«Скульптура требует честности»

Народный художник России, действительный член Российской академии художеств, профессор Александр РУКАВИШНИКОВ отмечает нынешней осенью 65-летие. Он давно обрел международную известность, вошел как в национальную, так и в общемировую арт-элиту. Его произведения украшают многие площади, улицы и залы на родине, мемориальные ансамбли и выставочные экспозиции за рубежом. Читателям журнала «Свой» скульптор рассказывает о собственных работах и истории старинного рода Рукавишниковых.

СВОЙ: 2015 год проходит под знаком юбилея Великой Победы. Как это отразилось на Вашем творчестве?
Рукавишников: В Москве открыт созданный мною памятник Константину Рокоссовскому. Работая над образом маршала, хотел подчеркнуть особое состояние духа, присущее людям того времени. Я видел это у своих родителей, бабушек, дедушек, их друзей — спокойный, искренний оптимизм, правильное отношение к действительности. Рокоссовский был очень ладным, с молодости уверенным в себе человеком. Думаю, эти качества помогали ему в жизни и службе, располагали к нему людей. Несмотря на высокий рост, он правильно держался в седле — этакая классическая, сдержанная манера. Когда я смотрел хронику парада 1945 года на Красной площади, сравнивал Рокоссовского и Жукова. Обратил внимание на то, как по-разному они управляли лошадьми. И постарался сыграть на этом. 

СВОЙ: Насколько объективны итоги конкурсов на создание памятников? И нужны ли такие конкурсы вообще? 
Рукавишников: В принципе, работа над любой скульптурой, даже небольшой, — очень ответственное дело. Требует честности. То же касается и конкурсов. Недавно один из них проходил в связи с установкой памятника святому князю Владимиру в Москве. Там было много непонятного. Говорят, руководству показали только два проекта из десяти, то есть и выбора-то особого не предоставили... Видна тенденция превратить Москву в цивилизованный европейский город, в этом плане сделано много хорошего. И все же для проведения конкурсов методы должны быть другими. Неужели трудно сделать так, чтобы в жюри преобладали настоящие специалисты? Понятно, что в государстве и в его столице есть дела поважнее, тем не менее общую ситуацию с конкурсами надо менять. 

Наш вариант памятника святому Владимиру основывался на следующих соображениях. С политической точки зрения, не стоит соревноваться с Киевом в размерах монумента. Там фигура довольно большая — почти пять метров. Плюс постамент. И стоит на горе. И вот сейчас, когда разгорелась конфликтная ситуация на Украине, мы делаем памятник Крестителю впятеро больше... Ну сделай ты в пять раз качественнее, а не крупнее!

Наша же фигура сравнительно невелика. Такая, с которой можно «общаться»: подойти поближе, поклониться, выразить какие-то иные знаки внимания и почтения. И главное — произведению необходима собственная драматургия. Почему он герой? Потому что противостоял могучей силе язычества. Именно это мы показали в своем проекте. Конечно, неправильно то, что важную роль играют жесткие сроки: мол, нам нужно установить памятник к 1 Мая или какому-то иному празднику. Вечного искусства скульптуры это не должно касаться. Надо вспомнить историю создания лучших российских памятников: как на них собирались народные средства, как сооружали их по пять, шесть лет. А теперь бывает: сделали за два месяца, а потом все смеются... К тому же ныне есть интернет. Раньше как было — открыл памятник где-нибудь на Чукотке, и никто его не увидит. Сейчас другая ситуация.

СВОЙ: В конце 2014-го в Тамбове был установлен Ваш памятник Владимиру Вернадскому... 
Рукавишников: Этот проект мы осуществляли вместе с архитектором Сергеем Шаровым. До того я читал об ученом, о его, на мой взгляд, фантасмагорических идеях. Не знаю, имеют ли они отношение к реальности, но с гениальностью точно как-то связаны. Думали с Сергеем о времени, в которое он жил. Определили, что лучше всего подходит конструктивистское решение. Когда скульптура была готова, приехал Олег Бетин, в то время тамбовский губернатор, с представителями администрации. Сначала все были шокированы. Однако у нас уже имелся большой опыт подобных показов. Мы бодро доказывали, что надо делать именно так, а не иначе. Часа через полтора решили, что всем все нравится. Сначала были замечания: мол, лучше бы снять квадратную академическую шапку или очки, завязать шнурки. Но ведь он же был гений, а значит, не придавал значения таким мелочам, как шнурки...

