Изумруды нашего детства

14 июня исполняется 125 лет со дня рождения Александра Волкова, писателя и переводчика, педагога и сказочника. Он открыл для русскоязычной детворы магический мир Изумрудного города и прочих земель-государств Волшебной страны.

Летающие башмаки, ожившие куклы (не те, что у немецких романтиков — пустоглазые, инфернальные, — но обаятельные, добрые, чудаковатые), великолепные города из стекла, притворяющегося драгоценным камнем, говорящие животные... Даже злая и коварная колдунья нисколько не травмирует хрупкую детскую психику: ну, висят связки дохлых летучих мышей по углам, эка невидаль. А ворчит она, право же, забавно: «Куда это подевались змеиные головы? Не все же я съела за завтраком!.. А, вот они, в зеленом горшке! Ну, теперь зелье выйдет на славу!.. Достанется же этим проклятым людям! Ненавижу я их... Расселились по свету! Осушили болота! Вырубили чащи!.. Всех лягушек вывели!.. Змей уничтожают! Ничего вкусного на земле не осталось!..»

Книга, впервые увидевшая свет в 1939-м, а двадцать лет спустя переизданная с иллюстрациями «придворного художника Изумрудного города» Леонида Владимирского, давно обрела свое законное место в сокровищницах бесчисленных детских комнат. Уж очень лакомой она выглядит — словно монпансье в красивой жестяной банке. Хотя, казалось бы, изложены в ней, особенно в начале, совсем «недетские», чуть ли не апокалиптические обстоятельства — ураган, переправа через зловещую реку, страшный потоп... Однако многим поколениям верилось: именно такие приключения — самые настоящие. Только так и получится найти друзей, совершить подвиг, поверить в себя раз и навсегда. А еще научиться не злиться, не обижаться, когда кто-то кладет тебя на обе лопатки в бескомпромиссном споре. 

«Почему ты хочешь вернуться в свой сухой и пыльный Канзас?» — спросил у Элли Страшила. — «Ты потому не понимаешь, что у тебя нет мозгов, — горячо ответила девочка. — Дома всегда лучше!» <...> «Солома, которой я набит, выросла на поле, кафтан сделал портной, сапоги сшил сапожник. Где же мой дом? На поле, у портного или у сапожника?» Элли растерялась и не знала что ответить»...

Именно с этого сакраментального вопроса — убога или желанна голая степь с бедными фермерскими вагончиками, раскиданными на три мили друг от друга («из обстановки — железная печка, шкаф, кровать»), — и начались расхождения с первоисточником, «Удивительным волшебником из Страны Оз» Лаймена Фрэнка Баума. Переводить классика американской литературы Волков начал «для себя», чтобы попрактиковаться в английском. За который засел, будучи сорокалетним отцом семейства и вообще уважаемым человеком: учительствовал в школах Ярославля и Усть-Каменогорска, был членом совета депутатов, а на момент начала всей этой истории уже перебрался в Москву — заведовать учебной частью Рабфака. Тогда же поступил на физмат МГУ. Одолел пятилетний курс за семь месяцев и следующие двадцать лет преподавал высшую математику в Институте цветных металлов. 

«Волшебника» обкатывал на собственных детях. Так пес Тотошка заговорил (не молчать же в критической ситуации старому другу), девочку стали звать Элли вместо неблагозвучной для русского уха Дороти, мудрец из Страны Оз обрел фамилию и титул — Великий и Ужасный Гудвин. Рукопись завершилась поучительным, в лучших традициях советской педагогики, послесловием. 

«Мои юные читатели!!! <...> Вы, наверное, очень удивились, узнав, что Великий и Ужасный Гудвин оказался не волшебником. Сказка учит тому, что всякая ложь, всякий обман в конце концов раскрываются. Зачем же понадобилось... притворяться чудодеем, обманывать людей и прятаться от них в течение многих лет?» Все потому, выводит автор, что добродушный и слабохарактерный Гудвин очень боялся настоящих волшебниц. Вот и нашел хитрый способ утвердиться в их мире, а когда маленькая девочка и ее экстравагантные компаньоны победили ведьму и разоблачили властителя Изумрудного города, он очень обрадовался. В финале сказки Элли встречает Джеймса Гудвина на ярмарке в Канзасе, они бросаются друг к другу в объятия как родные. 

