Пока город спал

Многие ли в феврале-марте 1917-го могли предположить, что итогом революционных бурь-потрясений станет победа большевиков? Нет, тогда это казалось абсурдом. До пресловутого Февраля самой влиятельной из радикальных группировок считался Прогрессивный блок в составе кадетов, октябристов, земцев. Их лидеры Львов, Гучков, Милюков были звездами первой величины. За ними стояли англичане и французы со своей дипломатией и спецслужбами. «Охмурив» генералов, офицерство, интеллигенцию, заговорщики из упомянутого блока захватили управление Россией, поделили меж собой министерские посты. Правда, возникли параллельные структуры власти — Советы, но и там господствующее положение заняли не большевистские вожаки, а представители эсеров и социал-демократов (меньшевиков).

Большевиков поначалу никто не воспринимал всерьез. У них не было даже общего руководства — верховодить в партии пытались то редакция «Правды», то вернувшаяся из ссылки думская фракция. Члены ЦК старались идейно-политически пристроиться к знакомым из эсеров и меньшевиков. Когда Ленин прибыл в Россию, его вовсе не считали непререкаемым авторитетом, невзирая на торжественную встречу, разыгранную для него на Финляндском вокзале. Оглашенные им «Апрельские тезисы» о борьбе с Временным правительством Петроградский комитет партии отверг большинством голосов. «Правда» опубликовала их с пометкой: «личное мнение тов. Ульянова». Американский журналист Альберт Вильямс, пропустивший мимо ушей выступление Ленина на съезде Советов и удостоенный по этой причине публичных упреков, впоследствии резонно ответил: «А вы разве знали в июне, кто такой Ленин?»

Решающим фактором на том этапе стало финансирование ленинской группировки из Германии, которое позволило закупить типографское оборудование, выпускать огромными тиражами газеты, листовки, заваливая ими и столицу, и другие города. Рядом с Лениным подвизались и небесталанные теневые помощники вроде Свердлова. В клубках интриг вытеснялись из большевистской верхушки умеренные. Те перетекали к меньшевикам, и граница между группировками оставалась весьма расплывчатой. Формировалась фактически новая партия — уже не рыхлое сборище эмигрантов-теоретиков, а боевая организация. И она пошла на сближение, а затем и слияние с другой экстремистской группой — «межрайонцами» Троцкого. У последних тоже были солидные спонсоры, однако не германские, а заокеанские.

Многие ключевые события той поры трудно понять с точки зрения обычной логики. Но они получают четкое обоснование, если учитывать подрывные операции, которые в ходе мировой войны вели против России не только противники, но и союзники — Великобритания, Франция, США. В организации заговора против царя и в подготовке Февральской революции главную роль сыграли англичане, и об этом сохранились донесения французской разведки. Впрочем, Париж не протестовал, а заботился лишь о собственных интересах.

К лету сложилась ситуация, которая устраивала членов Антанты. Революция подорвала силы государства российского. Договоры, подписанные с царем, можно было не выполнять. К власти пришли лица, готовые выполнять указания западных союзников, заключать с ними кабальные экономические соглашения.

США шли еще дальше. По замыслам их политиков, России предстояло пасть окончательно, выбыть из числа великих держав, конкурентов Америки и победителей в мировой войне, стать трофеем наряду с побежденными. Детали такого плана нетрудно увидеть в опубликованных ныне письмах и дневниках серого кардинала президента Вильсона — Мандела Хауза.

Во время тогдашнего визита министра иностранных дел Англии Артура Бальфура в США Хауз сделал ему два предложения: при послевоенном переделе мира действовать вместе, ограничивая интересы Франции, Италии, Японии; вместе нацелить острие политики против «русской опасности». Британская элита эту идею поддержала.

Для решения подобных задач большевики со своими проектами грандиозной ломки общества подходили как нельзя лучше. А то, что их спонсировала Германия, было вообще замечательно — позволяло свалить собственные грязные дела и замыслы на немцев.