Рад, что есть города, где возможно появление памятников, пусть спорных, зато имеющих отношение к искусству. И в этом велика заслуга руководителей таких городов. Они первопроходцы. Благодаря им появляется альтернатива рутинности, циничному кошмару, царящему в монументальной скульптуре.

Кстати говоря, в том же 2014-м был открыт в Москве мой памятник Сергею Михалкову. Применительно к этому случаю хотелось бы заметить: очень хорошо, когда семья человека, которому создается памятник, интеллигентна, разбирается в искусстве. Близкие Сергея Владимировича дали мне фотографию, послужившую прототипом будущего произведения. Вместе с тем они не вмешивались в творческий процесс. А ведь бывает и так, что родственники, в общем-то искренние, милые люди, начинают доминировать, навязывать какие-то свои эстетические предпочтения, и в итоге получается вещь, за которую не хочется брать на себя ответственность. Создавая памятник Михалкову, исходил из того, что около дома, в котором жил писатель, мало свободного пространства. То есть требовался небольшой монумент. И важно было создать впечатление: он всегда здесь стоял... 

Это старая Москва. Я сам вырос в этом районе, в Гранатном переулке. С Сергеем Шаровым мы гуляли вокруг места, где предполагалась установка памятника, и у меня сложился образ. В работе над скульптурой помогал мой ученик Илья Фёклин. В планировке сквера принимали участие архитектор Дана Воскресенская с дочерью Александрой. Мне очень не нравится, когда возле мемориала ставят цветы в некрасивые, разнокалиберные пластмассовые вазы или, что еще хуже, втыкают растения в саму скульптуру. Поэтому я придумал включить в композицию фигуру девочки в школьной форме 1970–1980 годов, с букетом в руках, стесняющейся подойти к любимому писателю. Во время церемонии открытия я воткнул в бронзовый букет живые цветы (там специально сделаны красивые бронзовые ленточки, куда можно закрепить несколько настоящих букетов). 

На первый взгляд, памятник простой. Однако там я использовал прием, заимствованный в иконописи, — с наклонным постаментом, трансформированной в обратной перспективе скамейкой. Смотрится органично. Для создания «атмосферы» изобразил треснутый асфальт, лежащие на нем опавшие листья, забытый сломанный грузовичок, мячик, плюшевого мишку — вещи, напоминающие о советском времени. А сам писатель как бы индифферентен. Размышляет, смотрит куда-то вдаль как человек вдумчивый, многоопытный, творивший в самые разные эпохи. Общение с его родственниками мне помогло лучше понять образ, особое отношение Михалкова к жизни, к своим детям, внукам. Он умел в мягкой, деликатной форме научить их самому важному. Полагаю, их успехи во многом зависят как раз от такого воспитания.

В том же году я выполнил мемориальную доску, посвященную первой супруге Сергея Владимировича, матери Никиты Михалкова и Андрея Михалкова-Кончаловского, писательнице Наталье Кончаловской. Мне было интересно работать над этим. Дело в том, что первая мастерская моих родителей, скульпторов Иулиана Рукавишникова и Ангелины Филипповой, находилась в доме 302-бис по Большой Садовой. Сей дом, описанный в булгаковском «Мастере и Маргарите», когда-то вмещал в себя мастерские выдающихся художников Петра Кончаловского и Георгия Якулова, а внизу располагалась мастерская моего деда, скульптора Митрофана Рукавишникова. Все они там и жили. Много лет назад, общаясь с живописцем Михаилом Кончаловским, я немало слышал о его замечательной семье, в том числе о сестре Наталье Петровне. 

