Девочка в бурном море

Зоя Воскресенская — одна из самых известных детских писательниц советского времени. Старшее поколение помнит повесть «Девочка в бурном море», цикл рассказов «Сквозь ледяную мглу», а также человечную, лишенную чрезмерного пафоса лениниану («Сердце матери», «Надежда»). Но никто из юных читателей и их родителей не догадывался: прежде, чем заняться литературным трудом, она отдала более четверти века службе во внешней разведке и первой среди советских «дам плаща и кинжала» дослужилась до звания полковника. 

На Лубянке ее больше знали под другой фамилией. Которая стоит, например, на донесении от 17 июня 1941 года, предупреждающем Сталина: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». В конце записки указано: «исполнитель Рыбкина». 

Уйдя в отставку, она старалась нигде не оставить следов, которые позволили бы вычислить место прежней работы. Даже ее литературные Крупская и Ленин уходили от шпиков уже известными по советским фильмам способами и не применяли навыков, знакомых офицеру внешней разведки. А ведь Зоя Рыбкина знала толк в конспирации. Например, это ей принадлежит ноу-хау «невидимого письма»: наложив тончайший шифон на лист бумаги, вставить его в пишущую машинку, напечатать, и в итоге — по отдельности ни на листе, ни на шифоне ничего нет. А проступает текст только при совмещении этих двух предметов. 

Рассекретил писательницу-разведчицу в 1991 году тогдашний председатель КГБ Владимир Крючков. Некоторые знакомые стали шарахаться: «чекистка», «репрессии», «руки в крови». В том же 1991-м, чтобы пресечь кривотолки, она садится за книгу воспоминаний. Заправила в машинку чистый лист бумаги, задумалась, окунувшись в прошлое, и пальцы сами по привычке выбили в правом верхнем углу: «Совершенно секретно»... 

С августа 1929-го Воскресенская находилась на оперативной работе в иностранном отделе ОГПУ. Красивая, улыбчивая, неизменно доброжелательная, умеющая располагать к себе людей да еще и смекалистая — на такую разведчицу у Центра появились далеко идущие планы. Ее стали вывозить в Европу: Германия, Австрия, Латвия. Отшлифовали немецкий с диалектами, дали привыкнуть к заграничному образу жизни, обучили манерам, и вот она уже готова блистать в свете. Неспроста все это...

И действительно, вызывают ее в один из высоких кабинетов на Лубянке. Так, мол, и так — ответственное задание Родины: стать любовницей швейцарского генерала, работающего в генштабе и тесно контактирующего с немцами.

— Хорошо, — ответила разведчица. — Я выполню задание, а потом застрелюсь.

Поверили в серьезность ее намерений или нет, но ломать через колено не стали.

— Вы нам нужны живой, — примирительно усмехнулось начальство.

Важным направлением Ирины (оперативный псевдоним) была Финляндия, где она находилась с 1935-го по 1939-й. Официальная должность — руководитель местного представительства «Интуриста». На деле — замначальника резидентуры. Руководить же туда был послан Борис Рыбкин (псевдоним Ярцев, второй секретарь посольства СССР). Классический служебный роман — сначала стычки и даже жалоба Ирины в Центр с просьбой отозвать ее, поскольку дальнейшая совместная работа не представляется возможной. Потом примирение и новый запрос — одобряет ли Центр их брак. 

С Финляндией, кстати, у разведчицы связан случай из разряда тех, которые даже авторы остросюжетных романов стесняются использовать — уж слишком нереально это выглядит. Однажды, зимой 1935 года, Зоя зашла в московский автобус. Протянула кондуктору рубль, а у того не оказалось сдачи. 

— Товарищи! — громко обратилась она к пассажирам. — Кто может разменять рубль?

Доброволец нашелся мгновенно. Отдав кондуктору 15 копеек, он протянул Зое билет и с места в карьер начал «подбивать клинья» к интересной пассажирке, мгновенно сократив дистанцию с «Зои Ивановны» до «Зоеньки». Та смерила кавалера снисходительным взглядом и на ближайшей остановке вышла... 

Через три года, уже в Финляндии, Зое Рыбкиной предстояло передать через связного деньги для работающих в стране нелегалов и агентов. Встретились в парке. Связной открыл «дипломат», пересчитал и вдруг заявил: «Здесь не вся сумма». «Мадам Ярцева» похолодела: не может быть, что прислали из Центра, то и передала. Много ли не хватает? 

