Лавра и космос

140 лет назад, 24 октября 1875 года, родился Константин Юон. Невероятно успешный при жизни художник, получивший множество наград (среди которых Сталинская премия), он сегодня известен куда меньше своих современников — Бориса Григорьева, Михаила Ларионова, Кузьмы Петрова-Водкина. А ведь юоновская живопись — будь то виды старой доброй патриархальной Москвы или, напротив, футуристические сцены оптимистической апокалиптики 1920-х — образцово русская по духу. 

Будущий художник появился на свет в русско-швейцарской семье. Отец, Федор (Теодор Фридрих) Юон, работал в страховой компании. Мать, Эмилия Алексеевна, увлекалась музицированием. Старший брат Павел учился в консерватории и стал впоследствии известным композитором. Художественные способности юного Кости проявились рано, и развиваться им не мешали. Более того, в 1892 году его отдали в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Позже были занятия в мастерской Валентина Серова, где, возможно, и начал складываться творческий метод Константина Федоровича: на стыке импрессионизма и жанровых картин передвижников. 

В 1900-м молодой художник сам стал педагогом, открыл частную школу «Студия Юона», просуществовавшую до революции. Интересно, что из ее стен вышли мастера новой формации — скульптор Вера Мухина, а также идеологи конструктивизма братья Леонид, Виктор и Александр Веснины.

Родившийся в Лефортово, он очень любил родной город (не захотел уезжать из столицы даже в годы войны). Много писал дореволюционную Москву — с натуры и по памяти. Например, на одной из его работ можно увидеть совершенно неузнаваемую ныне Лубянскую площадь. Самая известная картина из этой серии — «Кормление голубей на Красной площади в 1890–1900 годах» (1946): веселая крестьянская толпа изображена в этаком брейгелевском духе, но без мрачности, присущей нидерландскому гению. Сравнение с великим голландцем не случайно. Вот, скажем, «Волшебница-зима. Лигачево. Московская губерния» (1912): скользящие по белоснежным просторам лыжники почти теряются на фоне величественной природы и явно провоцируют ассоциации с «Охотниками на снегу» Брейгеля. Тот же тщательно выписанный реалистический пейзаж и при этом — абсолютная вневременность происходящего.

Русская природа была главной любовью Юона. Он обожал Волгу, часто бывал в Нижнем Новгороде. Дореволюционная Россия, запечатленная Константином Федоровичем — к примеру, нежный утренний городок («Утро в Угличе», 1913) или его собрат из Тверской губернии, просыпающийся от зимы («В провинции. Город Торжок», 1914), — словно фотографии Сергея Прокудина-Горского. Художник работал чрезвычайно ярко, подчеркнуто декоративно. Как и его современник Борис Кустодиев. На их, по сути, общую манеру повлияло произошедшее в начале XX века открытие иконописи. Благодаря новой реставрационной технике были расчищены иконы, которые предстали во всем своем великолепии, поразив публику насыщенными, чистыми цветами. Многие всерьез заинтересовались историей Руси, принялись изображать архитектуру, костюмы, обычаи XVII века. 

Такие полотна есть и у Юона, весьма высоко ценившего творчество мастера исторической живописи Василия Сурикова. По случаю 300-летия династии Романовых написана «Коронация Михаила Федоровича в 1613 году. Соборная площадь, Московский Кремль» (1913): озаренные свечами храмы, вечернее небо, тщательно переданный дух старины.

Кроме того, Юон увлекался отечественной архитектурой. Его привлекал строгий облик церквей. Он много писал Троице-Сергиеву лавру. Ей посвящена, пожалуй, самая известная его картина «Купола и ласточки. Успенский собор Троице-Сергиевой лавры» (1921). С одной стороны, здесь приковывает внимание необычный ракурс. С другой — год создания: даже после революции Юон не изменил любимым темам.

Появились и новые сюжеты. В том числе космогонические, навеянные бурными переменами в стране. «Новая планета» (1921), созданная в разгар Гражданской войны, рассказывает о внезапном, страшно-грандиозном явлении небесного тела, сопровождаемом людской паникой. Композиционно напоминает знаменитое полотно Брюллова «Последний день Помпеи», однако более оптимистична, наполнена предчувствием лучшего будущего.

Сменой эпох вдохновлена и «Симфония действия» (1922). Художник изобразил ураган, который сметает все на своем пути: огромные здания превращаются в обломки, в образовавшиеся трещины падают люди… А на заднем плане величественно возвышаются скалы, словно напоминая зрителям: все проходит, и это пройдет.

Оптимист в Юоне все же доминирует и побеждает. Он пишет Ленина, точнее, его первое появление на заседании Петросовета в Смольном (1927), революционные дни Москвы, демонстрации, а позже — военные парады на Красной площади. На портретах все чаще появляются новые лица советских людей («Комсомолки», «Подмосковная молодежь», 1926).

Он был счастлив в браке. Женившись против воли отца на простой крестьянской девушке Клавдии Никитиной, прожил с ней больше полувека. Семейную идиллию омрачила лишь ранняя смерть сына Бориса, в память о котором остался трогательный детский портрет (1912). До революции Юон сотрудничал с Сергеем Дягилевым, оформлял оперные постановки в рамках «Русских сезонов». После 1917-го продолжил работу в театральной среде. В 1920-м был удостоен первой премии за проект занавеса для Большого театра, а в 1943 году стал главным художником Малого театра. 

Умер в 1958-м, оставшись в памяти потомков академиком, теоретиком искусства, успешным педагогом. И, конечно, живописцем с диковинной фамилией, всю жизнь любившим все русское, ни секунды не мыслившим себя в иной системе координат.