Перелистывая прошлое

Дневники, которые я вел с 1970-х, со времени прохождения срочной службы на Камчатке, были изданы отдельной книгой только в прошлом году. Почему не опубликовал их раньше, скажем, лет двадцать пять, а то и тридцать назад, когда пинать умирающее государство считалось хорошим тоном? Объяснение простое: я никогда не пел в хоре. И уж совсем не хотелось поддакивать тем, кто в силу идеологической аберрации зрения ухитрялся видеть в СССР только дурное. 

Людям неравнодушным по молодости, как правило, присущ максимализм — категорическое неприятие всех изъянов социального строя, с которыми сталкивает нас жизнь. Лишь приобретя опыт, мы начинаем понимать, что в политике зачастую выбирают не между хорошим и плохим, но между меньшим и большим из зол. Советского Союза давно нет, и мои заметки 45-летней давности повредить ему не могут. Зато пищи для размышлений они, как мне кажется, не лишены.

Осенью 1972-го, участвуя в камчатской экспедиции по «местам революционной, боевой и трудовой славы», я записал: «Нужно отказаться от системы очковтирательства, лжи, отказаться от выдуманных, внешних принципов и символов. Отказаться от идолопоклонства, от партийного язычества. Это причина бед во всех отраслях жизни нашей страны». И подкрепил нехитрый, в общем-то, тезис рядом наблюдений. Например: «Привели старика к нам на встречу, на разговор... посадили в кресло, за стол, под портрет Ленина... С 1954 года он жил на пенсию в 20 рублей. Сестра его, 78 лет, получает 30 рублей, да есть еще одна сестра, совсем слепая, 68 лет, — та без пенсии вовсе... Вот так они и жили втроем, на 50 рублей... Старик говорит, бывали дни, когда в доме и хлеба кусочка не было. Нашли Иова (так этого дедушку звали) совсем недавно, пенсию прибавили до 60 рублей. И теперь дед говорит: «Нынче все хорошо». Купили ему костюм, а он верхнюю одежду называет «лопатишка». Хорошую одежду не носит, говорит, что бережет — в гроб ложиться. Хочу, мол, лечь красивым»...

До сих пор убежден, что любая критика оправданна, если в основе ее — живая сердечная боль. Но, конечно, дневники мои состоят не только из сердца горестных замет. В тех записях сохранились трудности и радости экспедиции («Вечером опять купались в минеральных ваннах. Ощущение совершенно божественное. Вообще, приехать сюда работать над чем-то стоящим — сказка...»), экстремальные приключения; искренний восторг перед фантастическими богатствами ни с чем не сравнимого края; соображения насчет здоровой психологии камчатских работяг («Вспомнились мысли Достоевского о том, что русскому человеку всегда необходим смысл в деле...»).

И главное: в дневниках нет ничего похожего на беспокойство относительно будущего страны. Ее огромность, величие, территориальное, природное, этническое и прочее многообразие воспринимаются как вечная, непоколебимая данность. Тогда подобное чувство называлось «уверенностью в завтрашнем дне». На мой взгляд, нет ничего более необходимого нам сейчас.