Последний свидетель

В конце 1944 года он был задержан в освобожденной Красной армией Югославии и отправлен в СССР. Затем — длительное следствие, относительно скорый суд и 25 лет лишения свободы за антисоветскую деятельность. В тюрьме, Владимирском централе, отсидел чуть меньше половины срока, освободился по амнистии. В хрущевский период о нем вспоминали крайне редко. Что же касается словосочетания «бывший депутат Государственной думы», то оно у большинства представителей постреволюционных поколений едва ли вообще с чем-либо ассоциировалось, кроме сценки из книги «Двенадцать стульев».

Удивительный сосед

Минувшей осенью произошло печальное для многих смолян, в особенности театралов, событие: умер 62-летний актер Смоленского драматического театра, заслуженный артист России Николай Коншин. Его убеленное благородными сединами лицо наверняка запомнилось и части общероссийской телеаудитории: в сериале «Генералы против генералов», показанном на канале «Культура» несколько лет назад, Николай Сергеевич ярко и убедительно сыграл красного Бонч-Бруевича. Была в жизни Коншина еще одна важная, причем для всей отечественной истории, роль, ее он более полутора десятка лет исполнял в свои детские и юношеские годы...

В 1960-м в небольшую типовую четырехэтажку в центре Владимира поселили Василия Шульгина, недавнего политического заключенного, а в отдаленном прошлом — одну из наиболее известных и влиятельных в России персон: крупного политического и общественного деятеля, выдающегося журналиста и писателя, депутата парламента трех созывов, непосредственного свидетеля сцены отречения последнего русского царя, идеолога Белого движения.  

В том четырехэтажном доме на Кооперативной улице их с совсем еще юным тогда Колей Коншиным судьба свела надолго.

А вот как сам Николай Сергеевич рассказывал об этом в нашей беседе:

— Мы с родителями и сестрами жили в квартире на первом этаже, Шульгин с женой Марией Дмитриевной (она была моложе его на два с лишним десятка лет) — также, правда, в соседнем подъезде. Наши семьи быстро и крепко сдружились, что неудивительно — ведь мой отец тоже происходил из «бывших», из рода промышленников-предпринимателей. Более того, долгие годы провел в лагерях, в 59-м получил справку о реабилитации, а спустя пять лет умер от инфаркта. Василий Витальевич старался мне его заменить, был в моих глазах этаким добрым, умным дедушкой. В 1968-м он овдовел, и тогда известная доля забот о нем, 90-летнем, легла на нас. Мама готовила этому ставшему нам очень близким человеку кашу, капусту, другую простую еду — он к тому времени уже примерно полвека питался как вегетарианец, ел мало и скромно. Сестры помогали ему писать письма, но вскоре уехали из Владимира, и функции «личного секретаря» Шульгина полностью перешли ко мне. Я вел его переписку, читал вслух книги, газеты, помогал по нехитрым хозяйственным делам. Мы часто гуляли. Как сейчас помню, шествуем неспешно где-нибудь в историческом центре древнего города, а люди, пройдя мимо, тут же оборачиваются: его фигура, роскошная белая борода, походка, манера держаться, речь — все выдавало в нем человека давно ушедшей эпохи. Иногда бывали в кино. Особенно ему полюбился вестерн «Великолепная семерка» с Юлом Бриннером в главной роли.

Всем бы такой маразм

Общаясь с юным Коншиным, почтенный старик обычно не слишком охотно вспоминал о пережитом, о ключевых этапах своей чрезвычайно богатой биографии. И тому была веская причина: он не хотел «портить жизнь» подопечному. Особенные подробности, субъективные оценки, касающиеся дел давно минувших дней, в стране победившего социализма могли восприниматься отдельными бдительными гражданами как антисоветская пропаганда. Когда Николай учился в 9-м классе, преподавательница истории, описывая перипетии Февральской революции, заявила, что Временное правительство формировалось... в туалете. Придя домой, старшеклассник решил важную событийную деталь у Шульгина уточнить. Последний рассмеялся и поведал известную ему правду о тех днях 1917-го. На следующем уроке Коншин попытался поспорить с учительницей, сослался на показания очевидца, самого что ни на есть компетентного свидетеля, однако историчка в ответ сказала, как отрезала: «Ваш Шульгин — маразматик». Всем бы в столь преклонных годах быть такими же маразматиками... 

