Детская болезнь новизны

Вот уже четыре десятка лет обращаясь в своих работах к русской классической литературе, регулярно слышу от критиков, зрителей и даже коллег один и тот же вопрос: «Это что, новое прочтение?» Так было и недавно — с показом в разных городах страны спектакля «Метаморфозы», сделанного по мотивам рассказов Чехова и Бунина (в нем заняты выпускники моей Академии кинематографического и театрального искусства). 

Если спрашивают на ходу, в условиях дефицита времени, отвечаю кратко: «Нет, не новое». Однако когда аналогичный вопрос звучит в интервью или на встречах со зрителями, стараюсь растолковать поподробнее.

Чем, как правило, характеризуется так называемое «современное» прочтение, предлагаемое всевозможными «новаторами»? Низкопробной отсебятиной, не имеющей никакого отношения к первоисточнику. К примеру, на фасаде театра афиша: «Идиот. По роману Достоевского». А на сцене мы видим не созданных русским гением персонажей, с их страданиями, метаниями, экзистенциальными проблемами, но артистов, которые старательно изображают идиотизм в клиническом смысле этого слова. 

По моему глубочайшему убеждению, речь следует вести не о «новом» или «старом» прочтении, а об адекватном понимании — что именно классик хотел сообщить граду и миру, какие мысли стремился донести до своих читателей — современников и потомков. Для этого необходимо познакомиться не только с самим произведением, но и с реальными фактами, документами, непосредственно касающимися автора — его судьбы, взглядов, творчества. 

В конце 1970-х, когда на экраны вышел фильм «Несколько дней из жизни И.И. Обломова», некоторые критики объявили представленные в нем образы «неправильными». Упрекали за то, что я сделал слишком слабый акцент на таком явлении, как «обломовщина». Однако я и в то время полагал, и сегодня уверен, что Иван Гончаров в своем романе стремился показать нечто совершенно иное. Да, Обломов — лентяй, лежебока, но при этом добрейшей души человек, на редкость отзывчивый и совестливый, такой, я бы сказал, пассивный нонконформист. Его друг Штольц, напротив, само воплощение европейского прагматизма, бешеной деловой активности. Кто из них дороже автору? Мне видится, первый. И об этом ярко свидетельствует ключевой эпизод книги.

У вдовы Пшеницыной, на которой женился Обломов, трое детей: один от него — Андрюша, названный так в честь Штольца, и двое от первого брака. После смерти Обломова Штольц берет к себе на воспитание лишь маленького тезку. Что касается остальных сирот, они продолжают прозябать с безутешной и всеми забытой матерью... Здесь, на мой взгляд, как раз и кроется главный гончаровский посыл: в «обломовщине» как таковой, конечно же, нет ничего похвального, однако типично западная расчетливость вкупе с «немецкой» этикой могут оказаться для нас, русских, еще большим злом...

Отечественная классика потому и бесценна, что затрагивает прежде всего не частные, не сиюминутные, но вечные вопросы. А посему никакие «новые» прочтения ей не требуются. Дай Бог до «старых» дорасти.