Россия в миниатюре

5 декабря исполняется 90 лет палехской лаковой миниатюре — промыслу, который Горький называл маленьким чудом, созданным революцией.

В начале был Адам

Рукотворного чуда и вправду не было бы, не свершись революция. До прихода Советской власти палешане лаковых шкатулок в глаза не видели. Зато иконы писали без устали. Когда здесь начали заниматься религиозным искусством, неизвестно, первые сохранившиеся образцы датируются концом XVII века. В следующем столетии палехская иконопись достигла расцвета, а местные мастера, по совместительству крепостные крестьяне, с позволения господ стали колесить по всей стране. Силами жителей затерянного в лесах села были восстановлены фрески в Софии Новгородской, Троице-Сергиевой лавре, соборах Владимира и Московского Кремля. Роспись Грановитой палаты — тоже их рук дело. Да и на малой родине трудились не покладая кистей. Иконы создавали дорогие, работали только на заказ. А вот у коллег из села Холуй (теперешнего соседа по Ивановской области) продукция была не столь искусной — до сих пор не без гордости говорят в Палехе.

Как бы то ни было, после Октябрьского переворота с иконописью пришлось распроститься всем, независимо от уровня мастерства. Художники остались с носом. И с не очень плодородными землями. От безысходности в Палехе начали расписывать мебель, деревянную посуду, даже коробки. Однако из-под рук виртуозных мастеров выходили аляповатые вещи. Вкус покинул палешан, муза — тоже. Бывшие иконописцы стали плести лапти, оформлять сельские клубы, кто-то сделался чертежником, кто-то — сапожником.

Так продолжалось до тех пор, покуда подавшийся в Москву художник Иван Голиков случайно не наткнулся на федоскинскую миниатюру. Историческая «встреча» произошла в Кустарном музее, где выставлялась шкатулка из папье-маше. Голиков попросил у руководства музея полуфабрикат для росписи, но ему отказали, обозвав «богомазом». Тот не сдался, нашел в московской мастерской своего родственника Александра Глазунова, тоже выходца из Палеха, фотографические ванночки из папье-маше и приступил к работе. Первая композиция — «Адам в раю» — была написана исключительно твореным золотом, столь родным для иконописца.

Глазунов, впечатленный произведением свояка, отнес «Адама» в Кустарный музей. Там, узрев райские кущи, сразу же изменили мнение о «богомазе» и начали выдавать ему полуфабрикаты из Федоскина. Голиков расписывал шкатулки, сдавал в музей, тот их продавал, и весьма успешно. Советником художника, ступившего на скользкий лаковый путь, стал искусствовед Анатолий Бакушинский, ориентировавший его на многоклеймовые палехские иконы XVIII века. Миниатюрное письмо, которым отличались старые творения, и легло в основу нового искусства.

За Голиковым потянулись другие палешане. Уже в 1923-м шкатулки в иконописном стиле были представлены на всероссийской художественно-промышленной выставке, а два года спустя на Всемирной выставке в Париже они получили Гран-при. Для того чтобы экспонироваться во французской столице, надо было создать артель. Что и было сделано 5 декабря 1924 года. С тех пор эта дата считается днем рождения палехской миниатюры.

В новоявленное объединение вошли семь иконописцев. Организацию назвали «Палехской артелью древней живописи», демонстративно подчеркивая преемственность традиции. Те же яичная темпера и твореное золото, та же условность в изображении человеческой фигуры, такая же изящность письма… Правда, иконописными методами теперь создавали совсем не тех персонажей, что раньше. Получались колхозники с ликами святых.

Что до сюжетов, то названия говорят сами за себя: «Время красных зорь», «Ленин», «Страна моя, рожденная Октябрем», «На баррикадах», «Показательный суд над Бабой-Ягой, Лешим и Ведьмой». Но классикой Палеха стали тройки, жар-птицы, пахари, жницы, герои сказок Пушкина. Кстати, жар-птицы с тройками и сегодня хит продаж.

Золотая курочка

Дальше для миниатюры наступили времена почти сказочные. Артель, переименованную в «Товарищество художников Палеха», включили в систему Союза художников СССР. Потом организацию преобразовали в Палехские художественно-производственные мастерские Художественного фонда РСФСР. И это в то время, когда остальные предприятия народных промыслов относились к местной промышленности. 

Палех всегда стоял особняком. Даже среди промыслов. Здешние мастерские считались самыми благополучными в системе Союза художников. В «золотые годы» — в 1970-е, в начале 1980-х — около 80% изделий шло на экспорт. «Это была курочка, несущая золотые яйца, — вспоминает Александр Ковалев, художник, 15 лет возглавлявший Палехские мастерские (с 1974-го по 1989-й). — К нам и относились по-особому, поскольку мы приносили государству валюту». 

Львиная доля шкатулок шла в Америку. Там Палех продавался в художественных салонах, в среднем по 500 долларов за изделие. «Доллар тогда официально стоил 60 копеек», — ностальгирует Ковалев. На родине такие вещи купить было куда сложнее — если только в «Березках» да в некоторых художественных салонах. Зато обкомы, облисполкомы и иже с ними заказывали изделия регулярно. Не отставало и Управление делами ЦК КПСС. Например, попросили оттуда как-то изобразить дорогого Леонида Ильича на охоте, прислали массу фотографий генсека на отдыхе. «Уж не знаю, кому такой подарок преподнесли. Мы просто сдали, и все. А вообще нам пришлось, наверное, всех партийных деятелей написать», — рассказывает бывший директор мастерских.

