Жил такой парень

25 июля исполняется 85 лет со дня рождения Шукшина. Писатель, кинорежиссер, актер, сценарист, лауреат Госпремии СССР, Василий Макарович ушел сорок лет назад, но по сей день остается необычайно современным. Не зря многие видят в нем больше чем классика: его любят как родственника, друга, «своего парня», простого и тонкого одновременно. 

Образ Шукшина окружен противоречиями, что неудивительно для таланта такого масштаба. Прославившийся на Западе как продолжатель чеховской темы маленького человека, певец непритязательного, смешного «чудика», он был крайне честолюбив. Не скрывал, что искал славы, ведь только слава, в его представлении, давала право на откровенный разговор с многомиллионной аудиторией. Глубоко страдавший, «шедший всю жизнь на свою Голгофу», он умел быть умопомрачительно смешным, жизнерадостным, язвительным, пронзительно драматичным. 

«Алтайский мужик» — в косоворотке и кирзовых сапогах — любил одеться с иголочки, как настоящий франт. Сторонившийся городской суеты «деревенщик» — «Тревожно, охота домой!» — был вхож в самые элитарные столичные салоны. Много читал — еще в годы службы на флоте в офицерской библиотеке сбивались с ног, доставая ему требуемые книги. Однако на собеседовании во ВГИКе огорошил «дремучестью» Михаила Ромма. В ответ на просьбу рассказать о переживаниях Пьера Безухова при Бородине отрезал: «А я «Войну и мир» не читал, больно книжка толстая, руки не доходят». «Вы же просто некультурный человек и режиссером быть не сможете!» — возмутился Ромм и... взял ершистого парня на свой курс. О существовании режиссерского факультета Шукшин узнал в день экзаменов — фактурного морячка, собравшегося было на сценарный, отправили на актерский. Там-то он и проведал, что существует еще и такая профессия...

Пройдет тринадцать лет, прежде чем белозерская крестьянка Ефимия Быстрова поведает Лидии Федосеевой-Шукшиной историю своих сыновей, и эта пасторально-криминальная безнадега совпадет с уже готовым сценарием. Финальный кадр с видом на затопленную церковь надолго впечатается в память зрителей, картине будет рукоплескать Райнер Вернер Фассбиндер. Ну а пока, в начале 60-х, затяжной развод с односельчанкой Марией Шумской, краткие, но бурные романы (среди возлюбленных Шукшина была и Белла Ахмадулина), успешные выступления на студенческих капустниках, провальная дипломная работа...

На фоне смелых эстетических экспериментов Тарковского, Хуциева, Алова и Наумова фильм «Из Лебяжьего сообщают» казался скучным и даже отставшим от времени. Какая-то уборка зерна, шашни районного врача с чужой женой, анонимка... Простоту сюжета, повествовательность, скупость выразительных средств оценят позже. Кстати, Сеня с его заиканием, застенчивой обаятельной улыбкой оказался наброском к роли шофера-балагура Пашки Колокольникова по прозвищу Пирамидон, блестяще сыгранного Леонидом Куравлевым. «Живет такой парень» станет полноценным режиссерским дебютом Василия Макаровича. Он состоялся в 1964-м. 

Наброски, зарисовки, рабочие тетради... Им несть числа. Что-то находили на чердаке дома в Сростках, что-то пылилось на полках «Мосфильма» — максималист, Шукшин быстро забрасывал все казавшееся ему не слишком удачным. 

