Вера Мыльникова: «После похвалы Грабаря папа проснулся знаменитым»

22 февраля исполнилось сто лет со дня рождения художника-монументалиста, вице-президента РАХ Андрея Мыльникова. Маэстро рано стал знаменитым благодаря диплому — картине-реквиему «Клятва балтийцев» (1946). Много экспериментировал: писал монументальные полотна («На мирных полях», 1950), пейзажи, женские портреты. Создал мозаичное панно «Изобилие» для станции метро «Владимирская» в Ленинграде. 

Всю жизнь хранил верность классической школе, любовь к которой прививал своим ученикам. Одной из его воспитанниц является дочь, Вера Мыльникова, ныне возглавляющая творческую мастерскую монументальной живописи при РАХ. «Свой» побеседовал с Верой Андреевной.

СВОЙ: Расскажите о первых шагах Андрея Андреевича как художника.
Мыльникова: У него была трудная жизнь. За месяц до его появления на свет расстреляли отца, Андрея Константиновича: инженера, начальника Тамбовских вагоностроительных мастерских. Скорее всего, «по разнарядке», как руководителя. Мать, Вера Николаевна, решила уехать в Покровск, где жил ее брат. Однако несчастья на этом не закончились. Все имущество отобрали, так как принадлежала к богатому купеческому роду: в свое время на средства моего прадедушки, мецената, в Покровске возвели церковь, построили несколько школ, богоугодных заведений. Бабушке выдали волчий билет, лишив возможности найти работу. Кормить сына было нечем. Тогда она уехала в Москву. Папе к тому времени исполнилось десять лет. Пыталась устроиться домработницей к человеку, который когда-то трудился у Андрея Константиновича, а теперь занимался строительством метро. Однако ее не взяли из-за маленького ребенка. В итоге перебралась в Ленинград. Здесь жила сестра моей бабушки, Мария Николаевна Зеленская (урожденная Ухина). Она когда-то училась живописи у Дмитрия Кардовского, а позже стала давать уроки детям Николая Вавилова, нашего дальнего родственника, директора Всесоюзного института растениеводства. Вавилов помог Вере Николаевне — принял на работу на несколько дней, чтобы она потом могла найти другое место. В конце концов ее взяли медсестрой в детскую больницу. Жизнь была тяжелая, денег не хватало. И все же бабушка старалась привить папе любовь к искусству. Он занимался музыкой, живописью. После школы поступил в Академию художеств. Учился хорошо, получал повышенную стипендию, это помогало сводить концы с концами.

СВОЙ: Правда, что Вашего отца очень ценил Грабарь?
Мыльникова: Да, считал любимым учеником. На представлении выпускной работы сказал: «Репин защитил в этих стенах диплом «Воскрешение дочери Иаира». И вот, почти век спустя, появился другой великий художник». Речь напечатали во всех газетах, папа проснулся знаменитым. Грабарь хотел, чтобы отец переехал в Москву. Писал в правительство, просил выделить в столице большую мастерскую и квартиру. Но папа не решился. У мэтра, кстати, был другой известный ученик, Александр Лактионов. В дневниках отца рассказывается, как Игорь Эммануилович хвалил картину «Письмо с фронта», говорил, что она замечательная, «просто как живая». Потом добавлял: «Фу, как живая». Все-таки Грабарь стилистически был ближе к импрессионистам. Он даже предлагал Лактионову работать в технике пуантилизма, но у того ничего не получилось.

Игорь Эммануилович часто заходил к нам, когда бывал в Ленинграде. Мы жили на Кировском проспекте, в огромной двухэтажной квартире с мастерской. Когда Грабарь приезжал в последний раз, не работал лифт. Пожилой человек, он поднялся по лестнице — только чтобы увидеть работы отца. Папа тоже часто бывал в Москве. В дневниках есть воспоминания о том, как они вместе завтракали, потом шли в музей. Особенно запомнился рассказ о посещении ГМИИ им. А.С. Пушкина. Их сопровождал директор музея Александр Замошкин. Показывали отреставрированные работы из Дрезденской галереи. Директор ругался, кричал, что картины нельзя возвращать в Германию, поскольку немцы разорили наши коллекции, украли Янтарную комнату, уничтожили множество церквей. Но произведения, как известно, все равно покинули Советский Союз.

