Воспитание по Сухомлинскому

Школа в поселке Павлыш была просторной и светлой, с массивными кирпичными стенами и большими окнами. В ней поместилось несколько учительских квартир, в одной из которых получил в 1948-м прописку директор, Василий Сухомлинский. В свой кабинет он входил прямо из классной комнаты — деталь весьма символическая: его жизнь была работой, а работа — жизнью.

Бывший фронтовой политрук с засевшим в груди осколком немецкого снаряда (тоже знак трудной и, увы, скоротечной судьбы) совершенно обычное, казалось бы, учебное заведение на Кировоградчине прославил на всю страну.

Со дня рождения выдающегося советского педагога 28 сентября исполнится ровно сто лет.

Он очень любил поэзию Николая Заболоцкого, особенно строки: «Не позволяй душе лениться! / Чтоб в ступе воду не толочь, / Душа обязана трудиться / И день и ночь, и день и ночь!» Этому правилу Василий Александрович следовал неукоснительно.

Высокий, худощавый, смуглый, с большими темными глазами — в них попеременно отражались то непрошеная грусть, то закономерное беспокойство, а то и светлая радость как итог разрешения очередных проблем — Сухомлинский просыпался ни свет ни заря, в пять утра, иногда и раньше. Три-четыре часа трудился в кабинете и в это самое плодотворное для умственной работы время читал, размышлял, строил планы. Затем обходил школьную территорию. Указывал, что нужно исправить-подправить, где убрать сор, протереть пыль, совещался с сотрудниками и, наконец, встречал учеников. Всех, конечно же, знал по именам. Разговор, как правило, заводил с теми, кто отчего-то грустил, уходил в себя. Находил нужные слова или обращался к учителю: «Мария Ивановна, поговорите с Сережей (Петей, Надей, Зоей). Должно быть, дома у них что-то неладно». И неизменно оказывался прав.

«С детьми нужно быть с утра до ночи, — уверял литератора Григория Медынского. — И в воскресенье нужно быть с ними. Но для меня это не бремя. Вы знаете, вот сейчас вечер, а мне хочется, чтобы поскорее наступило утро, и чтобы зазвенели снова их голоса».

Он знал назубок всю школьную программу, мог при необходимости заменить любого преподавателя. Его эрудиция, начитанность, владение языками производили сильнейшее впечатление на окружающих — как и щедрость, всегдашняя готовность делиться богатствами накопленных знаний. Любой из учеников, а равно учителей мог запросто прийти к нему домой и взять нужную книгу из огромной, толково собранной библиотеки.

Сухомлинский с его постулатом «Через красивое — к человечному — такова закономерность воспитания» создал педагогику, построенную на доверии, взаимопонимании, отрицании жесткого диктата. В этой учебно-воспитательной системе излишней строгости, черствой назидательности противопоставлены душевная чуткость и творческая увлеченность — юные и взрослые здесь, в сущности, равны. Педагог-новатор видел и понимал многое из того, что другие разглядеть, осознать были, похоже, не в силах.

«Учить следует так, чтобы дети не думали о цели, — это облегчит умственный труд», — писал мудрый педагог и стремился сделать так, чтобы стопа учебников на письменном столе не провоцировала скуку, не повергала в уныние. Для первых открытий, которые ждут на пути познания, нужны ясность мысли, уверенность в своих силах — тогда серая обыденность, состоящая из задач и параграфов, превращается в мир, полный увлекательных тайн и загадок, тягость учебы становится радостью.

Школа Сухомлинского являлась именно школой радости. И — замечательных праздников, их там отмечали, как нигде, часто: родного слова, книги, кукол, урожая, цветов... Был, естественно, и праздник матери.

Василий Александрович не ставил плохих оценок, не практиковал каких бы то ни было наказаний. Обидеть школяра — не велика честь, еще хуже — разуверить его в своих силах: у него поначалу «может что-нибудь не получаться, но придет время — научится». Погоню за хорошими оценками Сухомлинский отождествлял с психозом и принципиально отвергал. Основной стимул учения — не высокий балл, не получение аттестата, а тактично внушенный учителем интерес к новому, неизведанному. Все учились учиться, а еще — быть добрыми, чуткими с людьми и родной природой, любить леса и луга, сады и поля. В этой «школе под голубым небом» директор давал ученикам не менее ценные уроки. Встречал с ними рассветы и закаты, вместе радовались теплому солнцу, белому снегу, щедрому дождю, слушали тихую музыку малороссийских равнин.

