Град непокоренный

Три четверти века назад Ленинград салютовал: праздновал окончательное избавление от ужасов блокады, продолжавшейся 872 дня. Жители города вышли на улицы, чтобы увидеть в небе долгожданное и незабываемое знамение победы.

Гром победы, раздавайся!

Предшествовала всенародному торжеству стратегическая наступательная операция с грозно-поэтическим названием «Январский гром». Ее проводили войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов.

Народный артист СССР, участник обороны Ленинграда Юрий Никулин вспоминал: «Навсегда вошло в мою жизнь 14 января 1944 года — великое наступление, в результате которого наши войска сняли блокаду и отбросили фашистов от Ленинграда. Была продолжительная артиллерийская подготовка. Двадцать градусов мороза, но снег весь сплавился и покрылся черной копотью. Многие деревья стояли с расщепленными стволами. Когда артподготовка закончилась, пехота пошла в наступление».

Годом ранее в результате операции «Искра» удалось прорвать стальное вражеское кольцо. Ширина спасительного коридора достигла 8–11 км. По блокадным меркам — немало. За полмесяца построили 33-километровый участок железнодорожного пути Шлиссельбург — Поляны. Эту магистраль уже тогда называли Дорогой Победы. Ее усиленно обстреливала вражеская артиллерия, однако 7 февраля 1943-го на Финляндский вокзал прибыл первый поезд с Большой земли.

О героях тех сражений военкор газеты «Фронтовая правда» 377-й стрелковой дивизии Волховского фронта Павел Шубин сложил песню на музыку «Гвардейской застольной»:

Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробивался болотами,
Горло ломая врагу...

Драматург — а в годы войны бригадный комиссар — Всеволод Вишневский в дни прорыва блокады, в начале 1943 года, оставил запись: «Январь... Снега... Город Ленина улыбается и утирает слезы счастья. Пришел час наших контрударов! Фронты перекликаются с фронтами — и под ударами России — дробятся и гибнут полчища Гитлера». И спустя год «сверхчеловеков» раз и навсегда отбросили от стен нашей Северной столицы.

Держите связь

В годы Второй мировой это был единственный город, выдержавший длительную осаду и не сдавшийся. Более того, даже в самые голодные дни предприятия делали «все для фронта, все для Победы».

Летопись блокадного Ленинграда состоит из подвигов, которым нет аналогов в истории. Многие из них связаны с Дорогой жизни, спасавшей в первые, самые страшные зимы. В кольце оставался узкий просвет, позволявший наладить сообщение с Большой землей по Ладожскому озеру: во время навигации — водный путь, по зиме — ледовая магистраль, военно-автомобильная дорога № 101. Больше миллиона человек удалось эвакуировать.

Гитлеровцы бомбили постоянно, но остановить движение не удалось. Водители полуторок не закрывали двери, чтобы успеть выпрыгнуть, если машина начнет тонуть.

В наиболее тяжелый период за Дорогу отвечал бывший метростроевец Иван Зубков. Под его руководством возводили оборонительные укрепления на Карельском перешейке и Лужском рубеже, тянули по дну Ладожского озера телефонный кабель, трубопровод, линии электропередач. Подобных проектов, реализованных в немыслимых условиях, прежде мир не видел. (До Победы генерал Зубков не доживет. 28 июня 1944-го немцы собьют самолет, в котором он отправится на службу. Хоронить Ивана Георгиевича будут всем городом, гроб провезут по Невскому на орудийном лафете.)

Телефонную связь, нарушенную в первые блокадные дни, можно было восстановить только под водой. Специалисты завода «Севкабель» спаяли и смонтировали изолированный кабель. Его доставили к берегу озера и погрузили на баржу. Дальше действовать предстояло водолазам. Несмотря на шторм, они проложили линию за восемь часов. Ленинград получил тридцать каналов связи, и эта магистраль безупречно действовала всю войну.

