Екатерина немалая

«Малая» — так княгиню Дашкову прозвали современники, обыгрывая титул ее венценосной тезки, которой юная заговорщица когда-то помогла взойти на трон. Сама Дашкова отнюдь не считала себя малой. И объективно не была таковой, даже с поправкой на амбиции и сложный характер. Одно ее многолетнее — и чрезвычайно успешное — руководство Петербургской академией наук, а вместе с тем и основание Российской академии, положившее начало отечественной филологии, призваны навсегда сохранить имя этой замечательной женщины для благодарных потомков. 

Если рисовать ее «динамический портрет», то cначала следует расписать колышущиеся декорации блистательного осьмнадцатого века: виктории и перевороты, мощь классических колонн, золоченые кареты с гайдуками, клавикорды в гулкой зале; свежий, еще не разрезанный черепаховым ножом том Монтеня и дикий лик Емельки Пугачева в звериной клетке.

А вот на этом фоне и сама Екатерина Малая: в мундире лейтенанта Преображенского полка, в треуголке и с обнаженной шпагой. Вместе с будущей императрицей всея Руси «делает революцию». Здесь она же в пышном платье статс-дамы с орденской лентой. А тут — уже в практичном дорожном плаще европейской путешественницы, в академической накидке в храме наук. А еще — в опале, забвении: в новгородской глуши, в мужском пальто и подобии старушечьего чепца. Но неизменно с орденом святой Екатерины на груди — в знак памяти о славном дне 28 июня 1762 года.

О том дне обер-камергер Иван Иванович Шувалов в письме Вольтеру, имея в виду именно Екатерину Романовну Дашкову, написал: «Женщина девятнадцати лет сменила в этой империи власть». Примерно так же думала и неосторожно говорила какое-то время и сама юная княгиня. 

Конечно, это было преувеличением. Будущая русская царица ко времени союза с Дашковой уже заручилась поддержкой гвардии, подготовив план свержения незадачливого мужа. Но и сводить роль Екатерины Малой к декоративно-сентиментальной фразе: «Две Екатерины обнялись и поклялись, облив друг друга слезами» — не стоит. Умная и расчетливая супруга Петра III понимала: для нее как «недавней немки» станет вовсе не лишней поддержка княгини из старинного русского рода со связями при дворе и в гвардии. К тому же будущая царица, ценившая ум и способности других людей, не могла не заметить оных в восторженной и очарованной ею девушке. А также то, что эта девушка реально рисковала ради нее головой. 

«...Я была поглощена выработкой своего плана и чтением всех книг, трактовавших о революциях в различных частях света...» — сообщала княгиня Дашкова в своих знаменитых «Записках» («Mon histoire»). 

Позже в отношениях двух Екатерин не раз пробегал холод отчуждения. Порой так, что императрица уже как бы оправдывалась перед современниками за свое благоволение к княгине: «Правда, она очень умна, но ум ее испорчен чудовищным тщеславием и сварливым характером...» 

Гаврила Романович Державин, обласканный Дашковой, как никто другой, называл ее характер «вспыльчивым или, лучше, сумасшедшим» и позволял себе прозрачные стихотворные насмешки над ее «мужеподобной» внешностью. 

Как бы то ни было, Екатерина Дашкова первой из русских женщин без короны и других атрибутов царского рода (Марфа-посадница — не в счет) стала политиком, писателем, просветителем, государственным управленцем. И выполняла она все эти функции, особенно две последние, весьма недурно!

«Кажется, Россия есть страна, где отношения обоих полов поставлены совершенно навыворот: женщины тут стоят во главе правления, председательствуют в ученых учреждениях, заведывают государственной администрацией и высшею политикой. Здешней стране недостает одной только вещи, а этим татарским красоткам — одного лишь преимущества, именно: чтобы оне командовали войсками!», — писал небезызвестный Джованни Джакомо Казанова, побывавший в 1765–1766 годах в России и повстречавшийся с Дашковой.

