Разведка путешествиями

Этот землепроходец преодолел за свою жизнь более тридцати тысяч километров в нехоженых районах Азии, а все встреченное на пути — от флоры и фауны до этнографических и политических реалий — описывал с научной скрупулезностью. В основном собранные им сведения пополняли научные сборники и всевозможные энциклопедии, но некоторые — лишь секретные папки русского Генштаба. Блестящий ученый, почетный член Петербургской и множества европейских академий, настоящий патриот и неисправимый романтик Николай Пржевальский снискал себе в веках не только национальную, но и всемирную славу.

Он прошел там, где до него не ступала нога ни единого европейца. Его имя носят один из самых грандиозных хребтов Тибета, дикая лошадь, хомячок-пеструшка, поползень, ящурка, бабочка, рододендрон. А еще — золотая медаль, теплоход, улицы и музеи. Экспедициями Пржевальского установлены 63 астрономические точки, нанесены на карты около 300 высот. В славный перечень входят гербарий из 15 000 растений, сотни описанных млекопитающих и тысячи птиц. Помимо знаменитой лошади, он открыл дикого верблюда и медведя-пищухоеда. Его рассказами об азиатских просторах, восторгах первопроходца и смертельно опасных приключениях зачитывались и в царской, и в советской России.

В заметке на смерть Николая Михайловича в 1888 году Чехов написал: «...такие люди, как Пржевальский, дороги особенно тем, что смысл их жизни, подвиги, цели и нравственная физиономия доступны пониманию даже ребенка», — и добавил, что один этот путешественник «стоит десятка учебных заведений и сотни хороших книг».

Вся его сознательная жизнь — за вычетом редких промежутков — была дальней дорогой или подготовкой к ней. Да и смерть случилась, по сути, в пути. Могилу, согласно завещанию, выкопали на берегу Иссык-Куля, куда прославленного ученого и генерала положили в экспедиционной одежде, с любимым штуцером системы Ланкастера...

В порыве таких людей к неведомому и опасному, в их выносливости и целеустремленности есть некая загадка. Некоторые ключи к ней, похоже, рассыпаны в его книгах: «В сущности, путешественником надо родиться»; «моя счастливая звезда всегда... с самого детства, меня вывозила, и я верю в свое счастье — оно не даст мне погибнуть, не совершив всего мне предназначенного... я привык пребывать на заоблачных высотах, оттого, вероятно, мне и не нравится жить в Петербурге... Как вольной птице трудно жить в клетке, так и мне не ужиться среди «цивилизации», где каждый человек, прежде всего, раб условий общественной жизни. Но простор пустыни — вот о чем я день и ночь мечтаю».

Село Кимборово Смоленской губернии, в котором он родился, было типичной русской глубинкой. Отец — мелкий помещик из обрусевших литовцев, осевших у нас после Ливонской войны. По другой версии, родоначальник Корнилий Перевалов — из запорожских казаков, пожалованных шляхетством, вследствие чего фамилия оказалась транслитерирована по-польски — Przewalski. Во всяком случае, вольнолюбие и независимость точно присутствовали в характере самого известного представителя рода.

«Рос я в деревне дикарем, воспитание было самое спартанское, я мог выходить из дому во всякую погоду и рано пристрастился к охоте. Сначала стрелял я из игрушечного ружья желудями, потом из лука, а лет двенадцати я получил настоящее ружье», — писал Николай Михайлович. В детстве-юности он любил ловить бабочек с жуками по колючим кустам, щук на реке, чувствуя себя в дикой природе, как дома.

Героическая оборона Севастополя сподвигла 16-летнего юношу пойти в армию вольноопределяющимся. Однако служба в Рязанском пехотном полку быстро разочаровала: вместо подвигов — муштра на плацу, а вечерами регулярные попойки и штосс. Избегая последнего (хотя ему и везло в игре благодаря феноменальной памяти), он собирал гербарий и выслеживал птиц. Увлекали совсем иные карты, которые, после присвоения офицерского чина и поступления в Академию Генштаба, молодой человек принялся изучать вместе с трудами знаменитых географов, в том числе — Семенова, позже получившего почетное прибавление к фамилии «Тян-Шанский». Последний, встретив однажды Пржевальского, заметил, что из него может выйти замечательный путешественник, и посоветовал отправиться в Уссурийский край.