— 15 копеек, — весело ответил связной, в котором она не сразу узнала автобусного приставалу. Тесен мир...

Увы, финская миссия не удалась. Лично от Сталина Борис Рыбкин получил задание убедить близкие к правительству Финляндии круги заключить соглашение с СССР о совместном противодействии Германии (детали варьировались). Однако в стране в то время были слишком сильны антисоветские, а также прогерманские настроения. Тайные переговоры велись целый год, но окончились крахом. В результате — война. Еще хорошо, что убедили Швецию не выступить на стороне соседа, дело ограничилось лишь «моральной поддержкой» и отрядами шведских добровольцев в финской армии.

По возвращении из Хельсинки Рыбкину переводят на аналитическую работу. Она изучает информацию от зарубежной агентуры на самом важном участке — германском. Получает материалы от знаменитой «Красной капеллы» и «реального Штирлица» — сотрудника гестапо Вилли Лемана. 

Руководство помнит о ее умении располагать к себе людей. Ей поручают работать с немецким разведчиком Нелидовым, бывшим белым офицером. Накануне Второй мировой войны тот был направлен в Польшу, там разоблачен и брошен во Львовскую тюрьму. После того, как Западная Украина была присоединена к СССР, Нелидова отдали на Лубянку. 

Прежде всего, Рыбкина установила с пленником доверительные отношения: предложила называть друг друга по имени-отчеству, в нарушение тюремных правил разрешила ему пользоваться ножом и вилкой. Однажды Нелидов сообщил, что, по расчетам вермахта, Минск будет занят на пятый день после начала немецкого наступления. В руководстве это восприняли как бахвальство. Но спустя несколько месяцев, на шестой день войны, наши войска оставили Минск. Доверие к офицеру сильно возросло. Рассказал Нелидов и о планах германского руководства втянуть Англию в противоборство с Советским Союзом, сообщил другие важные данные. 

...Уже месяц как шла война. 

— Нам с вами придется закругляться и думать, что делать дальше, — сказала однажды Рыбкина. Они работали уже год, встречаясь почти ежедневно. 

— Я понимаю, что помилования не будет, — ответил Нелидов. — Надеюсь, расстреляют, не повесят.

В его словах, да и во всем облике, женщина почувствовала глубокое раскаяние, к тому же предоставленная им информация была достоверной и ценной. Пошла к руководству. И судьба пленника круто переменилась: ему предложили работать на советскую разведку в Турции. Нелидов был ошеломлен. Его отмыли, одели в костюм, Рыбкина сводила его в «Арагви» (там он, все еще не до конца веря в реальность происходящего, попросил поменяться бокалами — дать ему тот, из которого она уже отпила), сходили на Сельскохозяйственную выставку. Ночевать он отправился не в камеру, а в номер гостиницы «Москва»... 

Вскоре ей срочно пришлось собираться за рубеж. Нелидова передали опытнейшему разведчику Василию Зарубину, о чем Рыбкина и сообщила ему перед отъездом. Когда, спустя несколько часов, Зарубин постучал в номер своего нового агента, ему никто не ответил. Взломали дверь. И увидели Нелидова в петле, скрученной из гостиничной простыни. У него не было ни родственников, ни семьи, и эта женщина оставалась для него единственным светом в жизни...

Незадолго до вторжения Германия, очевидно, чтобы убедить в своем дружеском расположении советское руководство, прислала на гастроли в Москву группу солистов балета Берлинской оперы. Посол Шуленбург давал по этому случаю обед. Попала на прием и Зоя Рыбкина. Видимо, ее вечернее бархатное платье со шлейфом произвело на немца впечатление — посол пригласил ее на тур вальса. За несколько дней до этого он сообщил послу СССР в Германии Деканозову, что Гитлер на личной аудиенции назвал ему точную дату нападения на Советский Союз. Это был отчаянный шаг. Настолько, что в Кремле Шуленбургу не поверили. Пройдет три года, и он будет казнен в гестапо за причастность к заговору против Гитлера.

Однако вернемся на бал. «Мой партнер был внимателен, вежлив, но не мог скрыть своего удрученного состояния», — пишет Рыбкина в своих воспоминаниях.

— Вы не любите танцевать, господин посол? — с ноткой игривости спросила она.

— Не люблю, но вынужден, — признался тот. И еще раз подчеркнул. — Вынужден.