При очевидном сюжетном сходстве различия между книгами Волкова и Баума начинаются с первой же главы и плавно перетекают в заключительную. Семья Дороти перебирается в волшебную страну: там природа, море, замки, она явно комфортнее, чем пустынная степь Среднего Запада. Элли вместе с мамой, папой и псом остаются в пыльном Канзасе. Это их родина, и она вовсе не кажется им унылым захолустьем.

Другой знаковый момент: у персонажей русского сказочника развито чувство товарищества. Тогда как герои американца — каждый за себя. К примеру, после тяжелой переправы через реку Дороти возвращается к потерянной дороге вместе с Львом и Дровосеком. Беспомощно барахтающегося в воде Болвашу (так в некоторых переводах заокеанской версии зовут Страшилу) они обнаруживают случайно. Не увидели бы — да и бог с ним. «Наши», едва пристав к берегу на прохудившемся плоту, тотчас бросаются на помощь. В свой черед и Страшила не раздумывает, стоит ли беспокоить просьбами Королеву мышей, чтобы разбудить заснувшего на маковом поле Льва. В отличие от Болваши, принявшего такое решение после долгих колебаний (Дровосека и Дороти это вообще не заботит: спит, ну и нехай спит). 

«Американский» Оз не исполняет заветных желаний, предлагая обманки-паллиативы — поит Трусливого Льва шипучим напитком, вкладывает в грудь Дровосека тряпичный мешочек, набивает голову Страшилы иголками. Он отнюдь не волшебник, а герои достигают вожделенных целей исключительно за счет саморазвития. Впрочем, «русский» Гудвин — такой же профан и тоже не в состоянии творить чудеса. Принципиальное отличие в том, что метаморфозы с персонажами Волкова происходят благодаря не столько вновь обретенной уверенности в собственных силах, сколько доброте, верности и крепкой дружбе. 

Еще один примечательный эпизод из книги Баума, связанный с рассуждениями  «волшебника», Волков у себя вычеркнул: «Разве обойдешься без обмана, если заведомо просят о невыполнимом... Несложно было сделать их счастливыми — они, поверив, что я всемогущ, дали волю собственному воображению». Подобные «рефлексии» советским людям были не близки, особенно в предвоенные годы, когда требовались не фантазии с аутотренингом, а самое настоящее общенациональное сплочение. 

Коллективистские мотивы звучали и в последующих произведениях Александра Мелентьевича: волшебный мир буквально напичкан злодеями — туповатые дуболомы, воинственные марраны, завоеватели-инопланетяне; справиться с ними в одиночку совершенно невозможно. И уже в «Волшебнике» на помощь героям приходит народ, который в «Стране Оз» к ребятам, в общем-то, безучастен. Попав в плен к колдунье, Дороти и Лев строят планы побега и могли бы этим заниматься до бесконечности, если бы не вмешалась ее величество судьба: Дороти по неловкости облила ведьму водой. Элли действует куда энергичнее: «вербует» кухарку колдуньи, Фрегозу, и та организует против хозяйки всех слуг. «Восстание назревало, — пишет Волков, — но тут непредвиденный случай привел к быстрой и неожиданной развязке». Нет сомнений в том, что, не подвернись Элли под руку то самое ведро воды, Бастинде все равно бы не сносить головы. «Наша» девочка не оставит зло безнаказанным. И друга в беде не бросит. 

«По моему убеждению, — рассуждает баумовский Болваша, — никто так не заслуживает внимания, как оригинальная личность, а тот, кто зауряден, живет и умирает незаметно, что лист на дереве». Эти философствования Волков тоже по понятным причинам отправил в корзину... 

После первой публикации «Волшебника Изумрудного города» к писателю пошел поток детских писем с требованием продолжения. «Многие ребята просят меня, чтобы я писал еще сказки об Элли и ее друзьях. Я на это отвечу: сказок об Элли больше не будет...» — со всей учительской строгостью реагировал Александр Мелентьевич. Однако не удержался. Внял просьбам юных «фанатов». В «Урфине Джюсе...», «Огненном боге Марранов», «Семи подземных королях», «Желтом тумане», «Тайне заброшенного замка» действовали уже полюбившиеся читателям персонажи. Только еще более смелые, горячие и сплоченные.