На Россию посыпались новые катастрофы. Американская миссия Илайи Рута подтолкнула Временное правительство к наступлению на фронте, при том что наша армия была уже совершенно развалена. Операция кончилась бедствием. Одновременно в Петрограде подняли путч троцкисты и большевики. Правда, его удалось быстро подавить. Но председатель правительства Георгий Львов по настоянию союзников ушел в отставку, передав полномочия Александру Керенскому. Любопытно взглянуть на окружение нового «национального лидера». Эсер Давид Соскис жил в Лондоне, возглавлял британское «Общество друзей русской свободы», без сомнения, контактируя с английскими спецслужбами. Летом 1917-го он едет в Россию в качестве корреспондента газеты «Манчестер гардиан», но почему-то оказывается рядом с Керенским. И становится его личным секретарем. В нашей стране появляется и американская миссия Красного Креста, где было всего несколько медиков, остальные — банкиры, промышленники, шпионы. Один из руководителей миссии полковник Раймонд Робинс превращается в ближайшего советника Керенского. Еще одним советником последнего становится Сомерсет Моэм, агент «Интеллидженс сервис».

Стоит ли удивляться странным маневрам Александра Федоровича при таких «помощниках»: он не позволяет морально уничтожить большевиков, запрещая публикацию доказательств их финансирования из Германии; параллельно разыгрывается — при активном участии посла США Дэвида Френсиса — провокация с «корниловским мятежом» (см. «Свой» за сентябрь 2017-го); под предлогом этого «выступления» выпускаются на свободу настоящие путчисты во главе с Троцким. При этом ликвидируются последние патриотические организации и газеты, обвиненные в пособничестве Корнилову, разгоняются надежные воинские части. И вот тут-то, с конца августа — начала сентября, большевики выходят на авансцену.

Керенский провозглашает, что его власть будет опираться на широкую общественность, вводит в кабинет меньшевиков и эсеров, созывает Демократическое совещание. Избирается «предпарламент», куда входят те же партии. Тем самым они связывают себя с Временным правительством, уже ввергнувшим страну в хаос.

А оппозиционная ниша достается большевикам, и они выдвигают своих представителей в руководство Петроградского и Московского советов. К ним тянутся все недовольные существующей властью: и те, кто возмущен безобразиями в России, справедливо считая Временное правительство сборищем болтунов, и те, кто, поучаствовав в революционной вакханалии, вошел во вкус, жаждет побуянить еще круче.

Популярности ленинской партии способствовала и ее полнейшая беспринципность. Ради выигрыша она перехватывала самые броские лозунги. К примеру, пацифистский призыв «Мир — народам» провозгласила в 1915 году международная социалистическая конференция в Циммервальде, в России его пропагандировали эсеры и меньшевики. Большевики, как известно, попали в ту же струю. Лозунг «Земля — крестьянам» был чисто эсеровским, в деревне получил массовое одобрение, и ленинцы его охотно переняли, хотя их собственная программа предусматривала национализацию земли. Лозунг «Заводы — рабочим» позаимствовали у анархо-синдикалистов.

Особенностью большевистской агитации стало то, что политические программы упрощались до предела, сводились к элементарному набору плакатных фраз, оставляя за кадром все, что ставило их под сомнение или могло оттолкнуть «серую массу». Скажем, богоборческие установки в период борьбы за власть вообще не звучали, их предусмотрительно отложили на потом. «Мир без аннексий и контрибуций» предполагал общее согласие воюющих держав — в обстановке 1917 года это было невыполнимо, а односторонний мир, по сути, превращался в капитуляцию. Но о таких аспектах умалчивалось. А вот клич анархистов об экспроприации экспроприаторов с прямолинейным разъяснением («грабь награбленное») получался очень выигрышным для буйной вольницы.

Сама по себе эта борьба за умы стоила бы немного, если бы под ее прикрытием не велась планомерная организационная подготовка, опять же подкреплявшаяся мощным финансированием. Банки и иностранные инвесторы бросились выводить капиталы из России. Грянул кризис. Осенью закрылись более тысячи крупных заводов и фабрик. Безработных зазывали в Красную гвардию.

