Так завещал Менделеев

О великом химике, открывшем Периодическую таблицу элементов, знают все, кто учился когда-либо в школе. Значительно менее известен Дмитрий Менделеев как превосходный научный организатор, основатель сначала Русского химического (1868), а затем физико-химического обществ (1878) — обе организации в этом году отмечают юбилеи; первый руководитель Главной палаты мер и весов (1893). Еще реже вспоминают его как социального мыслителя — об этой ипостаси гениального соотечественника рассказывает доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Юлия Кудрина.

Одну из самых емких характеристик дал Менделееву его зять Александр Блок в письме жене Любови Дмитриевне: «...Он давно все знает, что бывает на свете. Во все проник. Не укрывается от него ничего. Его знание самое полное. Оно происходит от гениальности... У него нет никаких «убеждений» (консерватизм, либерализм и т. п.). У него есть все». Замечательный русский поэт в целом, конечно же, прав, хотя его фразу об отсутствии «убеждений» не следует воспринимать буквально, вполне конкретные политические взгляды Дмитрия Ивановича никакой загадки для его современников не представляли. Именно консерватизм (как сказали бы в наши дни — «просвещенный консерватизм») составлял прочную основу мировоззрения выдающегося химика. Вот как сам он писал об этом в своем главном публицистическом труде «Заветные мысли»: «Я понимаю совершенную необходимость в гражданской жизни как мер решительно-резких, так и осторожно-постепенных, или иначе, как революционных, так и эволюционных действий как со стороны власти, так и со стороны общей массы, эволюционным влияниям придаю гораздо большее значение, чем революционным...

Что же касается до эволюционных действий, то для выяснения их смысла достаточно сказать, что в 60-х годах, когда само слово «эволюция» еще не было в ходу, в частном разговоре (то было в Париже в Café de la Regence) со знаменитым уже тогда И.С. Тургеневым я развивал мысль о наибольшем значении ясно сознанных и разумных, но не резких и быстрых, не крупных по виду, но влиятельных мер и преобразований; а мой знаменитый собеседник сказал: «Так вы, значит, постепеновец, и я тоже стал им, хотя был прежде иным». Мне очень памятно это слово «постепеновец», и я думаю, что оно лучше, чем эволюционист, выражает сущность того мышления, которого вместе со многими другими я придерживаюсь, потому именно, что в самом понятии о постепенности видны разумность, воля и неспешливое достижение цели, тогда как эволюция говорит только об изменении и последовательности. Был и остаюсь «постепеновцем».

Рассуждая о возможности и допустимости «революционных действий», Менделеев, разумеется, не имел в виду какие-то антигосударственные проявления, борьбу за свержение политического строя, искоренение национальных традиций. Верховная власть тоже предпринимает порой революционные шаги, рушит морально устаревшие социальные конструкции, подвергает коренным преобразованиям ветхие общественные институты. И платит за такое переустройство иногда слишком высокую цену, как это произошло, например, с императором Александром II. Размышляя о грандиозных реформах, осуществлявшихся у нас в XIX веке, Дмитрий Иванович указывал на деструктивное вмешательство Запада в российские дела: «Главное же... состоит в том, что я получил подлинные убеждения в возникновении беспорядков... под влияниями совершенно посторонними... совершенно чуждыми России и пришедшими из-за границы, где в то время еще больше, чем теперь... было организованных сил, стремившихся, во-первых, приостановить явный прогресс, начавшийся в нашей стране, и, во-вторых, желающих сосредоточить все внимание России на внутренних беспорядках, чтобы отвлечь ее этим путем от вмешательства во внешние европейские события, среди которых тогда больше всего имели значение политические объединения Италии и особенно Германии, усиление мирового могущества Англии и возбуждение социалистических и коммунистических начал во всей Западной Европе... Чтобы действовать свободнее, увереннее и надежнее, надо было (Западу. — «Свой») во что бы то ни стало устранить какое бы то ни было вмешательство России; война с нею могла стоить сотни миллионов, возбуждение в ней внутренних беспорядков могло стоить очень дешево, да еще под знаменем либерализма, который сам проявлен Россией. Вот и решили разумные и расчетливые люди, стремящиеся к определенным целям, вызывать в России всеми способами внутренние неурядицы, покушения на императора-освободителя и всякого рода препятствия на пути русского прогресса».

Как видим, ученый отнюдь не призывал к внешнеполитическому изоляционизму, отмечал позитивную роль нашего государства в урегулировании общеевропейских проблем и в то же время предупреждал: социальные революции несут с собой кровь, хаос и деградацию, а не чаемое либералами и прочими прогрессистами развитие. И не раз подчеркивал: Россия должна идти своим путем, раз и навсегда отказаться от «идолопоклонства занятым идеям». В программной статье, опубликованной в «Санкт-Петербургских ведомостях» в 1907 году, уже после смерти автора, слова Дмитрия Ивановича звучат словно манифест: «Все мнящие о себе как о спасителях нашей Родины, желающие перекроить ее на западный лад, очень ошибаются, насильно надевая на нашего мужика западный кафтан, наши политические и экономические верхогляды не могут никак понять, что он на него не лезет или что наш мужик в нем беспомощно болтается».

