Последний триумф

Парадный мундир со всеми орденами Александр Васильевич Суворов в последний раз надел на Пасху, в апреле 1800 года. Генералиссимус стоял на праздничной службе, вдохновенно подхватывал за священниками и певчими: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ...» Спустя месяц он ушел в мир иной. В гробу лежал в том же мундире. Награды несли перед катафалком...

О Суворове написано много и научной, и популярной, и художественной литературы. Каждое его сражение разбирали, что называется, вдоль и поперек. Биографы детально исследовали его личную жизнь, вкусы, взгляды, знакомства. Изучалась деятельность в качестве администратора, дипломата. Но лишь сравнительно недавно на суд общественности были представлены работы, подробно раскрывающие его духовный облик (например, книга Марии Жуковой). А ведь эта сторона жизни важна чрезвычайно. Более того, она была и остается во многом определяющей. Православие служило той самой основой, без которой невозможно понять характер, психологию, мораль великого полководца и даже оценить его военный гений, истоки и секреты побед. 

Вера Суворова и впрямь была особой. Глубокой, искренней. Без мудрствований и условностей. Честной и чистой, как у детей. Как у русского простонародья, еще не испорченного соблазнами. Кстати, именно это роднило Александра Васильевича с солдатами, с его «чудо-богатырями». Ведь он вовсе не подстраивался под них, малообразованных в массе своей мужиков. И тем не менее солдаты чувствовали в нем своего. Духовный стержень у них был общим. 

Военачальник показывал достойный пример православной жизни. Воспоминания современников наперебой сообщают нам, что он регулярно бывал в церкви. И не просто отстаивал службу, а сам исполнял обязанности дьячка, читал «Апостол», пел на клиросе. Причем относился к этому крайне серьезно — каждое утро после чая занимался духовным пением по нотам. Строго постился. В легкомысленном XVIII веке это даже вызывало насмешки вельмож. Но Суворов не смущался. Он знал, как обязан поступать по церковным правилам. Так и делал.

Значительные суммы жертвовал на строительство и содержание храмов. Говорил: «Я и всех своих оброков на этот предмет нимало не жалею». «Суворовские» церкви вырастали в местах, где стояли его полки и дивизии. Появлялись в укреплениях, которые он возводил в Крыму, на Кубани, в Новороссии. И, конечно же, в его имениях. Правда, большинство этих храмов были деревянными. Сейчас на их месте высятся уже более поздние постройки. И все же один подлинный «суворовский» сохранился — в селе Кистыш, недалеко от Суздаля. Эту церковь Александр Васильевич построил в честь небесного покровителя своего отца (к тому времени умершего) — св. Василия Великого. Два придела — в честь св. Александра Невского, покровителя самого Суворова, и Ильи Пророка. Храм дважды пробовали взорвать в советское время. Но не вышло, устоял. До нас он дошел в плачевном состоянии, и лишь три года назад стараниями фонда «Омофор» развернулись работы по его восстановлению. 

Православное мировоззрение постоянно проявлялось и в полководческом искусстве Суворова. Всем известна его триединая формула «глазомер, быстрота, натиск». Но присутствовала еще и четвертая составляющая. Смирение. Он никогда не приписывал успех себе — принимал его от Бога. Себя же видел всего лишь Его служителем. Писал дочери: «Я ничтожный прах и в прах обращусь». «Господь дарует мне жизнь для блага государства. Обязан и не замедлю явиться пред Его судилище и дать за то ответ». 

Для кого-то, вероятно, это выглядело как показное. Но у Суворова все было искренним. В 1787-м турки начали высаживать под Кинбурном десант в день праздника Покрова Пресвятой Богородицы, когда Александр Васильевич стоял на Божественной Литургии. Он дождался конца службы. Не из тактических соображений, а просто веря — Литургию нельзя прерывать! Надо угождать не людям, но Богу — и Он поможет. И помощь в самом деле подоспела, врага в трудном бою скинули в море. В сражении при Треббии, когда пришлось совсем худо, Суворов слез с коня, пал на землю и молился. Опять не напоказ, а горячо, всей душой — и ему вдруг пришло в голову неожиданное победоносное решение.

