы и художники, но и те, кого вихрем Гражданской войны занесло в степной город, — беженцы из Москвы, Петрограда, Харькова, Риги, Казани... 

Свои работы, созданные в Омске, гости дарили радушному хозяину. Порой он покупал их за продуктовый паек. Ведь этот природный футурист, которого вполне можно назвать «омским Хлебниковым», был не только самобытным прозаиком, но и единственным в Омске коллекционером современного искусства. Известный романист Василий Ян писал: «Его дом в Омске — четырнадцать квадратных сажен, включая чулан, является интереснейшим музеем картин, сибирских редкостей, скульптуры и всяких других чем-либо выдающихся произведений разных «талантов» и «самородков» из гущи народной, которых Сорокин отыскивал, поощрял, выдвигал, вдохновлял…» 

Имена некоторых своих друзей и знакомых писатель позднее включил в новеллы мемуарного цикла «Тридцать три скандала Колчаку». Среди них — московский журналист и график Алексей Громов (Матвеев), работавший в колчаковской газете «Сибирская речь». Талантливый художник-иллюстратор привез в Омск большую коллекцию своих рисунков. Позднее она оказалась в собрании Сорокина. 

Бывал в доме на Лермонтовской улице и Карлис Балтгайлис, один из латышских стрелков, сражавшихся на стороне белых. Отважный конный разведчик и вестовой, а в недавнем прошлом выпускник Пензенского художественного училища, он в минуты покоя переносил свои фронтовые впечатления в альбом. Балтгайлису повезло — вместе с отступающей Белой армией он благополучно добрался до Владивостока и с Имантским полком вернулся в Латвию. Там стал известным художником-авангардистом. Но об этих рисунках, с фотографической точностью запечатлевших военную драму, не знают даже латвийские искусствоведы. На одном из них одинокий всадник едет по дороге, мимо голых деревьев и покосившихся оград, к руинам на горизонте. Впереди — неизвестность. 

Весной 1914-го омичи впервые увидели на страницах газеты «Омский вестник» в публикации повести Сорокина «Хохот Желтого дьявола» рисунки киевского художника-графика Владимира Эттеля. С ним Сорокина сначала связывало заочное знакомство. Талантливый иллюстратор и плакатист Эттель использовал в своих символистских композициях приемы мастеров петербургского объединения «Мир искусства». В доме на Лермонтовской Эттель появился в декабре 1920-го, когда его, бывшего боевого белого офицера, после проверок выпустили из Омской губчека. 

Именно Владимир Эттель придумал образ свечи, с которой стекают капли воска, образуя подпись «Антон Сорокин». Кстати, мотив этой свечи возник очень прозаично. В 1919 году в Омске не было электричества — точнее, оно было только в Совете министров, в Ставке и дорогих ресторанах. А на заседаниях литературно-художественного кружка горели свечи. Антон Семенович приходил туда со своей свечой — доставал из портфельчика подсвечник, зажигал свечу и говорил: «Готовьтесь, я буду читать вам свою новую повесть». Правда, слушать «Антона Безумного» омские литераторы не хотели — вставали и уходили. Потом Антон Семенович стал говорить: «Свеча подобна писателю — писатель так же сгорает, но оставляет свое духовное богатство...»

В некоторых работах, представленных на выставке, остро чувствуется тоска по безвозвратно ушедшим спокойным временам, желание отвлечься, хотя бы ненадолго забыться в нарисованном праздничном мире. Абсолютно «сомовская» картина «Поцелуй» выглядит как раз таким осколком светлого прошлого. Ее автором вполне мог быть Евгений Климентьев, сын Алексея Климентьева, преподавателя рисования в кадетском корпусе, прибывшего в Омск в 1914 году из Петербурга. Современники вспоминали, что он очень любил творчество Константина Сомова. 

А вот юношеский рисунок будущего певца Лукоморья и капитана воздушных фрегатов, тогда еще мечтавшего о стезе художника Леонида Мартынова. Он изобразил Сорокина расположившим на стопке книг артиллерийскую батарею и успешно отстреливающимся от критиков и редакторов, не желавших его печатать. 

Сорокин отличался самоиронией и часто просил нарисовать себя в карикатурной манере. Автор двух ярких шаржей — Александр Оленич-Гнененко — поэт, который, кстати, перевел на русский язык «Алису в Стране чудес». В Омске он был заместителем председателя губисполкома, а потому спас от расправы многих поэтов и писателей. Выручил однажды и самого Сорокина... А на портретах авторства Давида Бурлюка — совсем другой Сорокин, незнакомый большинству, — милый и задумчивый человек.

Сорокин был известным мистификатором — выдавал чужие литературные произведения за свои и наоборот. Купленные и подаренные картины и рисунки он тоже подписывал «Антон Сорокин». Так что имена авторов многих произведений — например, солнца над черепичными крышами, нарисованного цветными карандашами в манере импрессионистов, до сих пор остаются загадкой. 

Антон Семенович рисовал, хотя профессиональным художником не был — увлекался декоративными приемами, обращался к мистическим образам. Порой устраивал «заборные выставки». А потом «Наша газета» иронично сообщала в омской хронике: «По городу некий Антон Сорокин, национальный сибирский писатель, расклеил по заборам автопортреты и расписанные чьим-то хвостом рисунки». Его работы символичны и загадочны — грустная жабка в холодных лучах луны, одинокая птица на скале. А вот рисунок, развенчивающий миф, будто Сорокин был противником Белого движения, — крылатая красная смерть с косой…. 

Уникальная коллекция «короля писательского» сохранилась чудом. 

— В 1935 году, уже после смерти Сорокина, его коллекция была передана в Западно-Сибирский краевой музей, — рассказывает куратор выставки Ирина Девятьярова. — Этими папками никто не интересовался, ведь авторами большинства рисунков были белые офицеры. В середине 70-х строится новое здание краеведческого музея. Чтобы освободить для него место, на территории генерал-губернаторского дворца сносят надворные постройки... Строители при сносе одного из зданий под половицами находят папки — черные, запыленные, страшные. Открывают, а там картинки. Позвали музейщиков. Тогда уже началось изучение.

Таким же чудом, наверное, в свое время избежал сноса и дом Антона Сорокина. Он единственный уцелел из целого квартала и теперь соседствует с современными зданиями. Там работают художники, продают цветы... Думаю, Антону Семеновичу это бы понравилось. Наверное, он даже был бы восхищен...