Большевиков время поджимало. Временное правительство объявило союзникам, что наша страна больше не может вести войну. В ноябре по данному вопросу в Париже должна была открыться конференция. Еще немного, и надежды солдат на мир могли связаться с именем Керенского. Через неделю намечался съезд Советов крестьянских депутатов — там предполагалось принять эсеровскую аграрную программу. Казалось, лозунг «Земля — крестьянам» безвозвратно уплывал от ленинцев.

10 (23) октября ЦК большевиков принял план переворота. Сценарий был таков: созвать съезд Советов рабочих и солдатских депутатов и во время его проведения под лозунгом «Вся власть — Советам» скинуть правительство. Кстати, и в этом случае большевики сильно темнили. Официально следовало передать власть съезду. Ленинцы же исподволь готовились захватить верховенство в самих Советах. О подготовке такого мятежа знал весь Петроград. Керенский имел достаточно времени и возможностей,

 чтобы раздавить его в зародыше, но палец о палец не ударил. А помощники, направлявшие его действия, были связаны далеко не только с Временным правительством. В американской миссии Красного Креста числилось три секретаря-переводчика, из них двое большевиков, а у третьего, Алекса Гумберга, в большевистском руководстве действовал брат. Журналист Джон Рид, состоявший в той же миссии, еще за неделю до переворота взял интервью у Троцкого, и тот рассказал о политике будущего правительства.

Раймонд Робинс, надавав Керенскому «полезных советов», умыл руки. Объявил, что разочаровался: «Я не верю в Керенского и его правительство. Оно некомпетентно, неэффективно и потеряло всякую ценность». 20 октября (2 ноября) в столичной гостинице «Европейская» состоялась встреча руководителей миссии Красного Креста банкира Томпсона и полковника Робинса с главой британской военной миссии генералом Ноксом. Здесь американцы высказали мнение: Керенского надо менять. Англичанин с ними согласился.

Переворот произошел в ночь на 25 октября (7 ноября). Причем крупные формирования красногвардейцев, полки «революционных солдат» не привлекались. Эти разложившиеся толпы не представляли серьезной силы. На улицы вышли небольшие группы, по 10–50 человек. Они действовали по единому плану, и вряд ли его составляли сами большевики. Судя по всему, поработали опытные специалисты. Эти отрядики занимали телеграф, телефонную станцию, банки, вокзалы, мосты, продовольственные склады. Иногда даже открыто сменяли караулы — у них оказались все гарнизонные пароли на эту ночь. Осуществлялось все тихо, спокойно. Город мирно спал, когда произошла смена власти. Керенского американцы все же не бросили, вывезли в посольской машине. А Петроград, по сути, был захвачен в результате спецоперации.

Все дальнейшее — «революционные массы», выстрел «Авроры», «штурм» Зимнего, где бестолково засело Временное правительство и собрались жиденькие подразделения юнкеров и «ударниц» — служило лишь декорацией к уже свершившемуся. Кабинеты Львова и Керенского настолько допекли Россию, что защищать их желающих почти не нашлось. Чтобы закрепить успех, Ленин бросил с трибуны съезда Советов те самые популярные лозунги — о мире, земле. Присутствовали там и теневые организаторы. Казалось бы, какое отношение к рабочим и солдатским депутатам имел Раймонд Робинс? Тем не менее этот американский разведчик и промышленник был на съезде со своим агентом Гумбергом, и, по воспоминаниям очевидцев, о происходивших событиях они оказались осведомлены гораздо лучше, чем делегаты и многие члены большевистского руководства.

То, что назвали впоследствии Октябрьской революцией, свершилось. Когда же дело дошло до реализации пропагандистских лозунгов — в условиях Брестского мира, продразверстки, массового голода рабочих остановленных заводов, — стихийная народная поддержка новоявленным властям предержащим уже не требовалась.