С Дона до Рейна вмиг долетим...

Отечественная война, которую Россия в начале XIX века вела против французов, по большому счету завершилась не на этапе освобождения страны от интервентов, а в момент взятия их столицы. Капитуляция противника — вот главный победный аккорд великого противостояния. Так или иначе, 205 лет назад наше государство оказалось перед развилкой: враг изгнан за пределы империи, что дальше? В усмирение Наполеона мало кто верил. Однако войну можно продолжать по-разному. Большинство генералов и сановников склонялись к тому, что стране и армии необходима передышка.

Ранее, в самые грозные дни кампании, Александр I дал обет, что «не положит оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в его царстве». К Рождеству Христову армию захватчиков выдворили из страны, и Михаил Кутузов поспешил напомнить самодержцу: клятва исполнена. Но у императора к тому времени появились еще более амбициозные намерения.

Обманчивая тишина

«Великий человек» (данный эпитет тогда не нуждался в пояснениях) не считал себя побежденным. Во всех бедах винил суровый климат, бездорожье, варварство партизан и казаков. Да, он не сумел одолеть русских расстояний, перезимовать в Златоглавой и дождаться подкрепления, но продолжал верить: отдана инициатива, а не вся партия. Вернувшись в Париж, итог похода комментировал так: «Мы держали Москву, мы преодолели каждое препятствие; даже пожар не смог помешать нам. Но зимние холода заставили мою армию перенести страшные лишения: всего за несколько ночей я увидел, что все изменилось, наши потери были ужасны; моя душа была бы разбита, если бы при таких обстоятельствах я был бы способен на другие чувства, кроме защиты интересов моего народа». Это — слова человека, готового к реваншу.

Вокруг Наполеона снова сплачивалась многотысячная армия. Еще пребывая в России, он приказал досрочно организовать призыв 1813 года, и теперь под началом Бонапарта во Франции находилось около 140 000 новобранцев.

Арман де Коленкур писал о тех днях: «Все организовывалось, все создавалось как бы по волшебству. Миллионы собственной казны императора и особого фонда были извлечены из погребов Тюильри и заимообразно предоставлены государственному казначейству». «Великого человека» угнетало то, что на Востоке он потерял кавалерию. Русская армия контролировала прусские конные заводы, и австрийцы отказывались продавать французам лошадей. Их нехватка не раз скажется в последующих баталиях. И тем не менее уже в апреле Наполеон присоединился к почти 200-тысячной армии, с тем чтобы восстановить вассалитет германских государств. Его подданные не скрывали восторга, наблюдая за тем, как оживился и даже помолодел император.

Он все еще стремился к созданию объединенной Европы с собственной гегемонией.

В нашей армии все понимали: 1813 год не будет мирным. И все-таки надеялись, что самые тяжелые дни войны остались позади. Общие настроения были как в известной казачьей песне тех времен:

Русским знакома к славе дорога,
С Дона до Рейна вмиг долетим...

(Этот путь пришлось проделать как раз в 1813-м. Проскакали до Рейна и впрямь на удивление споро.)

После рождественских праздников в прифронтовых областях наступила обманчивая тишина. Силы сражавшихся сторон иссякли. Петербург праздновал победу, по всей державе звучали здравицы в честь воинов-триумфаторов. Соотечественники не сомневались, что война окончена, нашествие двунадесяти языков отражено, Родина спасена. Действительно, речь больше не шла о том, «быть России иль не быть». Однако эпоха наполеоновских войн, которые длились уже почти полтора десятилетия, продолжалась.

«Довершить поражение неприятеля на собственных полях его»

Новоявленный князь Смоленский к тому времени без малого полвека провел в учениях, походах и переговорах. Ни в ратных, ни в дипломатических делах для Голенищева-Кутузова секретов не было. Он лучше других понимал, что главная опасность для любой армии в подобной ситуации — это болезни и дезертирство. Если удается уберечься от сих напастей, то можно побеждать и без генеральных сражений. Главнокомандующий пытался наладить снабжение войск и обучить новобранцев.