Последовать этой рекомендации удалось не сразу. Пришлось послужить адъютантом командира Полоцкого пехотного полка, преподавать историю и географию в Варшавском юнкерском училище. Кстати, в Польше Пржевальский оказался после шляхетского мятежа, в подавлении которого принимал непосредственное участие как доброволец.

За написанную еще в Академии Генштаба рукопись «Военно-статистическое обозрение Приамурского края», получившую весьма благожелательный отзыв Семенова, перспективного военного ученого избрали в действительные члены Русского географического общества.

Добившись перевода в Восточную Сибирь, он получил разрешение на двухлетнюю командировку в Уссурийский край. Основная задача, поставленная офицеру Генштаба, носила, понятное дело, вовсе не гуманитарно-познавательный характер. Николай Михайлович уже тогда сумел закрепить за собой особые статус и алгоритм путешествий: военной разведке не мешали научные изыскания в ботанике, зоологии, метеорологии, этнографии и других дисциплинах.

Со своим спутником, юным топографом Николаем Ягуновым, он за два с половиной года вдоль и поперек исследовал обширный край — от бассейна реки Уссури до озера Ханка и побережья Японского моря. Были покрыты маршрутной съемкой 1600 километров, собраны сотни образцов флоры и фауны, исследована жизнь местных народов и русских переселенцев. Обо всем этом Пржевальский доложил в марте 1870-го, впервые взойдя на кафедру Русского географического общества. Став лауреатом Серебряной медали РГО, он блестяще доказал научно-практическую состоятельность. У Военного министерства под руководством Дмитрия Милютина появились большие планы, связанные с деятельностью толкового землепроходца, пионера нового типа разведки — проактивной, предупреждающей важные события, и отчасти меняющей их.

В те годы русское продвижение на Кавказ и в Центральную Азию начало сильно беспокоить Великобританию. Возникло глобальное соперничество, названное позже «Большой игрой». Одним из ее полей стала западная периферия китайской империи, оставшаяся белым пятном на картах и практически не контролировавшаяся Пекином.

К концу 1864-го Поднебесная в результате смут потеряла провинцию Синьцзян (Восточный Туркестан). Новообразованные Кучарское, Хотанское, Кашгарское ханства, Урумчинский султанат беспрестанно воевали друг с другом. В те годы авантюрист из Коканда Мухаммед Якуб-бек сумел объединить их в квазигосударство Йеттишар («Семиградье»), лежавшее на стратегически важном отрезке Великого шелкового пути, — пытался сыграть на русско-английских противоречиях.

Тем временем Петербург, опередив Лондон, временно вводит войска в Илийский султанат на севере Синьцзяна. России срочно требуются разведданные по Восточному Туркестану: о нюансах взаимоотношений тамошних народностей, о том, чего они ждут от могущественных соседей; о вооруженных группировках, укрепленных пунктах. Все это — вкупе с точными координатами дорог, водных и других природных преград, горных вершин как точек топографической привязки и проходов в труднодоступных местах — исправно добывает для Родины офицер Генштаба Николай Пржевальский. За его командой следят приставленные от китайских властей сопровождающие, поэтому он находит способы вести съемку, не возбуждая подозрений, к примеру, отходит подальше в кусты якобы по нужде.

Для широкой общественности — российской и зарубежной — все четыре проведенные им с 1870-го по 1885-й экспедиции имели научный характер, что также было правдой.

А первый поход состоялся на стыке Монголии, Китая и Тибета. Среди прочего Пржевальский доказал, что пустыня Гоби — не плато, а холмистая ложбина, Наньшань — не хребет, а целая горная система. Он открыл нагорье Бэйшань, котловины Цайдам, три хребта в Куньлуне, семь больших озер. В результате второй экспедиции (1876–1877) были нанесены на карты горы Алтынтаг, впервые описаны таинственное озеро Лобнор (ныне высохшее) и питающие его реки Тарима и Кончедарья. Николай Пржевальский «отодвинул» более чем на 300 км к северу границу тибетского нагорья. После третьего похода, прошедшего в 1879–1880 годах, на карте появилось несколько хребтов Наньшаня, Куньлуня и Тибета, европейцы получили точные данные об озере Кукунор, о верховьях великих рек Хуанхэ и Янцзы.