СВОЙ: Каких художественных принципов придерживался Ваш отец?
Мыльникова: Он представитель классического искусства, продолжатель традиций русской и мировой реалистических школ. Он довольно быстро отошел от соцреализма, хотя ранние работы, конечно, можно отнести к этому направлению. Вообще папа страстный и контрастный художник. Картина «На мирных полях», написанная после диплома, совсем иная по настроению, чем «Клятва балтийцев»: светлая, радостная. Отец не мог не создать подобного произведения после того, как чудом пережил войну. Почти все ребята его возраста погибли на фронте. Сам он незадолго до начала сражений повредил ногу — был спортсменом, баскетболистом. Лечился, ходил в гипсе, поэтому остался в Ленинграде. Записался в 102-й полк стрелкового ополчения. В блокаду был на последней стадии дистрофии. Лежал без сознания на полу в Академии художеств, его спас оказавшийся рядом знакомый. В 1942-м — эвакуация. В поезде кормили ржавой селедкой, многие умерли. А он, находившийся в тяжелейшем состоянии, ничего не ел и, возможно, поэтому остался жив.

И вот папа решил изобразить землю, которая еще недавно была в окопах, а теперь расцвела. По ней идут поющие женщины. Таким образом он хотел выразить свою любовь к Родине. Эту работу оценил Сталин. Отцу было всего 30 лет, когда ему присудили Сталинскую премию. Сталин сам ходил на выставки, отмечал картины, которые нужно наградить. Можете представить, сколько художников хотели ему понравиться. Они выбирали «правильные» темы — например, «Пионеры в гостях у Сталина». А папа получал награды за те полотна, которые писал от души, он никогда не был членом партии. Скажем, Ленинскую премию ему вручили за «испанский триптих», часть которого — картина «Распятие». Неслыханная история для советской поры.

СВОЙ: Ваш отец много лет преподавал.
Мыльникова: У него было 500 учеников. Среди них — и реалисты, и абстракционисты. Он старался в каждом увидеть индивидуальность и развить ее. Основал собственную школу, учил, что не нужно срисовывать с натуры. Напротив: необходимо думать, анализировать и, лишь разобравшись, как устроен тот или иной предмет, приступать к работе. Папин метод отличался от принципов, принятых в советское время, когда студенты пытались изобразить каждую складку. У него в Академии сложилась традиция — встречи по пятницам: художники показывали свои творения, обсуждали их. Папа объяснял, как строится композиция, как компоновать фриз. Рассказывал, что существует эпический и комический ритм, то есть трагический и радостный. Не обязательно рисовать фигуру, можно одними ритмами выразить настроение. Огромное значение придавал цвету. Он хорошо чувствовал колорит. Я много лет преподаю в его мастерской и могу сказать: у мужчин обычно прекрасно развит рисунок, но цвет они видят хуже. Конечно, существуют исключения, однако в нашей среде сложилось следующее мнение: если человек прилично рисует, он не видит цвет, а если видит цвет, то рисует неважно. Папа считал, что в искусстве все должно быть прекрасно.

Он славился бескорыстием. Когда делал мозаику «Изобилие», записал в соавторы двух художников, ассистировавших ему, — Александра Королева и Владимира Снопова. Последний, папин друг, не имел художественного образования. Отец хотел помочь им вступить в Союз художников, потому и пошел на такой шаг. Почти каждый день ему звонили с просьбами — требовалась мастерская, квартира... Виктора Орешникова, ректора Института живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина, несколько раз пытались снять с должности. Отец ходил в горком, просил не лишать талантливого человека работы. Это редкое качество — уметь помогать другим.

