Они прошли и лед, и пламень

Отмечаемый в конце календарной зимы День защитника Отечества — праздник важный и нужный. Он освящен победами русского оружия над врагами Родины и даже самим фактом существования великой России как таковой. Но нельзя забывать и о других, по-иному «окрашенных», страницах ее летописи XX века. Сто лет назад, в феврале 1918-го, свой самый знаменитый поход начало белое воинство — те, кто категорически не желал мириться с властью большевиков...

В центре сопротивления

Хаос «демократизации» так развалил империю, что смену лиц и партий у руля государства многие воспринимали тогда скептически, как кратковременное торжество очередных проходимцев. О Временном правительстве в октябре 1917-го (и даже много позже) никто не сожалел. Охотников защищать его не было, кроме разве что наивных мальчишек-юнкеров, героически погибавших втуне. Ситуацией на окраинах бывшей империи попытались воспользоваться такие же, как и большевики, самозванцы — украинские, закавказские националисты и прочий подобный элемент. В некоторых регионах местные органы управления узурпаторов не признали. Самым крупным из таких центров сопротивления стал Дон.

Атаман Алексей Каледин и его правительство объявили, что временно принимают в своей области всю полноту государственной власти. Под их защиту потянулись политические и общественные деятели, военные. Михаил Алексеев бросил клич собираться добровольцам. Приехали генералы Лавр Корнилов, Антон Деникин, Иван Романовский, Сергей Марков, Александр Лукомский, еще летом 1917-го требовавшие оздоровить обстановку в стране и за это объявленные Керенским «мятежниками». Большой и богатый Ростов стал базой для формирования Добровольческой армии.

Однако общий раздрай сказался и на Дону. «Демократично» настроенная часть Войскового круга начала борьбу с собственным атаманом. Казачьи полки отказывались  выполнять приказы, расходились по домам. Распространялся свой «большевизм» с призывами отменить службу, переделить землю и хозяйствовать самим по себе. Другие просто находили благоразумным выждать, чья возьмет. Такие настроения царили не только среди казаков. В Ростове было 16 000 офицеров, но в Добровольческую армию записывались поначалу единицы.

Между тем большевики стали проявлять свое истинное лицо: начали переговоры с немцами о сепаратном мире, разогнали Учредительное собрание, валом пошли декреты о национализациях, реквизициях, отделении церкви от государства и тому подобные. Очаги сопротивления подавлялись. Многочисленные красные контингенты двинулись на Дон, к ним присоединилась и часть казаков. А противостояли им по-прежнему отряды в несколько сотен, а то и десятков штыков. Кое-как сдерживали наступление, но изнемогали, редели в боях. К февралю 1918 года стало ясно: обороняться далее невозможно. Каледин застрелился.

Идем за синей птицей

Ростов был уже окружен. Оставался единственный открытый коридор, и Корнилов решил уходить. 22 февраля Белая армия выступила в поход, который позже будет назван Первым Кубанским, или «Ледяным». По льду же переправились через Дон и двинулись на восток. Корнилов шел пешком с солдатским мешком за плечами. В повозках везли раненых. Присоединилось множество нестроевых. Вязли в снегу городские дамы, понуро брели старики. В бесконечной ленте обозов и беженцев затерялись немногочисленные воинские колонны — офицеры, юнкера, студенты. Изначально цель была единственная — спасти армию, не дать себя уничтожить.

Остановились в станице Ольгинской. Здесь избавились от гражданских, им было приказано расходиться и укрываться по станицам. Боевого состава насчитали четыре тысячи человек. Корнилов свел мелкие отрядики в несколько частей: Офицерский, Корниловский, Партизанский полки, Юнкерский и Чехословацкий батальоны, два дивизиона кавалерии и артдивизион с 10 орудиями. Относительно дальнейших планов возникли разногласия. Алексеев, Деникин, Романовский предлагали идти на Кубань. Та еще держалась, вместе с ее казаками можно было продолжать борьбу.

