Больше, чем победа

Генеральное сражение Отечественной войны 1812 года, во многом определившее судьбу России и Европы, отгремело 205 лет назад. Однако историки, обсуждая события того времени, до сих пор не пришли к согласию. О том, почему споры специалистов продолжаются, «Своему» рассказала кандидат исторических наук, в недавнем прошлом главный хранитель Музея-панорамы «Бородинская битва» Лидия Ивченко.

СВОЙ: Что в современных дискуссиях, посвященных «дню Бородина», остается предметом полемики?
Ивченко: Попытки однозначно ответить на вопрос: «Кто победил?» А также категорические суждения о финале Отечественной войны 1812 года. В нашей историографии не подвергалась сомнению фраза Кутузова: «Война окончилась за полным истреблением неприятеля». Но с началом перестройки появились некие альтернативные версии: русские, мол, одержали победу лишь благодаря преимуществам, которые давали климат и пространство. Причем это ставилось чуть ли не в вину нашему главнокомандующему, как будто где-то прописано, что эти факторы использовать запрещено и победу следует добывать исключительно в чистом поле.

В конце XIX века видный немецкий историк Ганс Дельбрюк предложил отделить стратегию измора от стратегии сокрушения. А спор о преимуществах того или иного плана войны начался еще в XVI столетии, с работы Никколо Макиавелли «О военном искусстве». В 1812 году Михаил Кутузов, наиболее яркий и последовательный в России сторонник стратегии измора, получил возможность проверить некоторые свои взгляды на ведение войны. Он был не просто опытным военачальником, но человеком с большим интеллектуальным багажом. Еще в годы его учебы в Артиллерийской и инженерной дворянской школе преподаватели отмечали, что Кутузов прекрасно читал местность, видел все ее преимущества и недостатки. Герой Измаила и Мачина успел к моменту французского нашествия послужить и дипломатом, и военным разведчиком, и директором Императорского сухопутного шляхетского кадетского корпуса, где преподавал теорию военного искусства. Одним из полководцев, на которых он ссылался, был знаменитый Мориц Саксонский. Тому принадлежит тезис: «Природа бесконечно сильнее человека; почему же этим не воспользоваться?» Во время второй Русско-турецкой войны в штабе Кутузова оказался принц Шарль де Линь. Последний был известен в Европе как образец аристократического поведения. Так вот он оставил на сей счет еще один афоризм: «Лучше разбить неприятеля зимой, нежели самому  быть разбиту летом».

СВОЙ: Считается, что в ходе боев наступающая сторона несет более значительные потери, нежели обороняющаяся. На Бородинском поле было не так. Чем это объясняется?
Ивченко: Наши потери — свыше 40 тысяч человек, французские — больше 30 тысяч, разница не очень велика. Знаменитый военный теоретик Карл фон Клаузевиц впоследствии писал, что русские войска для отражения атак должны были построиться в несколько линий, воины практически дышали друг другу в затылок. Так же плотно стояла и армия Наполеона. Подобные построения сопровождались большими потерями, однако их несли обе стороны.

СВОЙ: В «Войне и мире» полк Андрея Болконского вынужденно бездействует, находясь под сильным огнем артиллерии. Почему такое происходило? 
Ивченко: Если посмотреть документы того времени, то увидим, например, приказ князя Багратиона накануне битвы, где он пишет: «Резервы иметь сильные и сколько можно ближе к укреплениям как батарейным, так и полевым». Военачальники знали, на что они шли. Ближний бой плюс огонь артиллерии влекут за собой очень большие потери. Картина битвы выглядела примерно так: первые ряды в буквальном смысле уничтожают друг друга, поэтому успех зависит от того, чьи резервы подойдут раньше. Граф Михаил Воронцов вспоминал: «Моя дивизия исчезла не с поля боя, а на поле боя». Уже через четверть часа от нее осталось 350 человек, а сам он оказался тяжело ранен. Должна была сразу же вступить (и вступила) в бой поддержавшая его дивизия генерала Дмитрия Неверовского. За ней следовала дивизия принца Карла Мекленбургского.