«Надо развивать мышление детей, укреплять умственные силы ребенка среди природы — это требование естественных закономерностей развития детского организма. Вот почему каждое путешествие в природу есть урок мышления, урок развития ума. Мы сидим на кургане, вокруг нас звучит стройный хор кузнечиков, в воздухе аромат степных трав. Мы молчим. Детям не надо много говорить, не надо пичкать их рассказами, слово — не забава, а словесное пресыщение — одно из самых вредных пресыщений. Ребенку нужно не только слушать слово воспитателя, но и молчать; в эти мгновения он думает, осмысливает услышанное и увиденное», — автор этих слов справедливо полагал, что из любви к природе родного края вырастает любовь к Отчизне, «самое чистое и самое тонкое, самое возвышенное и самое сильное, самое нежное и самое беспощадное, самое ласковое и самое грозное чувство. Тот, кто по-настоящему любит Родину, — во всех отношениях настоящий человек».

Вся его педагогическая система основана на воспитании доброго и уважительного отношения к человеку — не на словах, на деле. Как-то раз Сухомлинский с учениками посадили куст розы у дома пожилой женщины — на войне погибли четверо ее сыновей. Старейшего колхозника угощали медком, им же потчевали инвалидов-фронтовиков. «С чашечками, наполненными медом, мы ходили от хаты к хате, и чем больше мы отдавали, тем богаче становились души детей», — вспоминал директор. Он зачастую приходил на уроки к другим учителям, слушал, записывал, многое подмечал: как наставник дает задание, как подопечные реагируют, ЧТО отражается в их глазах. 

Сполна познавшие тяготы и лишения военного лихолетья ребята видели за свой недолгий век слишком много жестокости, крови, насилия и слишком мало — ласки, доброго участия. А тут к ним пришел человек, который не бранился и тем паче не распускал руки, но терпеливо слушал, внимал, а главное — все понимал.

Перед тем как предложить тему сочинения, павлышские учителя, в том числе и сам Сухомлинский, собственноручно писали его, а затем показывали школьникам. Но это был всего лишь образец, а не догма. Дети могли подготовить нечто похожее или совсем иное. Важно было самостоятельно думать, анализировать, искать и находить смысл вещей.

Директор вел уроки эстетики, где вдохновенно, образно рассказывал о живописи, литературе, музыке. Направлял детское любопытство так, чтобы оно становилось увлеченностью на всю жизнь, был уверен: в каждом ребенке дремлет творец — поэт, сказочник, художник, надо только выявить эти начала. Выдающийся педагог так и поступал — рекомендовал ученикам чаще сочинять, фантазировать, называл это «эмоциональным пробуждением разума». А еще показывал, как ухаживать за деревьями, кормить птиц и животных, использовать рабочие инструменты. Все в его школе — от мастерских, лабораторий до метеостанции и пасеки — было построено руками школьников и учителей. Каждому ребенку прививалось «желание стать хорошим».

Не надо стыдиться быть тонким, впечатлительным, отзывчивым, полагал Сухомлинский. Пусть стыдятся те, у кого душа «окаменела в нечувствии». «Самое страшное для человека — это превратиться в спящего с открытыми глазами: смотреть и не видеть, видеть и не думать о том, что видишь, добру и злу внимать равнодушно; проходить спокойно мимо зла и неправды. Опасайся этого, сын, больше смерти, больше любой самой страшной опасности. Человек без убеждений — тряпка, ничтожество. Раз ты убежден, что на твоих глазах творится зло, пусть сердце твое кричит об этом, борись против зла, добивайся торжества правды».

В его школе учились многим премудростям не только дети, но и родители. Последние посещали курсы психологии и педагогики, чтобы говорить с любимыми чадами на одном языке.

