Настоящий, коренной

В наступившем году исполняется 140 лет с начала Русско-турецкой войны, освободившей балканские народы от пятивекового ига. А также 185 лет со дня рождения великого дипломата, графа Николая Игнатьева, блистательно эту самую кампанию закончившего: подписав в пригороде Константинополя Сан-Стефанский мирный договор.

Единственный прижизненный портрет графа хранится в запасниках Третьяковской галереи. Молодой Борис Кустодиев написал его по заказу своего учителя Ильи Репина в 1902-м в качестве эскиза к масштабному полотну «Торжественное заседание Государственного совета...». На холсте изображен тучный седоусый генерал с широкой андреевской лентой через плечо — один из наиболее выдающихся деятелей XIX века, генерал от инфантерии, чрезвычайный и полномочный посол, министр, пламенный русский патриот, по сей день слывущий национальным героем Болгарии. Всю жизнь он следовал родовому девизу: «Вере, Царю, Отечеству».

«Превзошел все ожидания...»

Его отец Павел Николаевич окончил Московский университет, после чего поступил вольноопределяющимся в лейб-гвардии Преображенский полк. Участвовал в Отечественной войне, завершив ее в Париже. В судьбоносный для России день 14 декабря 1825 года рота преображенцев под командованием капитана Игнатьева первой вышла на Сенатскую площадь на защиту Николая I. Этого император, разумеется, не забыл... 

Милость Романовых распространилась и на старшего сына Игнатьева — Николая: в феврале 1832-го будущий император Александр II стал его крестным. 

Тем не менее блестящую карьеру Николай Павлович сделал отнюдь не в петербургских кабинетах и великосветских салонах. Академию Генерального штаба окончил в 1851-м с большой серебряной медалью. Но выбрал дипломатическое поприще — русского военного агента в Лондоне. Молодой (в 24 года уже полковник и флигель-адъютант императора) разведчик регулярно посылает в Петербург донесения, содержащие ценнейшую информацию о секретных военных разработках Британии. Каким образом добывает эти сведения? Племянник нашего героя, советский генерал-лейтенант Алексей Игнатьев рассказывал в мемуарах, что однажды при осмотре военного музея дядя «нечаянно» положил в карман новейший патрон — ноу-хау английских оружейников.

По окончании Крымской войны британцы поддерживали любых наших врагов: от кавказских горцев до польских сепаратистов. Во время одного из докладов Александру II Игнатьев предложил монарху действовать симметрично: присутствие России в Средней Азии — «несравненно большие ручательства сохранения мира, нежели содержание самой многочисленной армии в Европейской России». Вскоре он отправился в Хиву и Бухару — способствовать «уничтожению вредного вмешательства англичан, которые стараются проникнуть в соседние нам ханства и привлечь их на свою сторону».

Опасное путешествие — Игнатьев неоднократно рисковал жизнью — завершилось удачно. Был заключен договор с бухарским эмиром, который освободил русских подданных, томившихся в неволе, и выслал всех английских агентов. За успешное выполнение задания императора Николай Павлович был произведен в следующий чин, став в 26 лет самым молодым генералом в русской армии.

В 1859 году его назначили посланником в Пекине. Здесь он добился заключения договора, закрепившего за Россией право единоличного владения землями между нижним течением Амура и Кореей — территорией нынешних Приморья и части Хабаровского края. «Все это без пролития русской крови, одним уменьем, настойчивостью и самопожертвованием нашего посланника, а дружба с Китаем не только не нарушена, но скреплена более прежнего. Игнатьев превзошел все наши ожидания...» — отмечал генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Муравьев-Амурский.

Игнатьев становится директором Азиатского департамента МИД, по сути, вторым человеком в российском внешнеполитическом ведомстве. Но в 1864-м меняет удобное кресло в здании у Певческого моста на хлопотное место посла России в Константинополе. С точки зрения карьерного дипломата это значительное понижение. Но он считал, что именно на Босфоре будет решаться судьба мира.

Жизнь за Царьград

В это время Балканы превращаются в «пороховую бочку». Порабощенные турками южные славяне требуют свободы, и Россия, по мнению Игнатьева, должна помочь священной борьбе. Он мечтает об объединении всех славянских народов под эгидой России. А программой-максимум считает ликвидацию «больного человека Европы» — Османской империи, «господство России в Царьграде» и присоединение черноморских проливов.

За 13 лет на посту посла Игнатьев проявляет себя сторонником твердой дипломатии. Его страшатся в Турции, называют «вице-султаном». Побаиваются и в Европе. «Опасная пара Игнатьевых стоит больше, чем несколько броненосцев», — так их с женой, урожденной княжной Екатериной Голицыной, оценивает английский посол в Турции Генри Эллиот.