Посреди первой блокадной зимы Ленинград погрузился во тьму: не действовали почти все электростанции. Только ТЭЦ № 5 «Красный Октябрь», работавшая на торфе, и частично ГЭС № 1 продолжали давать ток в особо важные кабинеты и госпитали. Ни в жилых домах, ни на предприятиях света не было. Требовалось протащить высоковольтную линию от Волховской станции. 125 километров кабеля укладывали на ладожском дне под бомбами, и 23 сентября 1942 года в непокоренный город начало поступать электричество. Накануне 25-летия Октября в сотнях ленинградских домов впервые с начала блокады засияли лампочки, ставшие для многих символами-предвестницами грядущих побед.

Еще труднее оказалось преодолеть топливный голод. В горючем нуждались и вооруженные защитники города, и безоружные блокадники. Трубы для первого в мире подводного бензопровода подвозили тайно, ночами. Из сваренных отрезков получали 200-метровые соединения, которые испытывали водой и керосином, а затем покрывали антикоррозийной изоляцией. Работать приходилось в лесу, в укрытии, неподалеку от железнодорожной станции Борисова Грива.

Почти каждый день туда приезжал уполномоченный Госкомитета обороны Алексей Косыгин, старавшийся снабдить экстренную стройку всем необходимым. В годы войны он, сын петроградского рабочего, показал себя как управленец высочайшего уровня. Будущий председатель Совета министров СССР дневал и ночевал на порученных ему участках.

Ладожский трубопровод называли «артерией жизни» — десятки тысяч тонн нефтепродуктов получил город. И разведка сработала безукоризненно: до конца войны немцы так и не узнали об этом секретном объекте.

Впоследствии Алексей Николаевич рассказывал о своей блокадной одиссее нечасто. Хотя Джо Байден сохранил такие впечатления о переговорах 1979 года: «Я хорошо запомнил его колючий взгляд, когда он начал говорить... Косыгин предложил: «Давайте договоримся о двух условиях, сенатор. Я говорю от имени СССР. Вы говорите от имени США. Я говорю, потом вы, и больше никто. Второе. Вы — молодой человек. Когда я был молодым, моя работа была столь же важной, как ваша. Она заключалась в снабжении продовольствием Ленинграда во время немецкой блокады». Как ни храбрился Байден, он сразу понял: перед ним — человек-легенда. Потому и запомнил тот разговор на всю жизнь.

Слушай нас, родная страна

В первые месяцы Великой Отечественной в городе установили 1500 новых радиоточек. «Нигде радио не значило так много, как в нашем городе в дни войны», — вспоминала уже в мирные годы удивительная женщина, обращавшаяся в свое время к ленинградцам со словами: «Внимание! Говорит Ленинград! Слушай нас, родная страна. У микрофона поэтесса Ольга Берггольц». Репродукторы передавали не только голоса патриотов, но и стук знаменитого блокадного метронома, предупреждавшего об авианалетах: быстрый ритм означал воздушную тревогу.

В годы блокады из Ленинграда удалось эвакуировать 92 крупных предприятия. Многие из оставшихся превратились в руины. Полсотни заводов и фабрик производили вооружение и боеприпасы, танки и артиллерийские орудия, минометы, пулеметы, автоматы — около 100 видов оборонной продукции.

На территорию Кировского завода упало 4700 снарядов и 770 бомб. Две с половиной тысячи рабочих и инженеров умерли от голода, погибли в ополчении и во время бомбежек. Женщины и дети заменяли мужчин у станков. Выпуск продукции не прерывался ни на один день — даже тогда, когда до линии фронта было рукой подать.

Адмиралтейские верфи сдали флоту семь подлодок, десятки катеров. Свой знаменитый пистолет-пулемет в блокадном городе дорабатывал Алексей Судаев: произвели малой партией, а испытывали в боях за Карельский перешеек, на Ораниенбаумском плацдарме. Конструктор приезжал в действующую армию, чтобы посмотреть оружие в деле, общался с бойцами, выслушивал их замечания. Всего до прорыва блокады на Сестрорецком заводе было выпущено 46 572 единицы ППС-43. Его по праву считают лучшим автоматическим оружием Второй мировой.