Появился походный атаман Петр Попов. Из обреченного Новочеркасска он увел 1600 казаков с пятью орудиями. Намеревался идти в Сальские степи (там были зимовники с запасами продовольствия и фуража), вести оттуда партизанскую войну. Для него выбора не было: казаки за пределы донских земель идти не желали. Корнилов решил объединиться с ними, приказал выступить на восток. Однако разведка доложила: на зимовниках мало жилых помещений, топлива. Армию пришлось бы распылять по подразделениям. А красные уже нащупали ее дислокацию, могли зажать с разных сторон, взять в блокаду. В результате повернули на юг, на Кубань.

Деникин писал: «Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором все в области духа и творимого подвига. Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидят «светоч», слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе, — те, кто пока еще не проснулись». Командир Офицерского полка генерал Марков выразился проще: «Не спрашивайте меня, господа, куда и зачем мы идем, а то все равно скажу, что идем к черту за синей птицей».

На Кубани скопилась масса неприятельских войск. Большевики агитировали солдат, возвращавшихся с Кавказского фронта, матросов Черноморского флота, тамошних казаков. Одних соблазняли лозунгами, других — возможностью пограбить. У красных командующих Алексея Автономова, Ивана Сорокина, Рудольфа Сиверса собирались войска в десятки тысяч штыков и сабель, было много артиллерии, снарядов, патронов — на Северном Кавказе они захватили большие склады.

Одна армия, один командующий

Начиная с села Лежанки частям Корнилова приходилось продвигаться с непрерывными боями. В каждом столкновении красные численно превосходили в шесть–десять раз, но решительного натиска не выдерживали и стоять насмерть не считали нужным. А для Добровольческой армии каждый бой был вопросом жизни и смерти. Проиграть означало погибнуть. И они побеждали, опрокидывая заслоны, перекрывавшие путь.

Атаковали первыми. Поднималась цепь, где в качестве рядовых нередко оказывались плечом к плечу полковники и юнкера, генштабисты и студенты. Их орудия били редко, но прицельно, берегли драгоценные снаряды. Один или два отряда смыкались в кулак, прорывали позиции неприятеля на флангах, и тот бежал.

В марте, взяв станцию Выселки, получили сообщение: Екатеринодар, куда направлялись добровольцы, уже пал. Кубанский атаман Александр Филимонов со своим правительством и армия генерала Виктора Покровского оставили город, отступили куда-то к горам. Сперва этому не поверили. Но когда с жестокими боями овладели Кореновской, слухи подтвердились.

Корнилов повернул на юго-восток. Решил уйти в горные станицы, отдохнуть там, пополнить все необходимое, выждать более благоприятной ситуации. Он не знал, что кубанские отряды Покровского, заслышав о приближении добровольцев, вернулись и попробовали отбить Екатеринодар (безуспешно). Лавр Георгиевич в это время удалялся от них к Усть-Лабинской. Его бойцы сумели быстрой атакой захватить мост, переправились на другой берег Кубани. Но попали из огня да в полымя. Здешние станицы оказались пробольшевистскими. Отовсюду нападали, обстреливали. Автономов с Сорокиным стягивали силы. При переправе через Белую добровольцев окружили. Лишь благодаря отчаянному контрудару удалось вырваться в горы, в селения дружественных адыгов.

В это время Покровский со своим отрядом тоже попал в окружение, уже считал, что все пропало. Корниловская кавалерия помогла казакам выбраться из кольца. При встрече кубанский атаман со товарищи пробовали было вести переговоры о своей самостоятельности, но Корнилов отрезал: «Одна армия, и один командующий». Войско объединилось, выросло, и было решено брать Екатеринодар.

Казалось, даже погода ополчилась на белогвардейцев. Лил беспрерывный дождь, все вокруг превратилось в море грязи, одежда промокла насквозь. Потом ударил 20-градусный мороз с метелью. Люди покрывались ледяной коркой. Станицу Ново-Дмитриевскую, забитую красными частями, наметили штурмовать с нескольких сторон. Но основные силы застряли на переправе через речку, покрывшуюся льдом. Авангард, Офицерский полк, оказался у станицы один. Марков решил: «Вот что, ребята. В такую ночь без крыши все тут передохнем в поле. Идем в станицу!» Бросились в штыки. Большевики не ожидали нападения в такую погоду (грелись по домам), и их вышибли. Именно этот марш к Ново-Дмитриевской нарекли «Ледяным» походом. Позже название распространилось на весь Первый Кубанский.