СВОЙ: С кем из великих он дружил?
Мыльникова: К нам приходили многие художники. Хорошо помню Евгения Кибрика, а также Александра Дейнеку — веселого, энергичного. Последний неохотно навещал коллег, был высокого мнения о себе, однако папу очень ценил. Когда отец трудился над «Изобилием», заходил Сикейрос, знакомился с творчеством. В 1960-м папа три месяца провел в США по приглашению госдепартамента: встретился с Рокуэллом Кентом, Беном Шаном. В Италии общался с Ренато Гуттузо, скульптором Джакомо Манцу. Дома, в Ленинграде, принимал писателей, композиторов. Георгий Свиридов останавливался у нас, когда приезжал с концертами в Северную столицу. Ему нравилось беседовать с папой. Мама танцевала в Кировском театре, поэтому в гостях бывал Юрий Григорович.

СВОЙ: Как познакомились Ваши родители?
Мыльникова: Мама, Ария Георгиевна Пестова, наполовину башкирка, приехала из Уфы. Она была очень красивая женщина. Однажды папу пригласили в филармонию на концерт. В антракте показывали небольшой номер, который танцевала моя мама: ей было 18 или 19 лет. Она безумно понравилась отцу, он сразу подошел познакомиться. После замужества мама продолжала работать — днем репетиции, вечером спектакли. Я ее редко видела. Помню только, как иногда она целовала меня перед сном. У большинства балерин того времени не было детей: это чудо, что я появилась на свет. Мама ездила с гастролями по всему миру. Выйдя на пенсию, стала преподавать: вначале в Вагановском училище, затем в Ленинградской консерватории (специальность «характерный танец»). Разбиралась в искусстве лучше многих специалистов, папа всегда с ней советовался. Родители прожили вместе 50 лет, очень любили друг друга. У них сложились удивительные отношения, хотя оба обладали сильными характерами. К сожалению, мама умерла очень рано, в 70 лет. Для отца это стало трагедией, он даже перестал писать картины. Я всеми силами пыталась вернуть его к живописи. В итоге он все-таки взял в руки кисть. Работал до последнего вздоха: когда приходила в гости, всегда видела свежие краски на палитре. И только когда он умер, на 94-м году жизни, палитра засохла.

СВОЙ: Вы пошли по стопам отца. Он был рад Вашему выбору?
Мыльникова: С детства хорошо рисовала, тянулась к изобразительному искусству. Помню, как меня приводили в мозаичную мастерскую, насыпали в корзинку камушки, я с ними играла. Мечтала стать монументалистом. Папе это нравилось, он со мной занимался, все объяснял. Впрочем, я и сама училась, ведь на моих глазах создавались его шедевры. Он вручал мне огромные листы бумаги — больше моего роста. Красивые краски — темперу, гуашь. Я писала масштабные картины. Потом в художественной школе было трудно тушевать горшки карандашом: привыкла работать широко. В Академии училась у отца, он относился ко мне строго, даже занижал оценки, чтобы не подумали, что помогает дочери. Но я ему благодарна. Дети, растущие в атмосфере вседозволенности, превращаются в инфантильных взрослых. У нас с папой были удивительные отношения, он меня невероятно любил. Это видно по портретам, огромное количество моих изображений находится в музеях, в том числе заграничных. Маму тоже много писал.

СВОЙ: Что сделано к юбилею?
Мыльникова: К столетию я подготовила выставку, она открылась в день его рождения в Рафаэлевском и Тициановском залах научно-исследовательского музея при Российской академии художеств в Санкт-Петербурге, продлится до 17 марта. В основном это картины из домашней коллекции. Кроме того, работаю над большим альбомом папиных произведений. Отца очень любят в Китае. В 1956 году он поехал туда на три месяца, обучал местных художников нашей школе. В Шанхае есть музей, посвященный его творчеству. Надеюсь, когда-нибудь подобный музей появится и в России: берегу картины, стараюсь не продавать. Можно было бы отдать вещи в Русский музей или Третьяковскую галерею, но тогда они, скорее всего, окажутся в запасниках, места для экспонирования нет. А хочется, чтобы люди могли их увидеть. В Париже существует множество небольших галерей, посвященных отдельным художникам. В Петербурге ситуация сложнее: прежде всего необходимо финансирование, поэтому музей, наверное, должен быть государственным. Надеюсь, если не я, то мой сын сможет приблизить его появление. Ведь папа, как мне кажется, был великим человеком, достойным вековой славы.