«У России только два верных союзника — ее армия и флот. Все остальные предадут при первой возможности», — любил говорить Александр III. Но задолго до него к такому выводу пришел Николай Игнатьев. В 1877-м он совершил поездку по европейским столицам, зондировал там отношение к идее создания независимого болгарского государства. И столкнулся с резко отрицательной реакцией. «Всякий раз, когда нам приходилось отстаивать правое дело, если только в нем были прямо или косвенно замешаны интересы России, мы всегда оставались одинокими перед лицом сплотившейся против нас Европы», — делает вывод граф.

Оставалось добиться своего силой оружия. Игнатьев был убежден, что Россия легко справится с противником. Однако в Петербурге не хотели воевать. Цесаревич Александр Александрович писал своему наставнику Константину Победоносцеву из Ливадии: «Канцлер (А.М. Горчаков. — «Свой») состарился и решительно действовать не умеет, а Милютин (военный министр. — «Свой»), конечно, желал бы избегнуть войны, потому что чувствует, что многое прорвется наружу. К счастью, когда я приехал сюда, то застал Игнатьева, который раскрыл глаза...»

Потребовались долгие месяцы войны и десятки тысяч солдатских жизней, прежде чем 19 февраля (3 марта по новому стилю) 1878 года в пригороде Константинополя Сан-Стефано Николай Павлович подписал с Портой мирный договор. Османская империя теряла большую часть своих владений в Европе, признавала полную независимость Черногории, Сербии и Румынии. Болгария получала огромную территорию — от Черного моря до Эгейского.

Европейские монархии не устраивал триумф России на Балканах. Под давлением Запада Александр II объявил Сан-Стефанский договор «предварительным» и согласился на его пересмотр. На Берлинский конгресс, по настоянию лидеров Великобритании и Германии Дизраэли и Бисмарка, Игнатьева не пустили. Совокупными усилиями «европейской своры» все выгодные для России положения договора были вырезаны. Великая Болгария прекратила существование, так и не появившись на свет. Ставший графом и генералом от инфантерии Николай Игнатьев подал в отставку.

Первый министр

Взрыв бомбы, убивший Александра II 1 марта 1881 года, в считанные дни вознес нашего героя к вершинам власти. «Изо всех имен смею назвать вам разве гр<афа> Николая Павл<овича> Игнатьева. Он имеет здоровые инстинкты и русскую душу, и имя его пользуется доброй славой у здоровой части русского населения — между простыми людьми», — сообщал Победоносцев Александру III, формировавшему новый кабинет, а в письме фрейлине Екатерине Тютчевой, дочери великого поэта, признавался: «Кроме него выставить в настоящую минуту некого. Сойди это имя с горизонта — тьма настанет...»

Новый царь согласен: Игнатьев — «настоящий коренной русский». Для начала предложил ему кресло министра государственных имуществ. Возможно, потому, что тот полагал: борьба со злоупотреблениями может поднять престиж власти («Ставя в Петербурге две одновременные задачи — неумолимое преследование крамолы и расхищения государственного имущества... Правительству скоро удастся отнять у крамолы материальную и нравственную силу»). А означенное министерство было самым коррумпированным ведомством. 

Уже через месяц император назначает графа на самый ответственный пост в стране — министра внутренних дел. Игнатьев становится одним из наиболее могущественных людей России.

В числе первых мероприятий — «Положение об усиленной и чрезвычайной охране». Для борьбы с революционным движением создана «Священная дружина». В течение нескольких лет «Народная воля» была разгромлена, а ее руководители, не успевшие бежать за границу, арестованы. Новый цензурный устав избавил Россию от непатриотической прессы. 

При этом продолжать закручивать гайки, по мнению Игнатьева, не стоило. «Более сильное проявление административных мер, большее стеснение печати и развитие полицейских приемов заставят только недовольство уйти глубже». Министр считал, что кризис власти невозможно прекратить лишь карательными мерами, нужно опереться на здоровую часть общества, а для этого вернуться к старине, к «исторической форме общения самодержавия с землею — Земским соборам».

Собор всея Руси

Первый такой собор («Собор примирения») Иван IV созвал в 1549-м. В нем участвовали выборные от всех сословий. Впоследствии подобные съезды созывались для обсуждения важнейших вопросов внутренней и внешней политики страны. Особую роль они играли в годы Смуты. Именно на Земском соборе избрали на царство Михаила Романова.

Восстановить «особый тип народного представительства» (выражение Василия Ключевского) Игнатьев предлагал еще в 1870-е. Тогда такую идею цесаревич Александр Александрович одобрил.