Подчиненных он учил тому же — доверяться Господу. «Молись Богу, от Него победа!» «Бог нас водит, Он наш генерал!» Веру считал важнейшим боевым фактором. Говорил: «Безверное войско учить — что перегорелое железо точить». В тетради «капральских бесед» привел краткую, но емкую молитву Пресвятой Богородице, святителю Николаю Чудотворцу и строго наставлял: «Без сей молитвы оружия не обнажай, ружья не заряжай, ничего не начинай!», «Один десятерых своею силою не одолеешь, помощь Божия нужна! Она в присяге: будешь богатырь в бою, хоть овцой в дому; а овцой в дому так и останешься, чтобы не возгордился...»

Именно в этом заключался один из главных секретов суворовских побед: действовало православное воинство во главе с православным полководцем. «Глазомером» определялось слабое место врага. «Быстротой» обеспечивалось появление в нужное время в нужном месте. «Натиск» помогал сокрушить неприятеля. При этом все отдавалось на Божью волю. Без сомнений и колебаний. И творилось невероятное. 

Масштабы и уровень побед Александра Васильевича развивались по нарастающей: Ландскрона, Столовичи, Краков, Туртукай, Гирсово, Козлуджа, Крым и Кубань, Кинбурн, Фокшаны, Рымник, Измаил, Прага (пригород Варшавы). И, конечно, Италия — в тамошних сражениях на 75 погибших французских солдат (великолепно обученных профессионалов) приходился лишь один русский! Разве не чудо? А беспримерный швейцарский подвиг?

Чаще всего биографии Суворова завершаются переходом через Альпы. Это как бы высшая точка жизненного пути. Вершина полководческого мастерства и доблести. Дальше — болезнь, смерть, знаменитая лаконичная эпитафия: «Здесь лежит Суворов». Казалось бы, самое время поставить точку. Однако тут-то и следует указать: в жизни Александра Васильевича была еще одна битва. Не менее трудная, чем штурм Измаила или Праги. Кстати, последний поход полководца насыщен впечатляющими знаками, символами. Из долин Италии — в горы. Заснеженные перевалы Сен-Готард, Паникс — словно ступени, лестница, ведущая дальше, ввысь...

Тем не менее еще одно неимоверно трудное испытание обязательно должно было состояться. Духовное. Об этом свидетельствует и Евангелие. «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Матф.11:12). В нашем распоряжении имеются и более конкретные факты. Причем общеизвестные! Удивительно, что до сих пор никто не взглянул на них под соответствующим углом... 

Сразу же после блестящего спасения армии из окружения в Альпах на Суворова обрушиваются ураганы почестей. Павел I жалует его наивысшим и редчайшим чином генералиссимуса. На него сыплется дождь орденов различных держав. Он самая популярная личность, его имя гремит по всей Европе. 

В его честь устраиваются пышные торжества в Германии, Чехии. В городах его встречают с музыкой, хоры исполняют специально написанные кантаты. Он останавливается в Праге — в театрах представления предваряются торжественными прологами о Суворове. Публика приветствует стоя, бурные овации подолгу не утихают... 

В январе Александр Васильевич выехал домой. В дороге ему стало плохо. Он слег в своем имении в Кобрине. 

А между тем увлекшийся царь придумывает все новые и новые награды. В Петербурге Суворову собираются при жизни поставить памятник (в это время в столице был лишь один — «Медный всадник»). Павел издает повеление отдавать Суворову императорские почести — даже в присутствии императора. Войска обязаны преклонять знамена, господа и дамы — выходить из карет. Для проживания ему выделяют покои в Зимнем дворце! Триумфальную встречу расписали аж от Нарвы. Наметили выслать туда царские экипажи, построить в Петербурге шпалеры гвардии. При проезде Суворова должны были громыхать сплошные салюты, фанфары, звенеть колокола, катиться общее «ура»... 