Как бы там ни было, в разговорах с любознательным юношей он все же эпизодически ворошил старое. Николай Коншин на сей счет вспоминал:

— Врезались в память его эмоциональные слова об отречении Николая Романова: «Государь встал. Мы в эту минуту находились рядом, в глубине вагона (в царском поезде на Псковском вокзале. — «Свой»). Он взглянул на меня, и я выпалил: «Ах, ваше величество, если бы вы сделали это раньше, ну хоть до последнего созыва Думы, то, может быть, всего этого...» Я не договорил. Государь в этот миг посмотрел на меня как-то удивительно просто, а сказал еще проще: «Вы думаете, обошлось бы?»... Василий Витальевич всегда говорил, что хотел спасти монархию. Отречение ведь принималось в пользу брата Николая II Михаила. Но тот также отрекся — в пользу Учредительного собрания. И эта трагедия русской монархии стала личной трагедией Шульгина. Он, как мне видится, любил императора едва ли не сыновней любовью. И именно по этой причине отказался войти в состав Временного правительства, хотя участвовал в его создании. Вообще же считал себя скорее не политиком, а литератором, журналистом. До революции его газета «Киевлянин» была хорошо известна всей читающей России.

В мае 1917-го у него возник заочный спор с Лениным. Обращаясь к большевикам, он изрек: «Мы предпочитаем быть нищими, но нищими в своей стране. Если вы можете нам сохранить эту страну и спасти ее, раздевайте нас, мы об этом плакать не будем». На это ему большевистский вождь ответил в «Правде»: «Не запугивайте, г. Шульгин! Даже когда мы будем у власти, мы вас не «разденем», а обеспечим вам хорошую одежду и хорошую пищу, на условии работы, вполне вам посильной и привычной!» Ирония судьбы в том, что владимирскую квартиру, где Василий Витальевич жил после тюрьмы, ему предоставили как раз из-за этой ленинской фразы...

А однажды мы с братом поинтересовались, как в дореволюционной России оформлялся выезд за границу. «Надо было заплатить 10 рублей в губернскую администрацию, и через пятнадцать минут выдавали загранпаспорт, с которым можно было ехать в любую страну и на любой срок», — разъяснил Шульгин. У него не было советского паспорта, этот документ ему заменяла зеленая книжечка, подтверждающая вид на жительство в СССР, в графе «подданство» там значилось: «российское». Кстати, за несколько десятилетий проживания за рубежом он так и не принял никакого иностранного гражданства.

Операция «Трест»

В 1967 году по телевидению впервые показали многосерийный фильм «Операция «Трест», являвшийся экранизацией романа «Мертвая зыбь». В мини-сериале рассказывалось о том, как чекисты в 20-е проводили секретную операцию по обезвреживанию тайных и явных (из белоэмигрантов) врагов советской власти. Василий Шульгин был среди персонажей романа и телекартины. Дело в том, что зимой 1925–1926 годов он по поддельному паспорту тайно посещал СССР в надежде наладить связи с подпольщиками, а попутно — отыскать пропавшего во время Гражданской войны сына. Вот что знал об этом от своего удивительного соседа Николай Коншин:

— В первом браке у него родились трое сыновей. Старшего убили петлюровцы. Младший, Дмитрий, сумел эмигрировать. О среднем, Вениамине, служившем в Белой армии, было ничего не известно. Шульгин отнюдь не чурался мистики, придавал большое значение сновидениям, а некоторые сны даже записывал. И вот однажды ему приснилось: сын ранен пулей в голову и чудовищно страдает. После бегства из Крыма в 1920-м Василий Витальевич познакомился в Константинополе с ясновидящей Анжелиной, которая славилась среди эмигрантов тем, что могла узнать судьбу потерянного родственника. В ответ на просьбу сообщить что-нибудь о Вениамине та взяла хрустальный шар и, пристально всматриваясь в него, впала в транс. Затем сказала: сын жив, однако тяжело ранен ударом шашки в голову... 

Через три года в Париже Шульгин случайно опять встретился с Анжелиной. И вновь спросил о сыне. «Он жив. Вижу решетку, но не тюремную. Похоже на сумасшедший дом. Вижу какой-то город на берегу реки. Мне этот город незнаком, а вы там бывали», — говорила в трансе ведунья. Василий Витальевич догадался, что речь шла о Виннице — там была лечебница для душевнобольных. Задумал отправиться в СССР, чтобы вывезти сына за границу. Предварительно связался с членами подпольной организации «Трест» (на самом деле фиктивной, созданной сотрудниками ГПУ в качестве приманки). Те обещали помочь в поисках Вениамина, и он под чужим именем прибыл в Союз. Когда же попросил отвезти его в Винницу, ему отказали, заявив, что у него неверные сведения и сына там нет. 

