Тост за непобедимых

Торжество имперского сознания, мысль о непреходящей значимости Русского мира, подчеркнутая благодарность народу, проливавшему кровь за Родину, — по-разному трактовали тост, произнесенный Иосифом Сталиным во время торжественного приема в Кремле 24 мая 1945 года. А между тем Верховный главнокомандующий всего лишь подчеркнул то, что многократно подтверждалось историей: нашу страну нельзя представить без титульной нации, объединяющей вокруг себя иные этносы. Ну а то, что сам Сталин родился на окраине империи, в грузинском Гори, просто-напросто убеждает: Русский мир органично вбирает в себя всех, кто желает стать его частью.

Казалось, ничто не предвещало подобной речи. Беломраморный Георгиевский зал — самый торжественный в Кремле: с массивными люстрами, витыми колоннами. Идет «пир на весь мир», широкое русское застолье. Присутствуют руководители советского правительства: Сталин, Жданов, Ворошилов, Хрущев, Каганович, Микоян... Здесь же военачальники: Жуков, Рокоссовский, Буденный. Роль тамады берет на себя Молотов: тосты произносит один за другим. Благодарит красноармейцев и Сталина, приведших страну к Победе. Поднимает бокал за здоровье советских полководцев. Глубоко за полночь просит дать ему слово Верховный. Из его уст звучит речь, до сих пор не дающая многим покоя: «Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящая сила Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеются ясный ум, стойкий характер и терпение». По меткому наблюдению Вильяма Похлебкина, эта торжественная, но при этом наполненная личным чувством речь напоминала манифест Александра I. Параллель между Отечественными войнами, акцент на их глубинном родстве — было ли это услышано? По мнению Похлебкина — нет. Сталина-историка не поняли, а Сталина, прямо заговорившего об особой роли русского народа, впоследствии осудили. И не раз.

Современники, разумеется, встретили речь Верховного главнокомандующего с энтузиазмом, о чем свидетельствуют созданные в те годы живописные работы. Самая характерная (исходя даже из названия) — «За великий русский народ!» (1947) Михаила Хмелько, лауреата двух Сталинских премий. По жанру это групповой портрет, имеющий давние корни как в отечественном, так в мировом искусстве. Чего стоят прозрения Франса Халса, голландского художника XVII века, создавшего знаменитую, психологически точную картину «Банкет офицеров стрелковой роты св. Георгия» (1627) задолго до появления реализма. Или «Ночной дозор» (1642) Рембрандта — пример того, как мастер нашел нестандартное решение: к 18 заказчикам, заплатившим за появление на полотне, он бескорыстно дописал 16 фигур. Для композиции. 

Русское искусство также дало прекрасные образцы. Например, «Торжественное заседание Государственного совета» (1903) Репина, где художник изобразил большую часть героев со спины, сумев, однако, придать им портретное сходство.

На картине Хмелько персонажи написаны вполоборота. Здесь требовалось недюжинное мастерство — чтобы через пластику передать спокойствие и уверенность в своих силах Сталина или деревенскую простоватость Хрущева. Зритель наблюдает застолье как бы со стороны. Видимо, дистанция нужна была художнику, чтобы подчеркнуть важность момента, приподнятость его над обыденным течением жизни. При этом гости, заполнившие Георгиевский зал и изображенные, в отличие от главных героев, анфас, словно представляют собой тот народ, о котором говорит руководитель государства. А их взгляд, обращенный в сторону зрителя, дает понять: речь в здравице идет обо всех, кто находится за пределами картины. Разделение между реальностью и искусством тем самым как бы исчезает.

Другое знаменитое полотно — картина мастера парадного портрета Дмитрия Налбандяна «Торжественный прием в Кремле 24 мая 1945 года» (1947). Тоже дважды лауреат Сталинской премии, он много лет писал советских руководителей: Ленина, Сталина, Брежнева. Злые языки даже прозвали Налбандяна «первой кистью Политбюро». Однако настоящим секретом его успеха была прекрасная школа: недаром в Тифлисе он учился у брата Зинаиды Серебряковой Евгения Лансере. Под влиянием этого изысканного «мирискусника» развил в себе тонкое чувство цвета и достиг точного, острого рисунка. Работы Налбандяна отсылают к творчеству импрессионистов — особенно легкие, написанные сочно и живо пейзажи. Хотя и парадные портреты — даже хрестоматийная «лениниана» — не кажутся выхолощенными и чересчур официозными. 

В картине «Торжественный прием в Кремле...» нет обычной для групповых портретов статики. Герои изображены в движении, спускающимися по лестнице Большого Кремлевского дворца. Здесь нужно отдать должное и Налбандяну-живописцу — его широкому свободному мазку, искусно переданным рефлексам на светлых дворцовых стенах.

Две картины — два разных варианта изображения одного и того же события. У этих полотен, написанных в одно время, немало общего. В первую очередь ясная точка зрения на события. Ведь до попыток переписать историю было еще так далеко...