Мы все больны футболом

Захватывающей игрой отечественные художники увлеклись еще в начале XX века. Одним из первых к этой теме обратился Казимир Малевич («Супрематизм. Живописный реализм футболиста, красочные массы в 4-м измерении», 1915). Геометрическая композиция так и осталась забавным казусом: советские живописцы предпочитали изображать футбол в реалистическом ключе. Интерес мастеров к стадионным «битвам» то усиливался, то сходил на нет, однако до конца не исчез и в наши дни. Не случайно чемпионат мира по футболу Россия встречает чередой выставок: в Русском музее показывают «Спорт в советском фарфоре», ГМИИ им. А.С. Пушкина готовит камерную экспозицию «Родченко и Степанова. Футбол».

Футбол, ставший популярным еще до революции, сумел «встроиться» в культурную и идеологическую парадигму СССР. Одной из главных задач советская власть видела формирование нового человека: художники и архитекторы возводили конструктивистские здания, корпели над интерьерами, разрабатывали темы для промышленного дизайна. Активно использовалась пропаганда спорта: житель Страны Советов должен быть не изможденным декадентом, а сильным, выносливым атлетом. Английский историк искусств Майк О’Махоуни в монографии «Спорт в СССР: физическая культура — визуальная культура» анализирует вектор, заданный государством. Первоначально акцент делался на массовом участии граждан в спортивных мероприятиях. Маркером подобной политики стало введение нормативов ГТО, а также широкое распространение физкультурных парадов. Последние, с одной стороны, являли собой масштабное яркое зрелище, прекрасно срежиссированный спектакль. С другой — вовлекали в действо огромные массы людей. Футбол, по словам О’Махоуни, не совсем укладывался в политику партии. Он был именно зрелищем: болельщики на стадионе «делегировали» игрокам право состязаться на поле, сами же оставались наблюдателями. Впрочем, игра с мячом пользовалась всенародной поддержкой: в итоге она оказалась включена в орбиту советских спортивных практик.   Росту популярности способствовала и первая Спартакиада, проведенная в СССР в 1928 году. Вот что пишет О’Махоуни: «Ее футбольные матчи собирали рекордное количество зрителей и в мельчайших деталях освещались прессой — не в последнюю очередь благодаря участию в Спартакиаде команд из Англии и Уругвая (на тот момент сильнейших футбольных держав) и победе, одержанной в итоге хозяевами игр».

Неудивительно, что крупнейшие художники не могли пройти мимо подобной темы. Самым «спортивным» живописцем советской эпохи считался Александр Дейнека. Пропагандировавший физическую активность, он увлекался боксом и дружил со знаменитыми футболистами братьями Старостиными. На хрестоматийном автопортрете (1948) мастер изобразил себя обнаженным по пояс, в боксерских трусах, «присвоив» (по предположению О’Махоуни) торс натурщика — все-таки мэтру к тому времени было почти 50 лет. В творчестве Дейнеки игра с мячом — нередкий сюжет. Например, рисунок «Футбол» (1928), создававшийся для журнала «Даешь!», — в этой работе ощущается влияние немецкого экспрессионизма. Картина с аналогичным названием (1924) также демонстрирует знакомство с западным искусством тех лет. Александр Дейнека хотел быть современным, соответствовать эпохе. Он вспоминал: «Писал футбол. Игру любил, знал ее, как тысячи моих сверстников, как десятки тысяч взволнованных зрителей. Игра каждый раз наталкивала меня на желание написать картину. Наделал десятки рисунков и, набрасывая один из многих неудачных эскизов, я обнаружил — эскиз не укладывается в композиционные нормы знакомых картин. Я компоновал новое пластическое явление и вынужден был работать без исторических сносок. Я догадался написать то, что многих волновало, интересовало. В моем творчестве была удача. Игра натолкнула меня на свой самостоятельный язык. Позже я понял, почему, когда вокруг бурлила иная жизнь, люди в хаки ездили в теплушках, трупы возили возами — была Гражданская война; художники, многие по крайней мере, писали обычное: пейзан в лапоточках, французские пейзажи, дам в кринолинах. Они писали не то, что видели, а то, что этим годам было абсолютно не нужно. Картина гораздо позже, чем плакат, стала находить свое революционное лицо».

Наиболее известная «футбольная» вещь Дейнеки — монументальный «Вратарь» (1934): произведение отличают необычный ракурс и композиция. С одной стороны, художник не боялся экспериментировать: большую часть холста занимает игрок, пытающийся поймать мяч. Герой изображен на уровне глаз зрителей, так что публика ощущает себя соучастником событий, изображенных на полотне. С другой стороны, фигура вратаря в предвоенные 30-е приобретала особый смысл: спортсмен воспринимался как защитник страны, ее границ.