Иногда его представляют яростным противником европейского похода. Есть на этот счет и конспирологическая версия: Кутузов был масон, в окружении Бонапарта вольных каменщиков тоже хватало; потому русский «брат» и обеспечил корсиканцу свободный коридор из Москвы в Париж, а после не хотел добивать. Любители сенсаций не учитывают, что франкмасоны дрались с обеих сторон, война от этого менее жестокой не стала.

И все же расхождения между Кутузовым и Александром I имелись. Старый Лис Севера, как иногда называли Михаила Илларионовича, повидал уже немало всяческих коалиций и не терпел союзников, которые привыкли загребать жар русскими руками. Для царя вопрос стоял иначе: Бонапарта надо уничтожить как можно скорее. С препятствиями наш монарх особо не считался.

Кутузов собирался драться неторопливо, малой кровью, принуждая противника к ошибкам. Как-то он бросил одному генералу: «Ты думаешь только о пользе Англии, а по мне, если этот остров сегодня пойдет на дно моря, я не охну». И за Германию проливать кровь соплеменников Кутузов  не желал. Академик Евгений Тарле интерпретировал логику фельдмаршала следующим образом: «Русский народ отстоял себя, победил непобедимого, добыл себе бессмертную славу. Зачем освобождать и усиливать этим англичан и немцев, соседей, а потому возможных опасных врагов в будущем?» Сомневался в необходимости скоропалительного заграничного похода и вице-адмирал Александр Шишков, государственный секретарь, ближайший советник государя в 1812-м.

Не исключено, что Кутузов являлся сторонником сепаратных переговоров с Наполеоном. Российская империя могла получить герцогство Варшавское и даже Босфор с Дарданеллами и оставить Бонапарта наедине с остальной Европой, наблюдая за сражениями с высокого холма. Однако Александр I не простил французам нашествия и не нашел возможным отказаться от продолжения войны, повел армию на Запад, провозгласив: «Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Пройдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его». Первый же его приказ отличался сугубым гуманизмом: «Не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата. Они жгли дома наши, ругались святынею, и вы видели, как десница вышнего праведно отметила их нечестие. Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружались противу России».

Под сапогами бородинских ветеранов, помнивших, как бесчинствовали на их Родине ведомые Наполеоном поляки, уже хлюпала земля шляхтичей. То есть причин для мщения хватало, однако русская армия продвигалась к Варшаве и Кракову, не прибегая к «захвату трофеев».

Хитрость города берет

Поход ничуть не напоминал увеселительную прогулку. В феврале в Польше и Германии погода благоприятствовала тому, что стало возможно не только маневрировать, но и сражаться. Начались бои. Висленскую линию обороны наша армия преодолела лихо. 8 февраля русский авангард вошел в Варшаву. Ее должны были оборонять австрийские части, верные Наполеону, но те предпочли отступление. Ключи от польской столицы достались без кровопролития. На это и рассчитывал Кутузов, верный своему принципу: брать то, что само идет в руки, а с остальным не спешить.

А биться было с кем и в отсутствие Бонапарта. 60-тысячный французский корпус под командованием его пасынка Евгения Богарне обосновался на Эльбе. Представляли угрозу действовавшие в окрестностях герцогства Варшавского польские, австрийские и саксонские части.

Успех приносили неожиданные рывки — «поиски». В феврале наш авангард под командованием Фердинанда Винцингероде разгромил под Калишем саксонский корпус испытанного наполеоновского генерала Жан-Луи Ренье. От этого воинского формирования мало что осталось: саксонцы потеряли 3000 человек убитыми и ранеными. Как и другие германцы, они хорошо усвоили, что лучше дружить с русскими, чем проливать кровь за императора французов.

Калиш стал базовым городом, из него наши летучие отряды при поддержке пруссаков совершали рейды по Германии. Армия остановилась на западных границах Варшавского герцогства почти на месяц. Кутузов полагал, что пришло время для очередной передышки, переговоров и политических решений. К радости фельдмаршала (и во многом его стараниями), Россия и Пруссия подписали Калишский союзный договор, по которому обе державы обязывались не заключать сепаратных соглашений с Францией. Предполагалось восстановление королевства в границах 1806 года — для его правителя Фридриха Вильгельма III это являлось важнейшим условием. Кроме того, все германские монархии должны были получить после войны независимость.