СВОЙ: Ваша фамилия известна не только благодаря династии художников и скульпторов, более ста лет работающей в изобразительном искусстве, но и как старинный купеческий род, много сделавший для развития промышленности, образования, культуры России.
Рукавишников: Историю рода Рукавишниковых можно проследить примерно с XVII века. Корни наши — из Нижнего Новгорода. Родоначальники занимались производством металла, торговлей. Со временем смогли стать очень преуспевающими людьми. До сего дня в Нижнем сохранились около сорока домов, построенных Рукавишниковыми: жилые здания, больницы, церкви, школы, банки. В одном из домов сейчас филиал Нижегородского государственного историко-архитектурного музея-заповедника — «Усадьба Рукавишниковых». Фасад богато украшен лепниной, исполненной придворным скульптором Михаилом Микешиным. Как-то по телевидению рассказывали о том, что полы в комнатах были из ценных пород дерева, привезенных из разных стран и континентов — Африки, Индии... А прокладки между половицами — перламутровые! В ста километрах от Нижнего есть имение Подвязье, принадлежавшее Рукавишниковым. Я там не был. Но мой товарищ, известный кинооператор Анатолий Заболоцкий, работавший с Василием Шукшиным над «Калиной красной», лет 25 назад снимал там фильм «Обрыв» по роману Ивана Гончарова. С восхищением рассказывал, что даже после тотальных разрушений по сохранившимся развалинам можно судить о неординарности хозяев имения. Толщина дубовых рам, остатки шлюзов и мельниц, конные заводы поразили его воображение. Года три или четыре назад в программе «Время» показывали это имение и сказали, что до революции оно было признано лучшим в России. Смотрел и глазам своим не верил, я-то этого даже не знал! 

СВОЙ: Ваши предки прославились общественной и просветительской деятельностью, и Вы продолжаете эту традицию. Ваша школа скульптуры «Рукав» — арт-центр, осуществляющий, наряду с образовательными и выставочными проектами, благотворительную программу.
Рукавишников: Некоторое время мы проводили бесплатные занятия по живописи, скульптуре, рисунку с детьми из малоимущих семей. С ними надо быть предельно серьезным и честным. Для них каждое наше слово — откровение. 

В «Рукаве» преподают мои ученики, друзья и соратники. Количество посещающих мастер-классы постоянно увеличивается. Кто-то готовится поступать в художественный вуз, кто-то совершенствует профессиональные навыки. Дети приходят на занятия вместе с родителями и с удовольствием лепят с настоящих животных и птиц, предоставленных в качестве моделей. Я мечтаю больше времени посвящать школе. Мне это очень интересно и, чувствую, самому полезно. Наша школа — микроструктура, но, думаю, в ней есть то, чего нет в крупных учебных заведениях. Хорошо, когда все свои. Около этого здания, расположенного на Земляном Валу, мы устраиваем парк скульптур. 

СВОЙ: Вы часто говорите о «другой скульптуре» — той, которая отличается от произведений, выполненных в советских монументальных традициях. А что думаете о скульптурном убранстве Москвы? Может быть, чего-то не хватает?
Рукавишников: Говорят, что в Москве скульптур на несколько порядков  меньше, чем в Риме. Есть такая статистика. Мое же мнение на сей счет таково: хорошей скульптуры не хватает, плохой же лучше бы не было вообще! Я бы расширил диапазон возможностей. На мой взгляд, должны появиться мобили, кинетические объекты, цветные скульптуры, фонтаны. Недавно ко мне обратилась архитектор Ольга Макаренко, осуществляющая реконструкцию знаменитой Хитровской площади, просила разработать композицию для вновь разбитого сквера. Я придумал скульптуру в форме клубка из людей, человеческих пороков, фрагментов домов, собак и кошек. Там будут и герои Владимира Гиляровского, обитатели старой Хитровки. Композиция диаметром четыре с половиной метра должна быть выполнена из алюминия, деликатно раскрашена современными красками по металлу, изнутри подсвечена светодиодами. Мы показывали проект префекту ЦАО Виктору Фуеру, общественности, жителям района и встретили одобрение. 

СВОЙ: Можно еще несколько слов о ближайших творческих планах?
Рукавишников: Работаю одновременно над разными проектами. В частности, делаю для Симферополя памятник воинам, погибшим в горячих точках, — в определенной мере условный, не вполне традиционный. Композиция изображает женскую фигуру, мальчика, играющего на песке, и летящих журавлей, символизирующих души погибших солдат. Сейчас наши скульпторы спешат творить для Крыма, но тут важно не торопиться. Надо беречь психосферу этого замечательного края. Как, впрочем, и всей планеты в целом.