Почему-то отдельные историки, рассматривающие этот эпизод, немилосердны к Кутузову. Они не принимают во внимание особенности тактики того времени. Очень плотно стояли не только наши войска, но и неприятельские. В своих мемуарах французы пишут, что немалый урон был причинен кавалерии, которая находилась рядом со сражавшимися, близко к русским оборонительным укреплениям.

СВОЙ: Почему о Бородинском сражении по большому счету вспомнили лишь спустя 27 лет?
Ивченко: Александр I повелел оценивать длительность войны с Наполеоном в три года и три кампании. У нас традиционно выделялась первая из этих кампаний. Как говорил Денис Давыдов, «это война наша родная, наша Отечественная». Тем не менее, у предков была такая хронология событий: то, что началось в 1812-м в России, закончилось в 1814-м во Франции. Поэтому торжества на Бородинском поле были приурочены к 25-летию взятия Парижа. Имелась и другая причина: середина XIX века — время, когда во всей Европе сформировался общественный запрос на патриотизм. Каждая страна осознавала себя в качестве самостоятельного субъекта, и требовались факты, которые подтверждали бы значимость истории государства. В таком же ключе складывалась историография Испании, Великобритании, Германии.

СВОЙ: А это не связано с тем, что Кутузов более важным считал сражение при Малоярославце?
Ивченко: Эти две битвы нельзя сравнивать. Что касается Малоярославецкой, то по длительности она была такой же, по упорству — тоже, но там численность войск была в разы меньше. Наполеон надеялся открыть путь в полуденные губернии России до прибытия русской армии. Кутузов перехватил все дороги, которые вели на юг, и Бонапарт решил не предпринимать генерального сражения, уйти в направлении Смоленска, где у него находилась база. Поэтому фраза нашего полководца о том, что «Малоярославец есть предел нападения, начало бегства и отступления врага», совершенно справедлива.

А Бородинское сражение было дано во время отступления от западных границ. Михаил Илларионович решился на него по причинам особого характера. Отступление затянулось, и это сказывалось на моральном духе солдат. Войска находились в 108 верстах от Москвы, и мысль о том, что, возможно, придется сдать ее без боя, ужасала каждого русского. Кутузов пошел на генеральное сражение, несмотря на фактическое численное превосходство противника. Некоторые историки насчитали, что у нас вместе с ополченцами — 150 тысяч, у Наполеона — 136 тысяч. Но ополченцы, около 50 тысяч человек, были недостаточно вооружены и обучены, и фельдмаршал приказал, чтобы они находились даже не в третьей, а в четвертой линии и принимали там раненых. Еще 15 тысяч — подкрепление из-под Калуги — оказались необстрелянными, их пришлось раскассировать по старым полкам. Новобранцы могли быть эффективными только в окружении старослужащих. При этом цель, которую поставил себе Кутузов в Бородинском сражении — не дать себя разбить, увести войска, — была выполнена. Он не только отвел армию, но вывез обозы и артиллерию. Если бы те достались французам, то продолжение войны стало для России бесперспективным. 

СВОЙ: Как бы Вы ответили на извечный вопрос Бородинского сражения — кто победил?
Ивченко: Клаузевиц писал, что если поражение не сопровождается энергичным преследованием, то неприятель не добился победы. У Бородино этого не было. Алексей Ермолов, начальник штаба 1-й армии, вспоминал, что «победа пребыла обеим из противоборствующих сторон непреклонною». Наполеон потом подытожил: «Французы показали себя достойными одерживать победы, русские стяжали право быть непобедимыми».

Иллюстрация на анонсе: А. Аверьянов. «Эпизод Бородинского сражения. Подвиг артиллеристов». 1993