Договор ко многому обязывал прежде всего немцев. И они, переборов страх перед Наполеоном, решились снова скрестить штыки с его солдатами. К началу марта благодаря мобилизации прусская армия насчитывала уже 120 000 человек. Взыскательного Кутузова не вполне устраивал уровень их подготовки, зато его радовали народные настроения: власть французов оскорбляла германское самолюбие. В одном из писем дочери наш полководец рассуждал: «Весь немецкий народ за нас, даже саксонцы. Немецкие государи не в силах больше остановить это движение. Им остается только примкнуть к нему». Но тревожило, что война может принять авантюрный характер. Михаил Илларионович откровенничал со старым боевым товарищем, генералом Петром Витгенштейном: «Я не спорю, что очень полезно было бы захватить более пространства в Германии, и тем ободрить и поднять народ. Но польза сия будет ли равна опасности, которая нам предстанет от последственного нашего ослабления, имеющего произойти от того, что по мере отдаления нашего неприятель станет усиливаться? Потому полагаю необходимым идти отнюдь не далее р. Эльстер, которая есть черта самая крайняя: это последнее не относится до партизанов... Этот образ войны должен перемениться чрез некоторое время, и перемена сия последует с приближением наших резервов. Будущие обстоятельства развяжут нас, может быть, и более».

Действительно, что может быть лучше — стоять на берегу Эльбы, получать из России пополнения, тревожить неприятеля кавалерийскими рейдами и ждать, пока союзники сформируют боеспособную армию и начнут сражаться всерьез. Кружившие по германским дорогам казаки перехватывали посыльных с важной корреспонденцией, брали пленных и не давали врагам спокойно заготовлять фураж, создавали у них постоянное ощущение, что вот-вот они попадут в окружение.

Партизанские успехи русских впечатляли. Отряд генерала Александра Бенкендорфа в районе Мюнхенберга неожиданно атаковал колонну, шедшую из Франкфурта к Берлину. Это были итальянские кавалеристы, верные Наполеону, которые должны были поддержать французов, удерживающих прусскую столицу.

4 марта летучие отряды Александра Чернышева вошли в Берлин. Операция прошла бескровно: французский гарнизон заблаговременно оставил город. Доблестному вояке предоставили возможность отличиться не только потому, что он был любимцем императора. В 1760 году, во время Семилетней войны, столицу Фридриха Великого взяли штурмом войска Захара Чернышева, родственника кутузовского генерала.

За что сражались?

Так завершился победный для России пролог Заграничного похода. В Силезии, по дороге в Дрезден, простудился Кутузов. Сердце не выдержало недуга, армия потеряла главнокомандующего. Без него станет труднее, но русское войско не повернет назад.

За что сражались герои Бородина в Европах? Пока Наполеон мечтал о мировой гегемонии, наше государство не могло чувствовать себя в безопасности.

Второй веский довод: требовалось помочь союзникам и попытаться установить в Старом Свете справедливый порядок. В отсутствие Кутузова полководцам не удавалось склонить государя к более осмотрительной и осторожной тактике. Без многоопытного фельдмаршала империя воевала расточительно.

И в ратных событиях 1813 года, и в решающей кампании 1814-го в каждом генеральном сражении главный удар принимали на себя русские части. А вот о назначении нового главнокомандующего Александр I, по сути, не позаботился. Словно придерживал в узде мировую славу Витгенштейна, Барклая, Милорадовича, Ермолова. Но они завоевывали ее доблестью и упорством. Как и простой русский боец, который показал себя самым умелым, терпеливым и великодушным, не спасовал перед долгими, полными опасностей и лишений переходами, был непобедим в штыковой схватке и благороден с обывателями — в полном соответствии с суворовским принципом: «Солдат — не разбойник».

В Германии на одном из посвященных нашим бойцам памятников 1813 года написано: «Салют усопшим, которые жизнью своей дали народам освобождение. Господь, благослови их прах. И ты, проходящий, пожелай им покоя».

Иллюстрация на анонсе: Б. Виллевальде. «Лейб-гвардии конный полк в немецком городке»