Павлышские ученики были в основном румяными и загорелыми, не болели, не отвлекались по пустякам и не знали скуки. Поэтому педагогическую систему, созданную ее директором, можно счесть не только новаторской, но и во всех смыслах здоровой. Хотя прожил он немногим больше пятидесяти лет. Писатель и публицист Симон Соловейчик нашел этому такое объяснение: «Сухомлинский сам успевал за день — и успел за жизнь — столько, что у обычного человека это вызывает удивление. Кажется, он за день проживал три дня и прожил за жизнь три жизни».

В сравнительно небольшом учебном заведении работало около 80 (!) кружков и объединений. Такое и в наши дни представить себе трудно, а тогда, в тяжелые послевоенные годы, и вовсе казалось невероятным. Старания преподавательского коллектива под началом уникального директора, конечно же, не пропали втуне — выпускники становились студентами вузов, хорошими специалистами, высокими профессионалами и просто достойными людьми. 

Когда Василий Александрович прославился на всю страну, он начал часто выступать в прессе, говорил о гуманизме, стремлении к идеалу, стал автором фундаментальных книг о воспитании, средней школе. К его голосу прислушивались коллеги из разных республик и областей Советского Союза.

А в повседневной жизни Сухомлинского практически ничего не изменилось. Так же с рассветом он приходил в школу, обдумывал события дня минувшего и строил планы на день наступивший, встречал учеников, вглядывался в их лица. Название самой известной его книги «Сердце отдаю детям» было не пафосным лозунгом, а настоящим, неизменным кредо.

Увы, объявились и противники-недоброжелатели. В 1967 году в «Учительской газете» вышла статья с воинственным заголовком «Нужна борьба, а не проповедь». Там, в частности, говорилось: «На зло и на правду надо воспитывать не личный, а классовый взгляд... Вместо конкретной и четкой программы, изложенной в моральном кодексе строителя коммунизма, вводится туманное понятие, именуемое человечностью». Утверждалось, что в отрыве от насущных задач общества, ее, этой самой человечности, не существует. И прозвучало обвинение в «абстрактном гуманизме».

Василий Александрович, только что вышедший из больницы, был ошеломлен. «Один из осколков так и не смогли удалить из моего тела, — признавался он с горечью. — Думаю, что теперь он дойдет до моего сердца».

Сухомлинский позвонил в редакцию, хотел узнать, чем вызваны тон и пафос «разгромной» статьи. Но так разволновался, что горлом пошла кровь, закололо в груди — зашевелился, надо полагать, осколок снаряда, «добытый» в битве под Москвой. Пришлось бросить трубку...

К счастью, довольно быстро нашлись сторонники-единомышленники — прежде всего журналисты самой «Учительской газеты». Они дружно настояли на прекращении оголтелой критики. Возможно, поддержали талантливого педагога и в союзном правительстве.

Как бы то ни было, вскоре после инцидента Сухомлинский был награжден Золотой звездой Героя Социалистического Труда и орденом Ленина, избран членом-корреспондентом Академии педагогических наук СССР. Ему присвоили звание заслуженного учителя УССР.

Даты его рождения и смерти пришлись на сентябрь, самый главный для педагогов и учащихся месяц. Осенью 1970 года он, уже тяжело больной, встречал свой последний учебный год. «Снова сентябрь, — записал он слабеющей рукой. — Звонок. Дети идут в школу, а я ухожу из жизни».

Увы, в современной России его дельные советы и методики до сих пор — после известных ломок, «реформ» рубежа веков — почти не востребованы. Вспоминают о нем редко и вскользь. Но это вовсе не значит, что его система сегодня неактуальна. Наверное, просто ждет своего часа — когда мы вновь осознаем (а точнее, вспомним), что образование и воспитание юных поколений должны идти рука об руку.

Кое-где за рубежом Сухомлинского по-прежнему читают и почитают. Например, в китайском городе Хуанши открылась Школа радости, носящая его имя. Ученики и учителя поклоняются четырем знаменитым культам прекрасного советского педагога: Родины, матери, родного слова, книги. И это правильно — ибо очень мудро.