Пирожные от Геббельса

Нынешние пересуды о «пирах Валтасара» с участием руководителя Ленинграда Андрея Жданова — следствие гитлеровской пропаганды, усугубленной бурлящей фантазией: пирожные, ананасы, экзотические вина... Если бы в пору военного лихолетья власть вела себя столь цинично, то ни народ, ни армия не стали бы ее терпеть.

Беспристрастный очевидец, американский журналист Гаррисон Солсбери на сей счет писал: «В Смольном он работал час за часом, день за днем. От бесконечного курева обострилась давняя болезнь, астма, он хрипел, кашлял... Напряжение зачастую сказывалось на Жданове и других руководителях. Эти люди — и гражданские, и военные — обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники... получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и немного каши. К чаю давали один-два куска сахара... Никто из высших военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны, большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы».

Солсбери не преувеличивал: Жданов умер в 1948 году от продолжительной сердечной болезни.

Муссируются ныне и другие провокационные россказни из геббельсовского репертуара. Уже не раз делались предположения о том, что нужно было объявить Ленинград «открытым городом», пустить врага к Эрмитажу и Петропавловской крепости... Но так рассуждать могут лишь те, кто не имеет ни малейшего представления о сути Великой Отечественной войны.

Уже в первые дни после начала агрессии в дневнике начальника германского генштаба сухопутных войск Франца Гальдера появилась многозначительная запись: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки... Это будет народное бедствие, которое лишит центров не только большевизм, но и московитов вообще».

Под судьбой великого города пытался подвести черту и генерал Эдуард Вагнер: «Не подлежит сомнению, что именно Ленинград должен умереть голодной смертью».

Нацисты сознательно обрекли на голодную смерть сотни тысяч людей — такова безжалостная логика «тотальной войны», которую вели против СССР гитлеровцы. Они рассчитывали морально сломить и физически уничтожить советский народ.

Вручить им ключи от города стало бы равноценно самоубийству. Во-первых, капитуляция обернулась бы массовым истреблением ленинградцев, дабы их «не кормить», во-вторых, город являлся важным для страны центром обороны с единственной сохранившейся к тому времени базой Балтийского флота, в-третьих, Ленинград был могучим символом, неприступной крепостью, на него равнялась вся страна.

Европа лобызала германский сапог, а наши деды и прадеды стояли насмерть, ценой самопожертвования сумели переломить ход войны, выстояли и победили. И в россказни Геббельса о пирожных не верили.

Память священна

Подвиг Ленинграда — это ежедневное напряжение за гранью человеческих сил, победа над невиданным могуществом и звериной жестокостью врага. Вся страна понимала: для того, чтобы подчеркнуть величие этого преодоления, требуется новая награда. Так возникло понятие «город-герой».

Весной 1945-го впервые в истории героями были провозглашены не личности, а города. Приказ Верховного главнокомандующего гласил: «Сегодня, 1 мая, произвести салют в столицах союзных республик: Москве, Киеве, Минске, Баку, Тбилиси, Ереване, Ашхабаде, Ташкенте, Сталинабаде, Алма-Ате, Фрунзе, Петрозаводске, Кишиневе, Вильнюсе, Риге, Таллине, а также в городах-героях: Ленинграде, Сталинграде, Севастополе и Одессе — двадцатью артиллерийскими залпами».

Город на Неве назван первым в отдельном ряду не случайно. На Нюрнбергском процессе было объявлено, что жертвами блокады стали 649 000 мирных жителей, современные историки считают, что в действительности эта цифра составила не менее 800 000. В большинстве своем они умерли от голода.

Память о миллионах погибших ленинградцев священна. Их подвиг не был напрасным, они отдали жизни ради мирного будущего своей Родины.

Глядя на «Невы державное теченье», силуэты Петропавловской крепости или Смольного монастыря, мы по-прежнему слышим голоса тех, кто не пережил блокаду, до срока нашел себе последнее пристанище на Пискаревском кладбище. Это о них сказано:

Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем,
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
Никто не забыт и ничто не забыто.