Настроение посла, его желание, возможно, подсознательное, обратить внимание собеседницы на ситуацию своей «вынужденности», светлые пятна на стенах от недавно снятых картин, наконец, вопреки традициям, совершенно будничный и далеко не высокого качества стол, не соответствующий приемам такого уровня, — все вместе говорило о том, что посольство Германии сидит на чемоданах...

В октябре 41-го Рыбкины отправились в Швецию. Сначала, под бомбежками немецких штурмовиков, по Баренцеву морю в Англию, оттуда — самолетом на запредельной высоте, чтобы избежать встреч с люфтваффе, через Северное море и оккупированную немцами Норвегию. Официально Зоя — пресс-секретарь советской дипмиссии, позже — посольства. Послом в то время — знаменитая Александра Коллонтай. Они знакомы еще со времени работы «Ярцевой» в Финляндии, в Швеции же особо сблизились. 

Кстати, Рыбкины вместе с Коллонтай предприняли попытку «финского реванша» — на этот раз удачную. Через некоторых политиков, в том числе будущего президента Урхо Кекконена, удалось убедить тогдашнее руководство Финляндии досрочно расторгнуть союз с Германией и заключить перемирие с СССР. Но это будет уже в конце войны...

Агентура у Рыбкиных была небольшой по численности, но эффективной. В портах Норвегии действовала группа будущего министра государственной безопасности ГДР Эрнста Волльвебера — она устраивала саботаж и диверсии в отношении немецких кораблей. На границе с Финляндией другая группа регистрировала переброску военной техники и воинских частей. Третья отслеживала взаимные германо-шведские поставки в южных портах Швеции.

Из Стокгольма же осуществлялась связь с «Красной капеллой». Однажды потребовалось срочно подыскать и завербовать подходящего связника, который мог бы, не вызывая подозрений, периодически летать в Германию. Нашли. Коммерсанта (оперативный псевдоним Директор, реальная фамилия пока не разглашена) наскоро обучили азам конспирации. Это для него Рыбкина придумала трюк с бумагой и шифоном. Однако после его визита в Германию гестапо арестовало многих членов «Капеллы». Вывод Центра: Директор — провокатор. Рыбкиным приказано послать его на встречу с Вилли Леманом, к тому времени уже схваченным. Очевидно, что у того — гестаповская засада. Получается, что если Директор — провокатор, то немцы дадут ему вернуться либо выведут из игры. А если не провокатор — его схватят и казнят. Рыбкины не хотят посылать агента на верную смерть, они уверены в его честности. Пишут лично Берии. И вот ответ: с Директором контакты прекратить, Рыбкина отозвать и отправить на фронт. Лишь после окончания войны было документально установлено, что «Красную капеллу» провалил не Директор, а другой европейский агент. 

Борис Рыбкин погибнет при очень странных обстоятельствах. В 1947-м он был направлен в Чехословакию. За три дня до его возвращения в Москву «шкода», на которой он ехал вместе с шофером, пойдет на обгон и столкнется на встречной полосе с советским танком. Причем водитель останется жив, но самое интересное — у Рыбкина будут найдены документы на другое имя. А на следующий день, уже под Будапештом, произойдет другая авария, в которой погибнет человек в шинели и папахе полковника Рыбкина и с документами на его имя. Позже выяснится, что это сотрудник советской разведки капитан Суриков. Эта загадочная история не давала Зое Ивановне покоя до конца жизни...

Сама она рассталась с разведкой совсем не так, как заслуживала. После ареста Берии на Лубянке начались чистки. Всех, кто был связан с ним, а среди таковых был практически весь цвет секретной профессии, уволили. Многих, например Судоплатова, посадили. Рыбкиной еще повезло: ей дали доработать два года до пенсии, послав заведовать спецчастью в одну из колоний под Воркутой. 

Отойдя от дел и вернувшись в Москву, она снова начала бомбардировать инстанции просьбами провести расследование по факту гибели мужа. Отказывали: признаков преступления нет — трагическая случайность, совпадение. Долгие годы не находила себе места, утешение искала в том, что писала любимому человеку, который уже никогда не прочтет эти послания... 

Выйти из душевного кризиса помогла мама. Напиши, посоветовала, книгу. Детскую. Это и вернуло ее к жизни, признается Воскресенская. «Для творчества я взяла свою девичью фамилию и как бы сама воскресла», — сказала она как-то.