Отец хирургам

Бурсак-анатом 

В селе Каменка Пензенской губернии у него, сына управляющего маленьким имением, не было больших перспектив. Но если человек с детства настойчив и пытлив, то ему и Бог помогает. Коля Бурденко оказался именно таким. Пятилетним сам явился в школу и стоял под дверью класса до тех пор, пока учитель не уразумел: от настойчивого малолетки не отбояриться, придется его «в грамоту брать». Спустя годы пришел черед Пензенского духовного училища — родители хотели, чтобы Николай стал священником. А затем он сдал на «отлично» вступительные экзамены в Петербургскую духовную академию. Но дух врачевания толкнул под бочок, и юноша круто поменял жизненный маршрут: отправился в Сибирь, поступил на новый факультет Томского Императорского университета — медицинский. Знаний, полученных в «бурсе», для этого вполне хватило. 

Первый обморок в анатомичке вылился — через волевое преодоление — в увлечение анатомией. А далее — в назначение помощником прозектора, и теперь уже он оказывал моральную помощь студентам, слабевшим при одном только виде рассеченного трупа. 

Немало их Николай потом насмотрелся за свою жизнь, но еще большему числу людей не дал своим искусством превратиться раньше времени в бездыханные тела.

Он любил русскую классическую литературу. Еще учась в Пензе, этот бурсак удивил собравшихся на очередном вечере — прочел по памяти почти целиком «Евгения Онегина». Так же наизусть мог декламировать позже рассказы Лескова, чье творчество особенно любил. А однажды переписал в свой дневник из чеховского «Дома с мезонином» фразу, которой потом руководствовался всю жизнь: «Человек должен сознавать себя выше львов, тигров, звезд, выше всего в природе, даже выше того, что непонятно и кажется чудесным, иначе он не человек, а мышь, которая всего боится».

Может быть, те же волевые установки толкнули его и на участие (скорее «солидарное», нежели активное) в студенческих беспорядках, приведшее к исключению из университета. Впрочем, вынужденная практика в нижнеудинской больнице пошла ему только на пользу, обогатив ценным опытом и даже первой научной работой по народной медицине Восточной Сибири.

Героический медик

Николай Бурденко подал прошение о восстановлении и снова вернулся в Томский университет, однако вскоре его имя (на этот раз случайно, по недоразумению) появилось в списке забастовщиков, вследствие чего он вынужден был перевестись в Юрьевский (Дерптский) университет, дабы закончить официальное образование. В академический курс вошли не только лекции в уютных аудиториях, но и тяжелый труд «полевых» экспедиций в глубинку империи, где боролись с эпидемиями черной оспы, тифа, скарлатины.

Почти год он проработал в колонии для больных туберкулезом детей, а в январе 1904-го студент Бурденко отправился добровольцем на Русско-японскую войну. В составе «летучего санитарного отряда» как помощник врача спасал раненых. В бою у маньчжурской деревни Вафангоу герой, рискуя жизнью, перевязывал бойцов под плотным ружейным огнем и сам был ранен в руку, за что получил Георгиевский крест. Беспорядок и неразбериха в санитарной службе, которые будущий академик тогда наблюдал, показывали, что ситуация несильно изменилась со времен Крымской кампании, — с этим боролся еще Николай Пирогов.

Обладая аналитическим умом и организаторской волей, Бурденко целеустремленно развивал административные пироговские принципы на всех следующих войнах, в которых ему довелось участвовать: Первой мировой, Гражданской, Финской, Великой Отечественной.

В обеих столицах еще не отшумели патриотические манифестации по случаю начала войны со злыми тевтонами, а он уже на фронте. В наступлении на Восточную Пруссию, в Варшавско-Ивангородской операции создает перевязочно-эвакуационные пункты и полевые госпитали, «на конвейере» оперирует пострадавших. Организует по методикам великого предшественника сортировку и эвакуацию более 25 000 воинов, впервые в полевой хирургии применяет первичную обработку раны и накладывание шва при травме черепа, занимается санитарной профилактикой, рациональным распределением врачей и фельдшеров. По его плану в лазаретах создаются отделения для раненных в живот, легкие, голову. 

Летом 1917 года Николай Нилович после контузии вынужден вернуться в Юрьевский университет, где его избирают заведующим кафедрой хирургии. Две русские революции как будто не отражаются кардинально на его деятельности. В том или ином амплуа он по-прежнему на передовой — оперирует и организует.