«Многие из его черновиков, действительно, слабые тексты, едва ли представляющие интерес для широкого круга читателей, но для исследователей они бесценны, поскольку позволяют проникнуть в творческую лабораторию писателя, — говорит редактор нового девятитомного собрания сочинений Василия Шукшина, доцент кафедры исторического языкознания Алтайского государственного университета Дмитрий Марьин. — Вот, например, набросок под названием «Сокровенный рассказ», обнаруженный в одной из рабочих тетрадей, хранящихся в фондах Всероссийского музея-заповедника в селе Сростки. Датируется 71-м годом. С точки зрения филолога, беспомощный текст. Неудивительно, что Шукшин-писатель от него отказался. Удивительно другое. Анализ сюжетных линий, мотивов, отдельных образов позволяет сделать вывод, что написанный на коленке черновик позже переродился в такие известные рассказы, как «Штрихи к портрету», «Гена Пройдисвет» и «Срезал». Сравнивая набросок с законченными вещами, поражаешься парадоксальности мышления автора, сложной структуре ассоциативных связей, лежащей в основе художественных образов. То же можно сказать и о наброске «Светлые лунные ночи», легшем в основу позднего рассказа «Беседы при ясной луне». 

Другой парадокс Шукшина — его самобытность, яркая образность, диалектичность. Тончайшая игра смыслов при обилии просторечных лексем. Эту особенность и его автономность в литературном процессе 1960–1970-х годов заметили американские исследователи. «Уникальная авторская манера сводит на нет все попытки исследователей поместить его в какой-либо контекст, кроме его собственного», — пишет литературовед Кэтлин Партэ. Апелляция к мнению заокеанских критиков в данном случае вполне оправдана: в США к изучению творчества Шукшина подходили весьма обстоятельно. Причем не только в рамках филологии, но и так называемой «советологии»: по произведениям писателя судили о сложных процессах урбанизации и ее последствиях в нашей стране. 

Близкий по идейным и эстетическим установкам к «деревенщикам» — не случайно его друзьями были Василий Белов, Виктор Коротаев, Виктор Астафьев, — Шукшин выходит за рамки этого направления.

«Любивший патриархальный крестьянский уклад, едва ли он идеализировал русскую деревню, — продолжает Дмитрий Марьин. — Кроме «чудика», которого вспоминают как его лирического героя, были ведь и «умеющие жить» энергичные люди его поздних произведений, провокатор Глеб Капустин из рассказа «Срезал», тоскливый дятел, замучивший своим нелепым сватовством Грушу из «Позови меня в даль светлую». Тоже «исконные» деревенские типажи. Кроме того, Шукшин прекрасно понимал, что современная ему деревня меняется, что исход в города неизбежен. Он не сожалел — скорее, пытался понять метаморфозы, происходящие в душе и сознании сельских жителей в эпоху повальной урбанизации. Это отражалось в его рассказах, где сталкивались деревенский житель и горожанин. Именно об этом большая часть его произведений». 

Любил ли он город? Скорее, ценил, отдавал ему должное. «Город — это и тихий домик Циолковского, где Труд не искал славы. Город — это где огромные дома, а в домах книги, и там торжественно тихо, — писал Шукшин в статье «Монолог на лестнице». — В город надо входить, как верующие входят в храм, — верить, а не просить милостыню».

Именно так вошел в Москву он сам. Твердо уверенный, что его карьера состоится. Принес в приемную комиссию амбарную книгу с рассказами и, не найдя места в общаге для абитуриентов, улегся спать на скамейке — как был — в тельняшке, гимнастерке, кирзовых сапогах. Ночью его разбудил Иван Пырьев. Пожалел. Пригласил к себе переночевать. Знаменитый режиссер, председатель Союза кинематографистов стал первым столичным знакомцем Шукшина. Лет через десять дружбой с ним будет гордиться весь столичный бомонд. Другая легенда и символ эпохи Владимир Высоцкий напишет: «Знал его близко, встречался с ним часто, беседовал, спорил, и мне особенно обидно сегодня, что так и не удалось сняться ни в одном из его фильмов». Барда прочили на роль Степана Разина в фильме, который так и не был снят. Донской атаман, пассионарий, бунтарь, а вовсе не «мужичок с душой интеллигента» стал сквозным образом творчества Шукшина. Борьбу за право экранизации он вел с середины 1960-х и до конца своих дней...