Спустя десятилетия, уже отсидев в тюрьме (кстати, в одной камере с Даниилом Андреевым), Шульгин смог попасть на Украину и найти лечащего врача Вениамина. Доктор сообщил, что того на момент проведения операции «Трест» уже не было в живых. 

На какой-то период прервалась переписка бывшего политзаключенного с младшим сыном. Тогда он встретился с Мессингом, и Вольф Григорьевич заверил, что Дмитрий жив и здоров, предсказал скорое известие от него. И действительно, через два месяца с оказией пришло письмо от сына из Америки.

В 1969-м, через год после смерти жены, Шульгин просил разрешения побывать в США. Не позволили. Позже выяснилось, из-за чего не пускали: боялись, что его путешествие за океан «испортит отчетность» властям в канун празднования 100-летия со дня рождения Ленина. По этой причине Василий Витальевич был очень зол на КГБ. Однажды отправил телеграмму Андропову: «Прошу Вашего разрешения отслужить панихиду по невинно убиенному императору Николаю II». На сей раз, как ни странно, разрешили.

Что же касается произведений, посвященных операции «Трест», то автор «Мертвой зыби» Лев Никулин прежде, чем писать роман, много времени провел в беседах с Шульгиным. Когда я прочел ему эту книгу, он, страшно возмутившись, вымолвил: «Здесь же нет ни слова правды». Потом даже отправил гневное письмо Никулину.

Суда не вышло

Во второй половине 1960-х о том, кто такой Василий Шульгин, в СССР знали многие. Известности немало поспособствовал документальный фильм Фридриха Эрмлера «Перед судом истории», запрещенный к показу уже через три дня после выхода. 

— Главным действующим лицом должен был стать раскаявшийся белоэмигрант, — объяснял Николай Коншин. — Однако чужие идеи и слова Шульгину навязать не смогли. На экране он остался самим собой — таким, каким был в повседневной жизни. Стало быть, и суда как такового не получилось. Потом Игорь Ильинский при встрече сказал ему: «Вы лучший актер из тех, кого я видел и знал». После фильма Эрмлера к нему началось прямо-таки паломничество интеллигенции. В 1972-м приезжал Солженицын и сидел в его квартире десять часов кряду. Задавал по списку вопросы о Февральской революции, и Василий Витальевич, которому тогда исполнилось уже 94 года, подробно на все отвечал. Позже он надиктовал мне для Солженицына 12 тетрадей, которые мы через знакомых передали за границу. А потом Александр Исаевич в «Красном колесе» выставил Шульгина каким-то фанфароном и плохим литератором. Крайне обидно было читать такое.

Марк Касвинов целое лето жил во владимирской гостинице и ежедневно приходил записывать его воспоминания. Популярная некогда книга «23 ступени вниз» была написана Касвиновым во многом со слов Шульгина. 

Приезжал и Ростропович, удивлялся, что Василий Витальевич жив, а после, стоя на коленях, целовал его руки, обещал дать концерт в честь 100-летия Шульгина у него дома.

Не раз бывал там Илья Глазунов. Однажды прислал за Шульгиным машину. Тот торжественно отправился в мастерскую художника, где Илья Сергеевич начал писать его портрет, который, к сожалению, остался незаконченным.

Умер он в какой-то мере случайно — от приступа стенокардии. Не оказалось под рукой нитроглицерина. Это произошло 15 февраля 1976 года. Ему тогда было 98. Отпевали в кладбищенской церкви рядом с Владимирской тюрьмой, где он провел много лет. На похоронах присутствовало человек 10–12, среди них — Андрей Голицын, Илья Глазунов. И тут же стоял «газик» с чекистами. Похоронили рядом с женой Марией Дмитриевной. 

В его квартире в красном углу висела икона Богородицы, поскольку Василий Витальевич свято верил: «Россия — особая страна, она находится под покровом Божией матери». А может, не только верил, но и знал.

...Нашего замечательного рассказчика, близкого друга Шульгина, талантливого актера Николая Коншина в последний путь провожали сотни людей — родственников, друзей, поклонников. Место его упокоения находится под Смоленском, в деревне с красивым и символичным названием Рай.