Говорят, с наступлением перестройки у палешан сработало коллективное бессознательное: художники кинулись писать райские сады. Но очутились в сумрачном лесу. Государство стало загонять Палех в рамки промышленного предприятия, спускать разнарядки. «Мы до этого сами план составляли. С 30-х годов уклад был выверен, а они всю систему начали ломать, — негодует Ковалев. — Заводской принцип навязывали. Это когда одни создают образцы, а другие копируют. У нас же никогда не писали копий — только авторские работы». По мастерским пошла трещина, масла в огонь подливал пьянящий дух свободы. В итоге команда раскололась, и мастерские распались. Затем грянули 90-е…

«Паленый» Палех

Сегодня в Палехе несколько предприятий, занимающихся лаковой миниатюрой. Но ни одному из них и не снилась слава почивших мастерских. Художники получают мизерные деньги, в среднем три-четыре тысячи рублей в месяц.

«Предприятие — лишь форма легализации, например, если человеку нужна трудовая книжка», — говорит художница Наталья Козлова, директор «Товарищества Палех». Мастера в основном сидят по домам и выполняют частные заказы.

От обычных туристов толку мало. Восхищаются, но, увидев цену, открывают рот — дорого. Скажем, средних размеров шкатулка с тонким письмом обойдется примерно в десять тысяч рублей. Брошь — в две тысячи. Снизить цену предприятия не могут: и художнику надо дать денег за каторжный труд, и налоги заплатить. А они такие же, как, например, у нефтяной компании — льготы на народные промыслы не распространяются. К тому же надо держать традиционную планку — не прошедшие худсовет изделия возвращаются на доработку. «Художник пойдет и сдаст шкатулку в сувенирный магазин, чтоб не мучиться», — описывает Наталья Козлова следующий шаг мастера. А если это начинающий творец, то он сто раз подумает, стоит ли овчинка выделки. После училища ему надо минимум пять лет горбатиться над шкатулками, чтобы достичь какого-то уровня.

Раньше выпускники Палехского художественного училища, основанного еще в 1928 году, прямиком направлялись в мастерские. И продолжали образование с помощью метода «подсадки» — это когда «салагу» сажали с опытным работником, дабы первый трудился под присмотром. Теперь студенты выпускаются «в никуда».

«Им бы еще несколько лет стажироваться, а они уже сдают работы перекупщику — без всякого художественного совета, — кипятится директор училища Михаил Белоусов. — Но главное — молодые уходят в иконопись. Есть опасения, что миниатюра погибнет». «Если так продолжится, столетие Палеха будем отмечать не выставками художников, а музейной экспозицией», — добавляет Василий Макашов, председатель Палехского отделения Союза художников.

Палехская миниатюра неумолимо возвращается к истокам. Художники формируют бригады и отправляются расписывать храмы — от Магадана до Калининграда. Получают неплохие деньги. Раньше ездили только мужские бригады, теперь — уже и женские. «Сначала у всех были иллюзии: вот порисуем немного, заработаем и вернемся к миниатюре, — говорит Наталья Козлова. — Но это практически невозможно. Тут другой образ мыслей. Засесть за миниатюру физически тяжело: она требует усидчивости, напряжения. Хорошо, если росписью храмов занялся состоявшийся художник. Он еще сможет работать в миниатюре, а молодые — уже нет. К тому же миниатюра — занятие творческое, сам придумываешь сюжет, композицию. В иконописи все регламентировано и за канонические рамки не выйти. Представьте: молодому миниатюристу раз вернули с худсовета произведения, второй… На третий он плюнет и поедет на росписи. Там вручат банку с красками, и будет с утра до ночи вести одну линию. Хорошо, если ему когда-нибудь дадут лик написать».

«То, что сейчас делается — не палехская школа иконописи, — сетует Алевтина Страхова, директор Государственного музея Палехского искусства. — Художники к ней не обращаются, пишут на заказ. Палех ведь всегда был замкнут, поэтому и выработались стилевые особенности. Здешняя икона — миниатюра. В сущности, ее просто перенесли на другую поверхность — лаковую».

Еще одна напасть — подделки. Большая часть «палехских» изделий, продающихся в России, не имеют к селу в Ивановской области никакого отношения. «Несколько лет назад шла в Москве по переходу, а там «палехом» торгуют, — вспоминает Страхова. — Смотрю: одна шкатулка 257 рублей стоит, другая — пятьсот, третья — уже тысячу. Спрашиваю: «По какому принципу цены выставляете?» Объясняют: «Понимаете, в Палехе пишут целой семьей. Если ребенок написал — дешевле, взрослый — дороже». Мне дурно стало. Естественно, шкатулки не из папье-маше, а пластмассовые, и никакая это не роспись, а наклеенная картинка, покрытая лаком. В нижегородском магазине народных промыслов как-то видела произведения, подписанные нашим художником Валентином Ходовым. А он умер четверть века назад... Мы очень долго тянули с выпуском справочника «Художники Палеха». Им ведь пользуются, чтобы палехскую фамилию поставить на подделку».

Настоящий Палех конкурировать с «паленым» не может. Если на месте производства шкатулка продается за десять тысяч, в московском салоне стоит все двадцать, а в соседнем магазине — всего тысячу... В итоге изделия возвращают палехским предприятиям — слишком дорого. 

«Вообще удивительно, что мы еще существуем, — смеется Наталья Козлова. — С другой стороны, уже лет двадцать говорим: ну все, конец, хуже некуда. А промысел жив».