Главком советской науки

«Три К» отечественной науки — Курчатов, Королев и Келдыш — киты, на которых всю вторую половину ХХ века держалась технологическая мощь страны, создатели ее ракетно-ядерного щита, корифеи, рожденные в империи и бережно перенесшие славу вечной России в советский и постсоветский периоды. Со дня рождения Мстислава Келдыша 10 февраля исполняется 105 лет. Он — наш старший современник, и многие вправе гордиться тем, что часть жизни прожили рядом со столь блистательным ученым «раннесоветской сборки».

Размышлять на эту архиважную и сверхактуальную тему, как ни странно, лучше всего не в пространстве державных столиц, а где-нибудь на территории сибирских научных центров. К примеру, возле памятника академику Михаилу Лаврентьеву, установленного в новосибирском Академгородке. Именно этот человек был учителем будущего президента Академии наук СССР Мстислава Келдыша. Возле подобного монумента предельно отчетливо осознаешь некоторую близость к плеяде бессмертных — тех, кто создавал и приумножал наше планетарное могущество. Хочется разгадать тайну людей, подвизавшихся в науке в тяжелейший и драматичнейший период становления Страны Советов, превративших физиков в подлинных героев пусть и непродолжительного, но во всех смыслах нашего времени.

Самые распространенные биографические словари дают о Келдыше сухую справку: «Ученый в области прикладной математики и механики, крупный организатор науки, один из идеологов советской космической программы. Академик АН СССР (1946; член-корреспондент — 1943), с 1953-го — член Президиума, в 1960–1961 вице-президент, в 1961–1975 — президент, в 1975–1978 член Президиума АН СССР. Трижды Герой Социалистического Труда (1956, 1961, 1971)». Следом — длинное перечисление достижений и чинов, которые среднестатистическому современнику мало о чем расскажут.

Вообще же, говорить о Келдыше едва ли следует отдельно от его поколения. Возьмем самые громкие имена отечественной науки той эпохи. К примеру, нобелевского лауреата Николая Семенова, чья судьба связана прежде всего с Сибирью, с Императорским университетом и Технологическим институтом Томска. В свое время он был мобилизован в армию Колчака, и, представьте, не претерпел за это впоследствии никаких лишений. Если и были у большевиков-коммунистов крупные «недостатки», то отсутствие прагматизма среди оных не значилось. Потому-то немалое количество представителей настоящей, природной технократической элиты спокойно служили Союзу ССР. 

Дворяне Мстислав Келдыш и Анатолий Александров возглавляли в разные годы Академию наук. Сын царского офицера Семенов настоящую пользу принес именно «государству рабочих». Вышеупомянутый Лаврентьев решительно шагнул из профессорской столичной семьи «во глубину сибирских руд». Игорь Курчатов был сыном почетного гражданина сугубо мирной профессии, а устремился в сферу, контролируемую грозными военными стратегами. Сергей Королев взлетел из купеческо-разночинной среды туда, где прежде не был никто. Но и в этой когорте уникумов Келдыш был на заслуженно особом положении: его невероятная универсальность и как ученого, и как администратора давала право на участие практически во всех крупнейших, вошедших в мировую историю научных проектах СССР. 

Наука для ученого — это такая «игрушка», отказаться от которой тот не в силах. Ученого нельзя замкнуть в партийных рамках, и в этом смысле Мстислав Всеволодович сказал о себе лучше других: «Думаю, вообще очень немногое может быть сравнимо с тем чувством, которое овладевает человеком, когда он сделал научное открытие. Он узнал новое, еще совершенно неизвестное, своим открытием принес пользу людям». Слова о пользе — не для красивости: за ними — гордая легенда о Прометее, великий миф, сформировавший Европу. И главные носители этого мифа — разумеется, европейцы. А как же Сибирь, скажете вы? Азия-с! 

Сибирью прирастало и поныне прирастает могущество России — факт не только хрестоматийный, но и ко многому обязывающий. Именно поэтому вспоминаем здесь Русскую Азию вообще и Сибирское отделение Академии наук в частности: Келдыш, заботливо курируя и лично посещая разбросанные по всей огромной стране структуры АН СССР, не позволял евразийской державе утратить культурную связность. Этот «физик», пожалуй, как никто другой, знал, что национальная культура отнюдь не ограничивается епархией «лириков», «областью балета», что естественно-научные дисциплины — не меньшая ее часть, нежели словесность и музыка.

В науке первый — всегда среди равных. Равенство здесь неформальное, но четко осознаваемое. Чувство собственного достоинства, сосуществующее с добровольным служением, первично. Общественные формации и прочие социальные категории глубоко вторичны.

Хотите узнать, свободна ли страна? Посмотрите на ее науку.

Подчеркнуто суховато, но и красноречиво высказался о последнем представителе К-триады его коллега по Институту прикладной математики Константин Брушлинский: «Келдыш родился и вырос в интеллигентной дворянской семье. Нетрудно вычислить, что период его отрочества, юности, образования и формирования личности приходится на первые 15 лет советской власти, и совершенно очевидно, что нет никаких оснований подозревать советскую власть в любви к Келдышу, а Келдыша — в любви к ней». Что не мешало ему, добавим, верой и правдой служить России. Наряду с другими выходцами из «бывших» он являл собой драгоценный осколок сословия управленцев, потомственных лидеров. Не грубых баронов какого-нибудь Средневековья, а генералов (или даже маршалов) передовой науки. Причем именно европейской, с ее развитой традицией внутренней, чрезвычайно специфической демократии: «Был ли Мстислав Всеволодович «демократическим» директором? Безусловно — нет. Это был очень жесткий и требовательный руководитель с огромным авторитетом. Поэтому его решения не обсуждались, а выполнялись «по-армейски». Вместе с этим атмосфера была полна демократизма», — вспоминал доктор физико-математических наук Александр Платонов.

Келдыш чувствовал под ногами родную землю — Россию. И личную ответственность за территорию, полученную в наследство от предков. Не был пустым прожектером и при этом до конца жизни отстаивал известную самодостаточность советской кибернетики. «БЭСМ-6... Это была последняя отечественная машина, которая по своей архитектуре не была копией зарубежных образцов... Несмотря на огромные усилия Мстислава Всеволодовича, направленные на то, чтобы продолжить линию БЭСМ-6, ему эту проблему решить не удалось», — считал доктор технических наук Анатолий Мямлин. 

И тем не менее Келдыш, по утверждениям других мемуаристов, сыграл определенную роль в копировании нами американской IBM 360. Тут вот что нужно понимать: мировое производство было налажено, рынок захвачен далеко не нами, конкурировать на равных с IBM мы тогда заведомо не могли. Не в силу лености или глупости, просто «так сложилось». Хотя заполнить собственную нишу суперкомпьютеров были способны — на единичные образцы денег хватало... Однако лить слезы о несбывшемся — пустое дело.

«В те времена у него была программа ввести наконец-то на Руси правление профессионалов...», — полагал известный математик Альберт Молчанов. И эта программа должна была начаться высадкой советского человека на Луну. Вокруг этого грандиозного космического проекта, и не только космического, но и грандиозного общечеловеческого технологического прорыва могло начаться идейное обновление». 

Ведущие научные теоретики и практики профессионально интересовались целым миром, а не отдельными его частями: от термоядерной бомбы, к созданию коей Мстислав Келдыш приложил руку, до новаторской вычислительной техники, развитие которой в стране он во многом определил.