В историческом переплете

Изысканные переплеты и предельно простые, картонные обложки, роскошные фолианты и тонкие брошюры — такими разными предстают перед нами книги выпуска рокового 1917-го. Ни одна историческая монография не передаст всю противоречивую полноту бытия с такой убедительностью, как совокупность российских изданий, увидевших свет в тот исторический период. С пожелтевших страниц, украшенных прекрасными гравюрами и рисунками, или, наоборот, внешне примитивных, заполненных убористым шрифтом, по-прежнему веет дыханием  эпохи.

В книгах и журналах семнадцатого года, как в зеркале, отразилось все, что происходило в государстве и обществе. С одной стороны, радость открытия, познания нового, восторг перед неизведанным — романтических мотивов не стесняются даже научные статьи, а изящные виньетки — непременный атрибут серьезных специализированных журналов. С другой — совсем иные настроения и нестроения: недовольство порядком вещей, желание разрушить все прежнее до основания. А еще — периодически вспыхивающее, проскальзывающее среди рифмованных строк предчувствие неотвратимой беды.

Это было время, когда издательства возникали и исчезали мгновенно, а книги отличались между собой невиданной идейно-эстетической пестротой. Потом тома разными путями попадут в частные коллекции и собрания государственных книгохранилищ, например, в Омскую областную научную библиотеку имени Пушкина.

Вот последние всплески витиевато-вычурного модерна. Уже в 1918-м ему на смену придет авангард. Но пока еще книги уподобляются произведениям искусства. Считается, что практически каждая из них непосредственно входит в жизнь человека, служит ее украшением, становится частью единого предметно-пространственного ансамбля, знак уходящей la belle epoque.

Совершенно удивительна «Пиковая дама» с иллюстрациями Александра Бенуа: изображений много, проиллюстрирован даже каждый эпиграф, округлый шрифт, изящные, будто бы слегка намеченные рамки вокруг рисунков и массивов текста, соразмерность во всем. Ведь главным для тогдашнего художника было создание эстетизированной атмосферы книги, ее целостной духовной среды.

А вот совершенно иные издания, катастрофически изменившие страну, — небольшого формата, такого, чтобы любую из этих книжек можно было положить в карман. И прочитывается агитпродукция за раз. На корешок шли обычно грубая ткань и самый дешевый картон, очень редко на переплетную крышку приклеивалась обложка. О красоте не заботились, подход был сугубо прагматичным: требовалось уместить на странице максимум букв.

«Задачи пролетариата в нашей революции», «Письма о тактике» Ленина (здесь он пока еще под псевдонимом Н. Ленин), «Революция в опасности» Троцкого, «Кто виноват в поражении на фронте?» Зиновьева и Сталина — подобные издания были призваны изменить массовое сознание, сделать его революционным. И немало в том преуспели. Читатель ощущал свое единство со всем пролетариатом Европы.

В небольшом формате издавались, кстати, и тексты Льва Толстого. В 1917 году к его творчеству обратились особым образом. Вышла серия «Голос Толстого»: «О патриотизме», «Рабство нашего времени», «Единственное средство (Как народу освободиться от унижений и страданий)».

Семантика названий подсказывает, какой проблемный узел пыталась расплести страна. Леонид Андреев в статье «Гибель» говорит о катастрофе, постигшей Родину: теперь неясно, кому и во что верить. Троцкий вопрошает «Что же дальше?». Книге в период исторического перелома досталась двоякая роль. Она вроде бы сохраняла глубинный русский мир и в то же время рушила то, что прежде считалось незыблемым. Да, книга была элементом революции, причем весьма значимым.

Журналы запечатлели живое слово людей, которым суждено было пережить катаклизмы 1917-го, — сначала как большую радость (в феврале), затем как коллективный ужас (в октябре). Выходило много периодики. И вся она откликнулась на известные события. «Наступает великий и торжественный момент, история вручает судьбы Родины самому народу»; «В жизни нашей Родины совершился великий переворот, событие мировой важности, который на судьбы человечества окажет, вероятно, не меньше влияния, чем мировая война»; «Состояние волнения и восторга, тревоги и умиления душит. Не будем, однако, обманывать себя и других. К восторгу от скорой победы над отжившей и ставшей совершенно негодной и нетерпимой властью примешивается чувство тревоги за Россию».

В иллюстрированном литературно-художественном журнале «Искры», публиковавшемся в качестве приложения к газете «Русское слово», в начале года разворот посвящался выставке картин, в марте — фотохронике петроградских событий, сопровождаемой кратким описанием, порой весьма ироничным: «Первой мыслью освободившегося народа было освободить заключенных. Разбили двери тюрьмы и выпустили сперва политических, а потом заодно и убийц с ворами».

Появились и новые издания: скажем, Российская социал-демократическая рабочая партия принялась выпускать журнал «Спартак» — совершенно иной эстетики, контрастной по отношению к существовавшей.

В стороне от политики теперь не мог оставаться никто. Появилась масса непонятных слов, отражавших новые реалии. Книгоиздатели быстро сориентировались и напечатали «Народный политический словарь» карманного формата, собрав все неологизмы под одной обложкой. Из него можно было узнать, что такое «валюта», «Верховный тайный совет», «блок», кто такой Ленин — «вожак фракции социал-демократов «большевиков». Словарь пользовался огромным спросом.