Княгиня не была красавицей. Зато со временем овладела талантом «правильного» общения, говоря именно то и тем языком, какие требовались в диалогах с Ломоносовым, князем Потемкиным, Дидро, Вольтером, австрийским императором Иосифом II, чтобы привлечь их симпатии не только лично к себе, но и к своим проектам, в целом к России. Она даже научилась правильно общаться с Екатериной Великой, превозмогая давние обиды, связанные с первыми годами ее правления, с отвратительным для Дашковой «Алешкой Орловым». В конце жизни смогла торжественно примириться и с ним, когда тот уже слыл легендарным графом Орловым-Чесменским.

Екатерина Дашкова, урожденная Воронцова, появилась на свет 17 марта (ст. ст.) 1743 года в Петербурге. Стала крестницей императрицы Елизаветы Петровны и будущего императора Петра Федоровича, в свержении которого позже активно поучаствовала (однако его убийством была искренне возмущена). Княжна воспитывалась в семье дяди, графа М.И. Воронцова, дипломата, покровителя Ломоносова. Отличное знание иностранных языков и плохое — русского, прочитанные в отрочестве Монтескье, Буало, Гельвеций, Вольтер, интерес ко многому, кроме балов и светской болтовни, нежелание румяниться и белиться, ранняя привычка к «умственной» иронии — таковы были истоки ее характера. 

Будучи весьма честолюбивой особой, но при этом с довольно строгими принципами, княгиня была фраппирована атмосферой, воцарившейся при дворе новой императрицы. Особенно тем, что ее муж-красавец, гвардеец, князь Михаил Дашков вполне «вписался» в антураж непритязательных придворных игр. Уязвленная всем этим, Екатерина Дашкова позволяла себе резкие высказывания не только о фаворитах императрицы, но и о ней самой. 

Только что родив сына, еще лежа в постели, Дашкова получила от мужа записку, переданную государыней: «Я искренне желала бы не предавать забвению услуг княгини, и мне очень прискорбно ее неосторожное поведение. Напомните ей об этом, князь, так как она позволяет себе нескромную свободу языка, доходящую до угроз».

Когда же супруг скоропостижно скончался, оставив княгине малолетних детей и огромные долги, Екатерину Малую от горя разбил частичный паралич.

Едва оправившись от болезни, она уехала в свою деревню, а потом получила высочайшее разрешение на длительное путешествие за границу. Побывав в доброй половине европейских столиц, была с почетом принята при королевских дворах, общалась с известными учеными и писателями, особенно тесно — с Дидро и Вольтером, а также с Робертсоном и Адамом Смитом. Долго жила в Шотландии, где обучался ее сын. 

В разлуке отношения двух Екатерин заметно потеплели. По приезде княгиня более десятилетия продержалась при дворе в качестве статс-дамы. И не просто продержалась! 

В 1783-м Екатерина II назначила ее директором Петербургской академии наук, которую последняя возглавляла до 1794-го. В том же году императрица одобрила идею Дашковой основать Российскую академию — первое филологическое научное учреждение в империи. Возглавив две академии, Екатерина Романовна ни разу не попыталась «управлять наукой», указывать академикам, что им делать. Зато оказалась эффективным менеджером, упорядочив академические финансы, построив дома для ученых. А также прекрасным просветителем, наладившим выпуск научных трудов и периодики, открывшим общедоступные курсы по математике, физике, минералогии, естественной истории. 

При содействии Дашковой издавались собрания сочинений Ломоносова, труды С.П. Крашенинникова по Камчатке, переводились лучшие научные трактаты из Европы. Как бы наверстывая упущенные в детстве богатства русской словесности, княгиня стала инициатором издания «Словаря Академии Российской». Он был призван, в частности, выделить и защитить ядро русского языка, подвергшегося в ХVІІІ веке мощной лексической интервенции с Запада. Президент академии, наравне со всеми лучшими словесниками собирала слова на определенные буквы, используя прежние издания и живой говор. 