Поддержали и славянофилы. Иван Аксаков находил Николая Павловича единственным представителем национального направления в окружении Александра III, а в своей газете «Русь» писал: «Граф Игнатьев — прежде всего русский умом и душою; несмотря на все превратности, и общие политические, и своей личной судьбы, он оставался своим русским убеждениям неизменно верен... Он без сомнения сумеет доказать... что наша историческая форма правления... не только не исключает возможности желанных реформ в управлении, но только она одна и способна, у нас в России, дать действительное, реальное бытие всяким разумным улучшениям и сочетать гармонически: незыблемость государственных основ с внутренним неослабным движением, — крепость и цельность верховной власти со свободным развитием общественной жизни».

Идею Земского собора разделял Ростислав Фадеев, в 1876–1878 годах добровольцем участвовавший в войне на Балканах. В своих «Письмах о современном состоянии России» этот генерал заметил: «Наша администрация без общества уподобляется молоту без наковальни, который не раздробляет злых семян, а только глубже загоняет их в почву...»

Один из теоретиков славянофильства, историк и филолог Павел Голохвастов стал чиновником по особым поручениям при главе МВД и самым активным помощником министра по разработке реформы.

Идеи Игнатьева обрели сторонников и на Западе. В феврале 1882-го генерал Михаил Скобелев, встретившись в Париже с французским премьер-министром, записал: «Гамбетта говорил о том, что государь окружен людьми неспособными, за исключением Игнатьева... Говорил о необходимости к коронации стать на почву Земского собора...»

Николай Игнатьев видел в Земском соборе единственное средство «сблизить царя с народом и узнать действительное настроение и существенное желание последнего, вне теоретических увлечений интеллигенции, дать народный отпор затеям крамольников и прекратить нигилистическую пропаганду в народе, а главное, поставить непреодолимую препону конституционным вожделениям либералов и европейничанью высшего петербургского общества, указав, что существует самобытная русская конституция и что мы не нуждаемся в подражании формам управления, выработанным в чужой нам среде, при совершенно ином историческом прошлом и при других нравах и привычках общественных».

30 марта 1882-го министр внутренних дел составил проект манифеста о созыве Собора. Документ предусматривал прямые выборы от крестьян, купцов, землевладельцев, духовенства. Общее число депутатов — до четырех тысяч человек, причем более половины должны были составить крестьяне. Предполагалось открыть этот форум через год в день коронации Александра III в Москве, в только что построенном Храме Христа Спасителя.

Занимательная конспирология

Инициатива встретила куда более сильное сопротивление, нежели ожидал граф. Министра внутренних дел травили либералы, социалисты и высокопоставленные бюрократы. Решительно выступил против планов своего протеже обер-прокурор Священного синода Победоносцев: «Это будет революция, гибель правительства и гибель России». Редактор «Московских ведомостей» Михаил Катков, получив от петербургских конфидентов информацию о готовящихся переменах, объявил идею Земского собора «торжеством крамолы». 

В защиту Игнатьева высказались «Новое время» Алексея Суворина и «Русь» Ивана Аксакова. И этим окончательно похоронили реформу. Германский посол в Петербурге Ганс Лотар фон Швейниц, искушенный в придворных интригах, объяснял в дневнике: «Из-за сей полемики дело получило совершенно новую окраску. Отклонение императором какого-либо предложения своего министра — дело совершенно обыкновенное, касающееся лишь их двоих. Когда же министр открыто оповещает публику о попытке осуществить ее страстную, питаемую всеми мечту, но невозможности преодолеть сопротивления трона, — это уже нечто совсем другое».

27 мая 1882 года Александр III собрал в Петергофе совещание министров. Никто Игнатьева не поддержал. Через три дня он получил записку императора: «...Я пришел к убеждению, что вместе мы служить России не можем».

Его отстранили от государственной службы, когда ему было всего пятьдесят лет.

Существуют и другие, конспирологические версии отставки. Совпадение или нет, но через месяц при загадочных обстоятельствах умер Михаил Скобелев, знаменитый Белый генерал. Известный князь-анархист Петр Кропоткин сплетничал в своих «Записках революционера»: «...когда Александр III вступил на престол и не решался созвать земских выборных, Скобелев предлагал Лорис-Меликову и графу Игнатьеву... арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции». Возможно, кое-кому всюду мерещился «патриотический заговор»...

Совершенно неведомо, по какому пути пошла бы история страны, если бы граф Игнатьев остался у руля империи, а его реформа увенчалась успехом. Смог бы Земской собор помочь России избежать революционных потрясений начала ХХ века? Профессиональные историки в силу нелюбви к сослагательному наклонению подобными вопросами предпочитают не задаваться. А зря.