После большевистского переворота немцы оккупируют Эстонию, ставят перед успешным врачом выбор: остаться среди русской смуты или на прекрасных условиях получить должность и клинику. Бурденко выбирает первое, эвакуируется с имуществом юрьевской больницы в Воронеж. Там, преодолевая послереволюционную разруху, активно участвует в создании военных госпиталей РККА и помощи раненым на фронтах Гражданской войны. В 1920-м по инициативе Николая Ниловича в Воронеже учреждается Медицинское общество имени Н.И. Пирогова, председателем которого избирают, естественно, его самого. Императорская или красная, Россия оставалась для Бурденко Родиной. И больные, нуждавшиеся в нем, говорили, как и прежде, по-русски.

Главный советский военврач

В 1923 году его призывают в столицу, где в факультетской хирургической клинике Московского университета Николай Нилович открывает нейрохирургическое отделение. Через семь лет оно превратится в знаменитый Первый мед — 1-й Московский медицинский институт им. И.М. Сеченова. Хирургическая клиника при этом вузе, которую Бурденко возглавлял до конца жизни, носит его имя. А в 1932-м учреждается первый в мире Центральный нейрохирургический институт (ныне Институт нейрохирургии имени академика Н.Н. Бурденко).

Николай Нилович становится автором первого «Положения о военно-санитарной службе Красной армии»; инициатором создания кафедры военно-полевой хирургии на медицинском факультете Московского университета; членом Государственного ученого совета Главного управления профобразования; председателем Ученого медицинского совета Наркомата здравоохранения СССР. Но, занимаясь организацией высшего медицинского образования, главвоенврач советской России ни на секунду не забывает о неизбежном периоде войн, который вскоре и наступает.

В советско-финскую 64-летний Бурденко руководит системой медпомощи на передовой, в холодных карельских лесах. А в 1941-м принимает на себя обязанности главного хирурга Красной армии. В аду сражений под Ярцевом и Вязьмой твердой рукой выстраивает систему медсанбатовских операционных, эвакуационную логистику, лично проводит несколько тысяч операций.

Огромная заслуга его на посту главного военврача — массовое применение первых антибиотиков: сульфидина, грамицидина и пенициллина. В разгар войны он впервые в мировой медицине предложил лечить гнойные осложнения после ранений черепа и мозга, вводя в сонную артерию раствор белого стрептоцида, а затем создал методику профилактики и лечения болевого шока. Бурденко также отработал технологию вторичного шва как элемента восстановительной хирургии, способы операций на разорванных артериях и других сосудах, что резко снизило смертность и позволило раненым гораздо быстрее возвращаться в строй. При этом самого себя хирург нисколько не жалел. Тяжелый инсульт с потерей слуха приводит его сначала в Куйбышев, в эвакуацию, затем — в Омск.

Доктор из плеяды бессмертных

В апреле 1942 года Николай Бурденко возвращается в Москву, дабы продолжить собственные научные изыскания. Ему присваивают звание генерал-полковника медицинской службы и назначают членом Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Именно он — руководитель комиссии по расследованию преступлений нацистов близ Катыни. Сегодня, когда якобы доподлинно установлена причастность СССР к расстрелам там польских офицеров (в чем продолжают сомневаться многие), особой нотой звучит свидетельство Николая Ниловича в письме Молотову от 22 сентября 1943-го, где доказательно утверждается: метод казни поляков в Катынском лесу идентичен расстрелу немцами советских граждан в Орле. Позже это дало повод «либеральным» сторонникам версии о сталинской вине за Катынь прямо обвинить пожилого и никогда не лгавшего Бурденко в намеренном подлоге по заказу Берии. Бог им судья.

Выступая в июле 1943 года на антифашистском митинге ученых в Колонном зале Дома союзов, Бурденко сказал: «Я видел такую бездну человеческого горя, что старое, видавшее виды сердце мое, пережившее японскую, Первую мировую и Гражданскую войны, содрогнулось от боли».

30 июня 1944-го по инициативе и плану Николая Ниловича учреждается Академия медицинских наук, подчинявшаяся Наркомату здравоохранения. Первым президентом АМН СССР избирается Бурденко.

Второй инсульт, отнявший речь, казалось бы, должен окончательно вывести академика из строя. Но огромная воля и желание быть полезным стране творят чудеса. Напряженными тренировками он восстанавливает способность не только говорить, но и руководить операциями, писать новые научные работы. Уже после Победы — летом 1946-го — следует третий удар: главный военврач страны балансирует на грани смерти. И даже в этом состоянии, едва выйдя из реанимации, он диктует ученикам свой последний доклад, который зачитывают притихшим участникам XXV Всесоюзного съезда хирургов. 

Бурденко умер 11 ноября 1946 года. Хороня его с воинскими почестями на Новодевичьем кладбище, многие коллеги и члены правительства понимали, что прощаются с хирургом из плеяды бессмертных.

Есть неуловимая грань, отделяющая просто первоклассного медика от великого русского врача. Николай Нилович явно перешагнул этот рубеж.