Но потом все это вдруг рассеивается. Отнимается, перечеркивается — и полководец оказывается снова в роли опального. Попробуйте оценить такой поворот не с политической, а с православной точки зрения. Насколько чудовищные выпали на долю национального героя искушения! Какие проверки на прочность! И какой человек удержался бы, чтобы не возгордиться? А потом — не осудить, не озлобиться? 

Но с духовной точки зрения все закономерно. В течение всей жизни Суворову приходилось сталкиваться с разными противниками. То с поляками, врагами православия. То с турками, противниками христианства. Потом — с безбожниками французами. На заключительном этапе на Александра Васильевича ополчились темные силы иного плана... 

6 марта, когда он лежал в Кобрине, к нему примчались придворный врач Вейкарт и сын Аркадий. Последний взахлеб расписывал отцу, какие небывалые почести готовятся для него в столице. Но Суворов был настроен далеко не столь восторженно. Шел Великий пост, и Александр Васильевич именно в эти дни писал Покаянный канон: «Что Тебе воздам, Всесильный Господи, за толикое ко мне милосердие и чем соделаюсь достойным распятия Твоего, Христе? Прах Твоего создания к Тебе вопиет...» «Се на умоление предлагаю Тебе, Господи, Матерь Твою Пречистую и всех от века Тебе угодивших... прими ходатайство их за меня недостойного, не вем уже, что более тебе изреши: Твой есмь аз, спаси мя!»

Вейкарт противился тому, что больной соблюдал ограничения поста. Но тот был неумолим и подобные рекомендации врача отметал. Постился без послаблений, как положено. Невзирая на самочувствие, не пропускал церковные службы, клал земные поклоны. Лекарю говорил: «Мне нужна молитва в деревне: изба, баня, кашица и квас...» И оказался прав. В скором времени полегчало, он выехал в Петербург. 

И вот тут отношение к нему при дворе стало резко меняться. Злопыхатели подсказывали «чувствительному» императору, в чем «провинился» Суворов. Навстречу понеслись раздраженные приказы, обвинения. Он-де нарушил мелочное предписание Павла, запрещавшее держать при штабе дежурного генерала. Полки, возвращавшиеся из Италии, разболтались. Отмечены нарушения прусской формы, обрезаны косы, шаг не соответствует «установленному». 

Пасху Суворов встретил в Риге. Разговелся в доме губернатора. После этого ему стало хуже, а от Павла I летели новые знаки немилости... 

В Стрельне полководца встретили друзья, дамы кидали в карету цветы, подносили детей под благословение. Но это была лишь инерция прежних настроений. Тут же грянуло, как гром, известие о том, что никакой торжественной встречи вообще не будет. Александру Васильевичу предписали въехать в столицу вечером, не привлекая ничьего внимания. 20 апреля (ст. ст.) в сумерках карета протащилась по пустым улицам, остановилась возле дома родственника Суворова, Д.И. Хвостова. Верный камердинер Прохор на руках отнес больного в постель. 

Удары сыпались, не прекращаясь. Прибыл фельдъегерь с распоряжением: «Генералиссимусу князю Суворову не приказано являться к государю». Затем свалилось повеление императора: отобрать у полководца всех адъютантов... Нет, Александр Васильевич даже теперь не озлобился. Он и это принял со смирением. 6 мая пожелал причаститься Святых Христовых Тайн. После исповеди и причастия произнес: «Семьдесят лет я гонялся за славою — все мечты. Покой души — у Престола Всевышнего». Это были последние слова Суворова, обращенные к окружающим. 

Потом он начал горячо молиться. Дыхание сбивалось, угасало — а лицо прояснялось, светлело. Стало благоговейным и спокойным. 

Хоронили его 12 мая в Александро-Невской лавре. Парад столичных полков он все-таки принял — из гроба. Погода была великолепная. Солнечная, яркая. А в православных храмах в эти дни еще звучал радостный пасхальный тропарь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав...»