Захватив паромную переправу, белые форсировали Кубань, и Корнилов начал штурм местной столицы. В городе скопилось 20 000 красных, и у них было очень много артиллерии. На добровольцев обрушился шквал снарядов. Сумели зацепиться за окраины, один батальон даже дошел до центра Екатеринодара. Корниловцы отчаянно бились, но скоро выдохлись. Потеряли 400 человек убитыми, 1500 ранеными. На 14 апреля командующий назначил новую атаку, хотел сам ее возглавить. Однако накануне неприятельский снаряд попал в домик его штаба, Лавр Георгиевич погиб. Это стало тяжелым потрясением для всего войска.

Поворачивай к Дону

Армию принял Деникин. Оценив состояние подразделений, штурм он отменил. Решил спасать остатки белых полков. После захода солнца снялись с позиций. Теперь определенной цели уже не было, стремились выйти из-под ударов. Долгое время это не удавалось. Красные, бросившиеся в погоню, брали в кольцо, заняли железную дорогу на пути добровольцев. Прорываться наметили возле станции Медведковской. Снова отличился Марков. Бросился навстречу большевистскому бронепоезду, ругался, кричал: «Своих подавишь!» Растерявшийся машинист затормозил, и генерал бросил в кабину гранату. Из окружения выбрались.

Деникин повел армию по станицам, хитро маневрировал. Выступал вечером в одну сторону, а под покровом темноты резко поворачивал. Объявлял в населенном пункте дальнейший маршрут, который оказывался ложным. Когда советские газеты писали о «разгроме и ликвидации белогвардейских банд, рассеянных по Северному Кавказу», добровольцы оторвались от противника и вышли опять к границам Дона. Обстановка успела измениться. После большевистских грабежей и расстрелов донские казаки восстали. Ширилась жестокая драка с советскими частями, брошенными подавлять мятежи.

Повстанцы встретили разведку Деникина, сообщили: «Задонские станицы бьют челом Добровольческой армии, просят забыть старое и поскорее прийти на помощь». Просьба была услышана. На Пасху выбили красных из Егорлыкской и соседних станиц. Антон Иванович вспоминал: «Въезжаем на площадь. Светится ярко храм. Полон народа. Радость светлого праздника соединилась сегодня с избавлением от «нашествия», с воскресением надежд. Радостно гудят колокола, радостно шумит вся церковь в ответ на всеблагую весть: «Воистину воскресе!».

Тут они наконец-то сумели остановиться на отдых. Первый Кубанский поход длился 80 дней, из них 44 — с боями. Армия прошла свыше 1100 км. Выступило в поход четыре тысячи человек, вернулось — пять тысяч. Это было уже качественно обновленное войско, спаянное в огне, сильное духом, уверенное в себе. «Ледяной» поход стал героической легендой Белого движения. Впоследствии для первопоходников учредили особый знак, ценившийся очень высоко, — меч в терновом венце на Георгиевской ленте.

Цели — удержать Кубань, овладеть Екатеринодаром — выполнены не были. Но усилия нельзя считать напрасными. События зимы-весны 1918-го показали: побеждать большевиков вполне можно, даже если они значительно превосходят числом. Явственно прозвучал на всю страну призыв к борьбе. Сказано новое слово и в военной науке: впервые была применена тактика рейдов по территории, занятой противником, боевых действий в непрерывном движении. В Великую Отечественную этим будут пользоваться партизанские соединения Ковпака, Вершигоры, Федорова, Козлова и другие.

Есть еще один важный аспект относительного успеха первопоходников. В их рядах объединились люди совершенно разных политических взглядов: монархисты, либералы, демократы. Не получая помощи ниоткуда и не рассчитывая на нее, надеялись лишь друг на друга. Забывали о разногласиях, были просто «за Россию». В их лице как бы возродился на короткое время осколочек той державы, какой она была до Февраля 1917-го.  

Иллюстрация на анонсе: В. Киреев. «Ледяной поход — сквозь времена». 2017