Обращаются авторы и к прошлому: в 1917-м выходит огромное количество книг, рассказывающих о революционных движениях в России — начиная с XVIII века. Отдельное внимание уделялось недавним попыткам свержения власти. Например, издательство «Шиповник» выпускает весьма любопытный «Календарь русской революции», который освещает хронологию событий 1905–1907 годов — опять же с иллюстрациями в стиле модерн.

Люди, бывшие свидетелями Февраля, ощущают себя хроникерами, начинают записывать увиденное. В книге Петра Перевалова «Бои за свободу на улицах Петрограда» собраны рассказы очевидцев: скажем, о том, как молодой человек по звуку научился вычислять, опасен ли выстрел, и погиб в следующий момент — как раз от пули, которая, согласно его теории, никакой угрозы не представляла...

В Москве издается альбом для рассматривания и чтения «Великая русская революция в очерках и картинах», с наклеенными картинками, с факсимиле акта отречения Николая II, в лучших традициях книжной эстетики уходящей в небытие царской России.

По-прежнему остается актуальной военная тема. Одни выступают за бои до победного конца, другие считают, что спокойствие важнее победы и стоит сложить оружие, даже ценой позора. Обращают на себя внимание прекрасно оформленный том «Вторая отечественная война по рассказам ее героев» (тогда Первую мировую у нас называли именно так), монументальный альбом «Россия и ее союзники в борьбе за цивилизацию. Война и Европа». По-своему интересны и совсем иные книги: «Против войны» Мартова, «Сколько стоит война, кто должен расплачиваться за нее» Милютина, «Когда же конец проклятой бойни?» Троцкого.

Выпускается достаточно книгопродукции, посвященной личности отрекшегося императора: «Слова и дела Николая II», «Очерк жизни и царствования Николая II». Некоторые издания, увидевшие свет еще до того, как произошло отречение, были ориентированы на разрушение сакральности монаршей власти — к примеру, «Король-арлекин», запрещенная для постановки во многих странах пьеса.

Активно публикуются программы различных партий. Многообразно пропагандируется анархизм. Причем в основном это не брошюры, а солидные издания. Разумеется, выдвигаются проекты всяческих реформ — юридической системы, научной сферы, даже церкви: «Свободная наука в свободной России», «Свободная церковь в свободном государстве — о епархиальном союзе духовенства и мирян»...

После Февраля люди верили в возможность преображения, чувствовали себя демиургами, творцами. Пока еще нет никакой идеологии, все искренне чисто и честно. Причем разные позиции не сосуществуют, не примиряются, просто имеют свои ниши в общем пространстве. «Мир — это художественное произведение, и Бог — это талант. Именно потому, что божество неисчерпаемо, не иссякает и родник людского искусства. Столько звезд мысли и красоты загоралось уже на горизонте истории, освещая ночь обыденной жизни (таланты озаряют и объясняют мир), — и все же беспрестанно открываются все новыя и новыя возможности, другие сочетания и созвездия разума и фантазии», — провозглашает Юлий Айхенвальд в «Критическом альманахе». Творчество — синоним сотворения.

В театральном искусстве теперь видят не развлечение, а нечто совершенно иное. «Театр всегда ведет к мистической реальности, а не к эмпирической действительности в своих конечных целях», — утверждает Василий Сахновский.

Пишутся великие тексты. Именно в 1917-м выходят «Белая стая» Ахматовой, «Сонеты солнца, меда и луны» Бальмонта, знаменитый цикл о Москве Цветаевой.

Страна еще живет обычной жизнью, старые общественные институты работают, как и прежде. Академия наук публикует труды, исследования — по археологии, географии, геологии, лесоведению и т.д. Большой прорыв делает отечественное востоковедение. Выходит «Древний мир» — изборник источников по истории Востока, Греции и Рима под редакцией Бориса Тураева, с лирическим предисловием: «Никакое самое талантливое изложение или пересказ не дадут такого конкретного и жизненного представления об эпохе, как источник или даже небольшой отрывок из него. Внимая этому отголоску минувшего, как бы воскрешаешь дела и дни былого, как бы приближаешься к ним через череду столетий». Впервые оглашаются надписи, высеченные на древних камнях. Весь Серебряный век пронизан образами Древнего Востока.

Поразительных высот достигает русская педагогика. Появляется множество прекрасных журналов для детей и юношества, чудесно оформленных книг, адресованных юным читателям, таких, как повесть Василия Немировича-Данченко «Гаврюшкин плен» с высокохудожественными гравюрами, «Сказание и похождение о храбрости, о младости и до старости его бытия младого юноши и прекрасного русского богатыря, зело послушати дивно, Еруслана Лазаревича», напечатанное в типографии Сытина. Прежде подобные тексты, любимые всеми, существовали только в рукописном варианте, теперь же машины печатают их вместе с копиями превосходных «народных картинок».

Книжное пространство 1917-го вместило в себя невероятно много: устои и традиции страны с тысячелетней историей, колоссальное напряжение исторического периода со всеми его противоречиями и разломами, удивительные достижения в науке, культуре, искусстве. Скоро все пойдет трещинами и будет расколото. Одни авторы погибнут, другие навсегда покинут Россию, третьи останутся и построят Советский Союз. 

Иллюстрация на анонсе: А. Бенуа. Иллюстрация к «Пиковой даме». 1911