Кстати, о «мужике», а вместе с тем о евразийском пути развития государства. «Наш русский народ, — утверждал Менделеев, — занимая географическую середину старого материка, представляет лучший пример народа реального, народа с реальными представлениями. Это проявляется в отношениях нашего народа ко всем другим, в его уживчивости с ними, в его способности поглощать их в себе, а более всего в том, что вся наша история представляет пример сочетания понятий азиатских с европейскими... Русский человек, заняв холодные, однообразные лесные и степные равнины, поневоле должен быть прежде всего реалистом, — ведь иначе не проживешь в этих палестинах... Русский народ... принадлежит к числу мирнейших... Вся наша история это показывает; три четверти наших войн были защитными от половцев, татар, от тевтонских рыцарей, поляков и шведов да турок, от набегов черкесских, киргизских и хивинских да от посягательств западных европейцев, и если мы после этих войн часто расширялись, то лишь для того, чтобы сберегать себя от дальнейших покушений на наши земли... Лишь маленькая часть русских войн, вроде Суворовской в Италии и венгерской, приходится на долю преследования целей внешней политики, а затем остальная часть русских войн велась за освобождение славянских наших братьев».

Взгляды Менделеева на морально-нравственные качества соплеменников практически не отличаются от мыслей на сей счет, выраженных Достоевским и славянофилами. Незначительная разница заметна лишь в подходах. К примеру, размышлявший о всемирности, всечеловечности русских гениальный писатель первостепенное внимание уделял духовно-религиозному аспекту. А гениальный ученый-естествоиспытатель наблюдал за народом со своей научной, профессорско-преподавательской колокольни. И вот что увидел: «В чем другом, только не в самообожании можно упрекнуть русских людей, умеющих уживаться и даже сливаться со всякими другими. Это нас сильно отличает не только от китайцев, достоинствам которых должно отдать многое, но и от англичан, гордящихся — не без правильных оснований — своим первенством во всем передовом мировом значении...

Законную степень народной гордости, составляющую принадлежность любви к отечеству, должно глубоко отличать от кичливого самообожания: одно есть добродетель, а другое — порок... С турком и ламаистом, как и с немцем и англичанином, мы готовы дружить и делиться и отыскивать у них особые достоинства, если только они того захотят, и готовы протянуть к ним руку так же охотно, как протянули французы, долго с нами враждовавшие.

Такова уж наша покладистая природа, не терпящая похвальбы самообожания и рвущаяся обнять весь мир».

Годы чрезвычайно активной деятельности Менделеева пришлись на периоды правления трех российских монархов. О том, кому из них Дмитрий Иванович отдавал предпочтение, свидетельствуют подготовленные им речи и статьи. В октябре 1894-го в газете «Новое время» он в связи со смертью императора Александра III писал: «Мир во всем мире создан покойным Императором, как высшее общее благо, и действительно укреплен Его доброю волею в среде народов, участвующих в прогрессе. Всеобщее признание этого ляжет неувядаемым венком на Его могилу и, смеем думать, даст благие плоды повсюду. Найти способы к осуществлению этого христианского завета составило высший и великий Его труд, ответило истинному стремлению коренного русского народа и показало русскую силу с новой благотворнейшей стороны».

Схожие слова прозвучали и в «Заветных мыслях»: «Люди, прожившие царствование Императора Александра III, ясно сознавали, что тогда наступила известная степень сдержанной сосредоточенности и собирания сил. Миротворец Александр III, провидевший суть русских и мировых судеб более и далее многих своих современников, решил, что надо всеми способами покровительствовать развитию всех видов промышленности в своей стране, и как можно скорее, с двух сторон, повелел строить Великую Сибирскую железную дорогу, чтобы связать Россию с теми берегами Тихого океана».

В публицистических работах Менделеев касался множества современных ему проблем, а равно задач, стоявших перед всем российским обществом. Речь шла и о демографии, и о национальной обороне, и о необходимости народного единства, и многом другом, поразительно актуальном по сей день. Его высказывания воспринимаются ныне действительно как «заветные мысли», ибо в них — бесценные заветы многим поколениям: «Любовь к отечеству, или патриотизм... некоторые из современных учений крайних индивидуалистов уже стараются представить в худом виде, говоря, что ее пора заменить совокупностью общей любви ко всему человечеству с участием в делах узкого кружка лиц, образующих общину (коммуну), город или вообще физически обособленную группу. Такое, очевидно, недомысленное учение приписывает патриотизму многие худые явления общественности и похваляется тем, что к этому клонится уже всеобщее сознание, а в будущем перейдет будто бы все человечество... ни в каком будущем нельзя представить слияние материков и стран, уничтожение различий по расам, языку, верованиям, правлениям и убеждениям, а различия всякого рода составляют главнейшую причину соревнования и прогресса, не упоминая уже о том, что внутреннее чувство ясно говорит, что любовь к отечеству составляет одно из возвышеннейших отличий общежитного состояния людей от их первоначального дикого или полуживотного состояния».

«Для всех стран важно увеличение народонаселения, а для России его значение, по моему мнению, стоит даже на первейшем месте... Количество людей должно... быть пропорционально количеству земли» (из книги «К познанию России»).

«Мы никого не тесним и требуем, чтобы и Россию никто не теснил... Разрозненных нас — сразу уничтожат, наша сила в единстве, воинстве, благодушной семейственности, умножающей прирост народа, да и в естественном росте нашего внутреннего богатства и миролюбия», — эти слова председатель Русского физико-химического общества Дмитрий Менделеев произнес в ноябре 1894 года. Под такими заявлениями и тезисами сегодня подписался бы в нашей стране любой ответственный политик и просто гражданин, для которого Россия — Родина, а не территория временного пребывания.

Иллюстрация на анонсе: Д.И. Менделеев с преподавателями и учениками штейгерской школы в Лисичанске. 1888