«Громадные отвесные скалы, запирающие мрачные ущелья или увенчивающие собой вершины гор, также имеют много прелести в своей оригинальной дикости. Я часто останавливался в таких местах, садился на камень и прислушивался к окружающей меня тишине», — рассказывал великий путешественник в одной из книг.

В пустынях днем температура поднималась до 60 градусов, поэтому передвигались ночью. Колодцы часто были отравлены дунганами. Иногда, поднимаясь в горы, перетаскивали через обледеневшие перевалы яков и верблюдов. Дрова везли с собой.

На Тибетском нагорье, на высоте 3–4 км, отважные путники находились два с половиной месяца: «Стояли жестокие морозы, а топлива не было, и ночи проводили в юрте без огня. Постель состояла из одного войлока, постланного на мерзлую землю. Из-за холода и большой высоты, из-за сухости и разреженности воздуха заснуть не удавалось — только забыться. Но и в забытье мучило удушье, порождавшее тяжкие кошмары».

Отряды состояли только из добровольцев: три-четыре офицера, столько же солдат, переводчик, пять-шесть казаков из пограничной стражи. Если удавалось договориться, то на некоторых участках к ним присоединялись проводники. Впрочем, те порой намеренно вели русских долгими и тяжелыми путями. У каждого разведчика было по винтовке или штуцеру и по два револьвера. Их нередко приходилось пускать в ход. «Здесь можно проникнуть... с деньгами в кармане, со штуцером в одной руке и с ногайкой в другой... — писал Пржевальский и добавлял: — Лучший паспорт для Китая — это умение быстро и метко стрелять». С оружием не расставались даже во время сна — шансы погибнуть не своей смертью были крайне высоки. Одна из наиболее опасных стычек произошла во время похода 1883–1885 годов, когда на русский отряд напали около 300 всадников-тангутов. «Словно туча, неслась на нас эта орда, дикая, кровожадная, а впереди своего бивуака молча, с прицеленными винтовками, стояла наша маленькая кучка — 14 человек, для которых теперь не было иного исхода, как смерть или победа», — описывал Пржевальский.

Между экспедициями он работал над своими замечательными книгами, которые переводились на разные языки, выступал с научных трибун, принимал награды, военные повышения, почести от государства и коллег со всего света. Его числили в ряду самых выдающихся путешественников мировой истории.

Николай Михайлович не желал почивать на лаврах, в городах ему было невыносимо скучно. Во время четвертой экспедиции отряд не пустили в Лхасу, куда Пржевальский давно мечтал попасть. Буддисты подумали, что русские хотят похитить Далай-ламу. А в наших столичных газетах тогда писали, что великий путешественник в плену и его надо выручать.

В тот раз все завершилось благополучно. Однако пятая экспедиция в 1888-м, едва начавшись, стала трагической. У поселка Каракол, что в нынешней Киргизии, Николай Пржевальский заболел брюшным тифом: утолил жажду сырой водой, хотя сам же строжайше запрещал товарищам подобное...

Его посмертная слава оказалась с «зигзагами». В 1889 году по указу Александра III Каракол переименовали в Пржевальск. В 1922-м большевики-интернационалисты решили стереть с карты имя «царского сатрапа», вернули старое. В 1939-м в честь столетия путешественника Сталин опять назвал городок Пржевальском. После распада СССР независимая Киргизия снова избавилась от «русско-имперского» топонима.

Итог собственной жизни Николай Михайлович подвел заранее. По окончании четвертой экспедиции он построил отряд на русской границе и зачитал один из последних своих приказов:

«Мы пускались в глубь азиатских пустынь, имея с собой лишь одного союзника — отвагу; все остальное стояло против нас: и природа, и люди... Мы жили два года как дикари, под открытым небом, в палатках или юртах, и переносили то 40-градусные морозы, то еще большие жары, то ужасные бури пустыни. Но ни трудности дикой природы пустыни, ни препоны со стороны враждебно настроенного населения — ничто не могло остановить нас. Мы выполнили свою задачу до конца — прошли и исследовали те местности Центральной Азии, в большей части которых еще не ступала нога европейца. Честь и слава вам, товарищи! О ваших подвигах поведаю всему свету. Теперь же обнимаю каждого из вас и благодарю за службу верную от имени науки, которой мы служили, и от имени родины, которую мы прославили».