Другой советский колосс — Юрий Пименов, не избежавший влияния западных течений, — также не раз обращался к теме спортивных состязаний. Знаменитое полотно «Футбол» (1926) демонстрирует формальные поиски, которыми увлекался художник. Вероятно, автора вдохновила победа советской команды над сборной Турции в 1924 году, когда наши спортсмены выиграли со счетом 3:0. Но еще более важная цель для мастера — ухватить дух эпохи. Пименов вспоминал: «Я стремился изобразить все самое современное: современного человека, индустрию, спорт. Только сугубо современное казалось мне достойной темой живописца. Я рисовал и солдат в стальных шлемах, и негритянскую оперетту, и заводы, и уборную мюзик-холльных актрис, и нарядные обувные магазины Берлина, и всевозможные спортивные состязания. Это был самый наивный, «детский модерн», мальчишеская любовь к футболу».

К этой теме обращались и скульпторы. Наиболее хрестоматийный пример — творчество Елены Янсон-Манизер («Футболист», 1926), а также композиция Иосифа Чайкова «Футболисты» (1928): миниатюрная копия последней украшает кубок чемпионата России по футболу. Современники восхищались инженерным решением творения Чайкова: сложная группа имеет лишь одну точку опоры. Отлитая в бронзе, скульптура много лет стояла перед зданием Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке, после реставрации ее переместили в залы на Крымском Валу.

Командная игра привлекала и таких художников, как Николай Дормидонтов («Футбольный матч СССР — Турция», 1935), Федор Богородский («Футбол», 1929); обращался к ней эмигрировавший в Берлин Николай Загреков («Герта» нападает. С мячом — Ганне», 1930). Некоторые из мастеров не только страстно болели за любимые команды, но и считали себя профессиональными спортсменами. Одним из подобных авторов был почти забытый сегодня Петр Новиков (в Русском музее хранится созданный им макет книги «Стадион», 1929). Его современник писал: «Пожалуй, я не смогу перечислить виды спорта, которыми занимался Новиков. Бег, борьба, гимнастика, лыжи, футбол, теннис... И это не перечень забав сильного человека. В спорте, как в искусстве, он терпеть не мог дилетантов. Всю его жизнь пронизывала спортивная страсть, зародившаяся в детстве».

Первые советские десятилетия, 1920–1930-е, оказались «золотым временем» для художников, исповедовавших культ здорового тела. Впоследствии отношение к теме стало меняться. Уже на рубеже 40–50-х в картины проникают бытовые мотивы. Так, «Вратарь» (1949) Сергея Григорьева — не кадр из напряженного матча, а повседневная сценка: мальчишки, гоняющие мяч. Изменилась и политика государства: началась профессионализация спорта. Победы в крупных международных турнирах стали рассматриваться как один из способов политической борьбы: демонстрация превосходства коммунистического строя над капиталистическим. В ситуации, когда требовалось воспитывать профессиональных атлетов, массовые занятия физкультурой отошли на второй план. Советские граждане все больше становились не участниками, а потребителями зрелищ: этому способствовало сокращение рабочей недели и появление дополнительного времени для досуга.

Постепенно сошла на нет и героизация физической культуры в живописи. Примером критического осмысления темы можно считать картину «Гимнасты СССР» (1964–1965) Дмитрия Жилинского. На коллективном портрете — ушедшие в себя индивидуальности. После этой работы спортивные образы почти исчезли из творчества официальных художников (не считая периода проведения Олимпиады-80). Зато к подобным сюжетам обратились представители андерграунда, придавшие им, правда, негативное звучание: например, Оскар Рабин («Футбол», 1956) изобразил спортсменов, у которых вместо голов — мячи.

Иначе, более лирично, запечатлел футболистов Анатолий Зверев (1969), страстный болельщик «Спартака». Вот что рассказывал один из современников мэтра: «С четырнадцати лет Зверев стал выступать в юношеских футбольных командах и хотел стать вратарем-профессионалом, как его кумир — необычайно популярный тогда голкипер Леонтьев. Интересно, что антипод Зверева в живописи — Владимир Вейсберг — был несколькими годами раньше центральным нападающим юношеской сборной Москвы. Так им и предстояло в будущем: одному — нападать, другому — защищаться, хотя ни один из них футболистом так и не стал». Другое свидетельство — почти анекдот: «Как-то за ним гнался милиционер. Зверев бежал и увидел, как ребята на пустыре играют в футбол. Тогда он подбежал к вратарю, сказав: «Дай я постою в воротах». Мальчик, опешив, отошел, а Зверев сделал вратарскую стойку. Милиционер ничего не заметил и проследовал дальше. Зверев же похлопал по кепке «настоящего» вратаря и пошел в другую сторону».

Спортивные образы критически переосмыслялись в 80-е. В частности, на картине Арона Зинштейна («Футбол», 1986) игра с мячом напоминает хаос, театр абсурда, а не торжество красивых комбинаций.

После развала Союза футбол остался периферийной темой, хотя периодически отмечались всплески интереса. Разработка сюжетов продолжалась в скульптуре (Андрей Налич, «Футболистка», 2006), живописи (Александр Виноградов, Владимир Дубосарский «Земля — Чемпион!», 2004). Однако былой увлеченности «королем спорта» в художественной среде не наблюдается. Посмотрим, удастся ли чемпионату мира–2018 переломить эту тенденцию.

Иллюстрация на анонсе: С. Дейнека. «Вратарь». 1934