Как директор Академии наук Дашкова курировала журнал «Новые ежемесячные сочинения», печатавшего статьи по географии, истории, языкознанию. 

Ее неподдельное рвение в деле распространения академических изданий вошло в анекдоты. К примеру, княгиня как-то прислала графу Разумовскому диплом академика, а следом — целую тележку переводных книг, присовокупив счет на 600 рублей. Граф книги взять не восхотел, сообщив, что у него, мол, имеются оригиналы данных переводов. Тогда Дашкова поставила ему ультиматум: членство в академии подразумевает не что иное, как покупку книг. Скуповатый Разумовский отослал диплом обратно. 

Княгиня с энтузиазмом руководила журналом «Собеседник любителей российского слова», в котором печатались Державин, Фонвизин, Княжнин, Капнист, а кроме того, сама Дашкова под псевдонимом «Благородная россиянка», а также императрица под аббревиатурой «И.Е.В.» 

Было и третье знаменитое дашковское издание: «Российский феатр, или Полное собрание всех российских феатральных сочинений», которое в итоге навлекло на нее монарший гнев и опалу. Если собственная комедия княгини («Тоисиоков, или Человек бесхарактерный»), в которой Дашкова высмеивала придворных Екатерины II, не спровоцировала большого скандала, то трагедия Якова Княжнина «Вадим Новгородский» на фоне разгоревшейся французской революции показалась царице откровенно якобинской, вызвала полицейское дознание и публичное сожжение тиража. Екатерина Малая вновь попала под «просвещенный каток» августейшей тезки, хотя уж чем-чем, а якобинством точно никогда не страдала. 

Впрочем, настоящая опала пришла к Дашковой сразу после ужасной вести о смерти Екатерины Великой. Взошедший на трон Павел I отстранил княгиню от всех должностей и приказал устами московского генерал-губернатора Измайлова «ехать в деревню и припомнить там 1762 год». Не удовлетворившись ссылкой «заговорщицы» в Подмосковье, император приказал ей уехать дальше — в имение ее сына в новгородскую глубинку. 

Вскоре императора сменил следующий. Дашкову вернули в столицу, предложили ей вновь возглавить академию. Но желания и сил у Екатерины Романовны на это уже не оставалось. 

Она еще блеснула на коронации Александра I как первая статс-дама, однако затем удалилась от двора, живя попеременно в двух столицах. Более — в Москве. А потом и в своей подмосковной деревне. Писала в литературные журналы, диктовала воспоминания. 

С детьми не заладилось: сын некогда оскорбил ее родовую гордость женитьбой на дочери богатого откупщика, дочь бесконечно изматывала скандалами и долгами. Дошло до того, что в конце жизни княгиня хотела завещать все имение не дочери, а своей английской подруге мисс Кэтрин Вильмот. Та долго жила в дашковском имении, но, утомленная гипертрофированной дружбой русской аристократки, однажды ночью бежала на родину — в Англию. В своих воспоминаниях о Дашковой англичанка подчеркнула для нас любопытные особенности характера княгини. «Она помогает каменщикам возводить стены, сама проводит дороги и кормит коров, сочиняет музыкальные пьесы, пишет статьи для печати и громко поправляет священника в церкви, если тот отступает от правил, а в театре прерывает актеров и учит и их, как надобно выполнять роли». 

Занятно, что важные сановники никогда не осмеливались садиться в присутствии престарелой княгини — в странном чепце и платке, но с умным пронзительным взглядом. Ведь она была живым воплощением блистательной русской эпохи.

Умерла княгиня Дашкова в 1810 году в Москве, была отпета и похоронена в церкви села Троицкое под Тарусой.

Александр Герцен сказал о ней: «Дашковою русская женская личность, разбуженная Петровским разгромом, выходит из своего затворничества, <...> требует участия в деле государственном, в науке, в преобразовании России и смело становится рядом с Екатериной». 

Впрочем, лондонский затворник вообще любил, когда кого-то будили. Однако справедливости приведенного наблюдения данный факт не умаляет.